Луций Апулей - «Метаморфозы» и другие сочинения Страница 33

11. Без конца обмениваясь такими и тому подобными словами, мы наконец разошлись. Как только наступил полдень, Биррена в гостинец мне прислала отличную свинью, пяток курочек и бочонок превосходного старого вина. Я кликнул тогда Фотиду и говорю: — Вот к тому и Либер182 прибыл, оруженосец и уговорщик Венеры. Сегодня же все это вино и выпьем, чтобы оно заставило исчезнуть стыдливую немочь и силу веселую придало страсти. Ведь на Венерином корабле один провиант требуется, чтобы на бессонную ночь в лампе достаточно было масла, в чаше — вина.

Остаток дня посвящен был бане и наконец ужину. Так как по приглашению доброго Милона я разделил с ним его изысканную трапезу, стараясь, памятуя наставления Биррены, как можно реже попадаться на глаза его супруге и потому отвращая свои взгляды от ее лица, как будто от страшного Авернского (адского) озера,183 но наблюдая без устали за прислуживающей Фотидой, я уже несколько приободрился, как вдруг Памфила, взглянув на зажженную лампу, говорит: — Какой сильный ливень будет завтра! — и на вопрос мужа, откуда это ей известно, отвечает, что это лампа ей предсказала.184 На эти слова Милон, расхохотавшись, говорит: — Великую Сивиллу185 мы держим в этой лампе, что с высоты своей подставки наблюдает за всеми небесными делами и за самим солнцем.

12. Тут я вступил в разговор и заявляю: — В этом и состоят первые признаки любого предвиденья; нет ничего удивительного, что этот скромный, зажженный человеческими руками огонечек, который тем не менее есть частица того большого небесного светила186 или родственного ему, что взойдет сейчас на вершину эфира, обладает способностью божественного провиденья и может знать их состояние и возвещать нам об этом. Да вот и теперь у нас в Коринфе гостит проездом некий халдей,187 который своими удивительными ответами весь город сводит с ума и за известную плату кому угодно открывает тайну судьбы, в какой день вернее всего заключать браки, в какой крепче всего постройки закладывать, какой торговым сделкам сподручнее, какой для путешествия посуху удобнее, какой для плаванья благоприятнее. Когда я наконец задал ему вопрос, что случится со мною в этом странствии, он насказал много удивительнейших и разнообразных вещей, сказал, что и слава цветущая меня ожидает, и великие приключения невероятные, которым трудно будет верить и в устной передаче и в письменной.

13. Ухмыльнувшись на это, Милон говорит: — А какой с виду этот халдей и как его звать? — Длинный, — отвечаю, — и черноватенький, Диофан по имени. — Он самый! — воскликнул. — Никто, как он! Он и у нас подобным же образом многое многим предсказывал за немалые деньги, и больше того, достигши уже высшей платы, впал, несчастный, в убожество, даже, можно сказать, в ничтожество.

В один прекрасный день, когда, окруженный тесным кольцом народа, давал он предсказания в кружок стоявшим, подошел к нему некий купец, по имени Кердон,188 желая узнать день, благоприятный для отплытия. Тот ему уже день указал, уже кошелек появился на сцену, денежки высыпали, отсчитали сотню денариев, условленную плату за предсказание, как вдруг сзади протискивается какой-то молодой человек приличного вида, схватывает его за полу, а когда тот обернулся, обнимает его и крепко-накрепко целует. А тот, ответив на его поцелуи, усадил рядом с собой и, ошеломленный неожиданностью встречи, забыв о торговой сделке, которую совершил, говорит ему: — Что же так поздно приходишь ты, долгожданный? — А тот другой отвечает на это: — Как раз с наступлением вечера. Ты лучше, братец, расскажи мне, каким образом держал ты путь морем и сушей с тех пор, как ты поспешно отплыл с острова Евбеи?

14. На это Диофан, этот халдей доблестный, но нетвердый в разуме, говорит: — Врагам и неприятелям всем нашим пожелал бы я такого сурового, поистине Улиссова странствия! Ведь корабль наш, на котором мы плыли, потрепавшись от разных вихрей и бурь, потерял, к несчастью, оба кормила,189 натолкнувшись на передовую гряду противоположного берега, быстро пошел ко дну, так что мы, потеряв все, едва выплыли. Что было сбережено у нас благодаря ли состраданию незнакомых людей или благосклонности друзей, все это попало в разбойничьи руки, а брат мой единственный Аригнот, вздумавший противостоять их наглости, на глазах у меня, бедняга, был зарезан. — Пока он вел этот плачевный рассказ, купец этот Кердон, забрав свои деньги, предназначавшиеся в уплату за предсказание, ушел прочь. И только тогда Диофан, очнувшись, понял, какой своим неблагоразумием дал он промах, когда наконец увидел, что мы все, кругом стоящие, разразились громким хохотом.

