Луций Апулей - «Метаморфозы» и другие сочинения Страница 38

Окончив эту речь, глаза моей Фотиды, увлажненные и трепетные, томные от близкой страсти и почти уже полузакрытые, я стал жадно осушать мелкими поцелуями.

15. Так она, приободренная радостью, говорит: — Позволь, прошу тебя, сначала тщательно замкнуть двери в покойчик, чтобы не совершить мне большого преступления, если по суетной болтливости какое-нибудь слово вылетит, — с этими словами она закрепила засовы, наложила крюки, затем, вернувшись ко мне и обеими руками обвив мою шею, начала тихим и каким-то ослабевшим голосом: — Боюсь и сильно страшусь я открыть секреты этого дома и выдать страшную тайну моей хозяйки. Но у меня такое доверие к тебе и к твоим правилам, и я верю, что ты как человек не только достойный по благородному своему происхождению, не только обладающий возвышенным разумом, но посвященный во многие таинства, в совершенстве умеешь хранить святую верность молчания. Итак, то, что я доверю глубине твоего богобоязненного сердца, навеки запертым там на дне береги и за простоту моего признания награди меня крепостью своего молчания. Потому что любовь, которую я к тебе испытываю, побуждает меня рассказать тебе то, что одной мне на свете известно. Сейчас узнаешь, в каком положении наш дом, сейчас узнаешь удивительные тайны моей хозяйки, посредством которых она заставляет слушать себя души усопших, изменяет течение светил, принуждает богов и держит в равновесии стихии. Но никогда она не прибегает так усердно к этому искусству, как когда заглядится на изящную фигурку какого-нибудь молодого человека, что с ней случается довольно часто.

16. — Вот и теперь она без памяти влюблена в некоего беотийского юношу замечательной красоты и с жаром пускает в ход все возможности своего искусства, все ухищрения. Вчера я слышала, — продолжает, — своими ушами слышала, как она само солнце грозила ввергнуть в облачный мрак и вечную темноту, если оно не ускорит своего ухода с неба и не поспешит уступить место ночи для исполнения магических обрядов. Вчерашний день, возвращаясь из бани, увидела она случайно, что этот юноша сидит в цирюльне, и сейчас же велела мне потихонечку унести волосы его, которые после стрижки валялись на полу. Покуда я их торопилась украдкой подобрать, поймал меня цирюльник, а так как о нас ходит дурная слава, что мы занимаемся злым чародейством, то, схватив меня, он безжалостно закричал: — Что же ты, дрянь, не бросишь волосы от порядочных молодых людей таскать? Если сейчас же не перестанешь эти пакости делать, без разговоров отправлю тебя к подлежащим властям! — За этим словом последовало и дело, запустив руку глубоко мне за пазуху и шаря там, он уже вытащил в гневе спрятанные волосы. Глубоко огорченная таким поступком и вспомнив характер своей госпожи, которая при подобного рода неудачах обыкновенно сильно расстраивается и бьет меня, я подумывала было о бегстве, но мысль о тебе сейчас же заставила меня бросить это намерение.

17. Когда я все-таки пошла домой, озабоченная, как я вернусь с пустыми руками, вижу, что какой-то человек стрижет маленькими ножницами шерсть на козьих мехах; я заметила, что он их крепко связывает в пучки, раздувает и потом развешивает, а также и то, что по желтоватому цвету они совершенно похожи на волосы того молодого беотийца, что валялись на полу, потому я уношу несколько пучков и, скрыв правду, передаю их своей госпоже. Итак, с наступлением ночи, перед тем как тебе вернуться с ужина, моя Памфила, вне себя от нетерпения, подымается в чердачное помещение с другой стороны здания, ничем не защищенное от ветров, открытое на все, на восточную и прочие стороны горизонта, в помещенье, которое она больше всего ценила как удобнейшее для этих ее занятий. Прежде всего она располагает в заведенном порядке принадлежности зловещего своего дела: всякого рода ароматы, клинки с непонятными надписями и уцелевшие обломки погибших кораблей, разложенные в большом количестве части оплаканных и даже погребенных покойников, там ноздри и пальцы, там гвозди от крестов с приставшим мясом, в другом месте кровь, сохраненная после убийства, и сломанные черепа, вырванные из пасти диких зверей.

18. Тут, произнеся заклинания над еще трепещущими внутренностями, она старается угадать, благоприятна ли ее жертва, и возливает различные жидкости, то воду ключевую, то молоко коровье, то черный мед, возливает и священную смесь. Затем волосы эти, сплетя между собою в узлы и завязав, она кладет на горячие угли, куда уже положено было множество ароматов, для того чтобы сжечь их. Тотчас же по необоримой силе магического искусства и по таинственной власти призываемых божеств тела те, чьи волосы, треща, дымились, оживают, обратившись в человеческие, и чувствуют, и слышат, и двигаются, и, привлеченные запахом паленых своих останков, приходят сюда и, желая войти вместо того беотийского юноши, ломятся в двери. Вдруг являешься ты, полный винных паров, сбитый с толку мраком неожиданной ночи, и, храбро обнажив меч, вооруженный наподобие бесноватого Аякса,212 не разгоняешь по его примеру целое стадо, напав на живой скот, но гораздо доблестнее лишаешь жизни три надутых козьих бурдюка, так что в объятиях у меня находится сразивший врагов без единой капли крови не человекоубийца, а мехоубийца.

19. Милою этой беседой Фотидиной и сам развеселившись, говорю я: — Так, значит, и сам я могу первое это доказательство моей доблести считать за один из двенадцати подвигов Геркулеса и по числу уничтоженных бурдюков сравнивать его с победой над трехтелым Герионом или трехглавым Цербером. Но для того, чтобы я от души простил тебя за твой проступок, навлекший на меня столько неприятностей, исполни заветнейшее мое желание и