Но тебе, конечно, господин Луций, одному из всех халдей этот сказал правду. Да будешь ты счастлив и путь твой да будет благополучен!

15. Пока Милон таким образом пространно разглагольствовал, я молча мучился и порядочно злился, что из-за затянувшейся так некстати болтовни я пропущу добрую часть вечера, которым мог бы воспользоваться с гораздо большей приятностью. Наконец, отложив в сторону робость, говорю я Милону: — Пускай этот Диофан ищет своего счастья и снова обирает народ, где ему угодно, на море или на суше; я же, по правде сказать, до сих пор еще не оправился от вчерашней усталости, так что ты разреши мне раньше пойти к себе в спальню. — Сказано — сделано, я добираюсь до своей комнаты и там нахожу сделанными приготовления для довольно изящной пирушки. И слугам были постланы постели как можно дальше от дверей, для того, как я полагаю, чтобы удалить на ночь свидетелей нашей возни, и к кровати моей был пододвинут столик, весь уставленный остатками от ужина, и большие чаши, уже наполовину наполненные водой, только ждали, чтобы в них налили вина для смеси,190 и рядом бутылка с точеным горлышком,191 из которой так удобно пить, — словом, полная подготовительная закуска для любовной схватки.

16. Не успел я лечь, как вот и Фотида моя, отведя уже хозяйку на покой, весело приближается, неся в подоле ворох роз и розовых гирлянд. Крепко расцеловав меня, опутав веночками и осыпав цветами, она взяла бокал и, подлив туда теплой воды, протянула мне, чтобы я пил, но раньше, чем я осушил его, нежно взяла обратно и, понемногу потягивая губками, не сводя с меня глаз, глоточками сладостно докончила. За этим бокалом последовал другой и третий, и часто чаша переходила у нас из рук в руки; тут я, возбужденный вином и волненьем, да и в теле, готовом к сладострастию, чувствуя беспокойство, горение и все увеличивающуюся потребность, наконец приоткрыл свою одежду и, показывая своей Фотиде, с каким нетерпением жажду я любви, говорю: — Сжалься, скорей приди мне на помощь! Ведь ты видишь, что, пылко готовый к бою, который ты открыла без всякого провозглашения,192 едва получил я удар стрелы в самую грудь от жестокого Купидона, и свой лук я сильно натянул, так что страшно боюсь, как бы от напряжения не лопнула тетива. Но если ты хочешь меня уважить, распусти косы и волною струящихся волос сделай объятия еще более приятными!

17. Без промедления, быстро убрав посуду, сняв с себя все одежды, распустив волосы, преобразилась она прекрасно для радостного наслаждения наподобие Венеры, выходящей из волн морских, к гладенько выбритому женскому месту приложив розовую ручку, скорее для того, чтобы искусно оттенить его, чем для того, чтобы прикрыть стыдливо, говорит: — На бой, на бой! Я ведь тебе не уступлю и в бегство не обращусь. Если ты муж, во фронт передо мною, и нападай с жаром, и, нанося удары, готов будь к смерти. Сегодняшняя битва ведется без пощады!.. <…>

Так без сна провели мы ночь до рассвета, от времени до времени чашами подкрепляя утомление, возбуждая вожделение и наново предаваясь сладострастью. По примеру этой ночи прибавили мы к ней других подобных немалое количество.

18. Случилось как-то, что Биррена весьма настойчиво попросила меня прийти к ней на небольшой дружеский ужин; я попробовал отказаться, но отговорки мои не были уважены. Значит, пришлось обратиться к Фотиде и спросить у нее совета, как у оракула. Хотя ей трудно было переносить, чтобы я хоть на шаг от нее удалялся, тем не менее она любезно соблаговолила сделать перемирие в военных действиях любви. Но говорит мне: — Послушай, постарайся пораньше уйти с ужина. У нас есть отчаянная шайка из знатнейших молодых людей, которая все время нарушает общественное спокойствие; то и дело прямо посреди улицы валяются трупы убитых, а областной гарнизон стоит далеко и не может очистить город от такой заразы. Положение твое блестящее, а как с человеком дорожным, церемониться с тобой не будут, как раз можешь попасть в ловушку. — Отбрось тревогу, моя Фотида, — отвечаю, — ведь кроме того, что утехи страсти мне дороже чужих ужинов, один этот страх твой заставил бы меня вовремя возвратиться. Да и пойду я не без провожатых. Опоясавшись испытанным мечом своим, сам понесу залог своей безопасности.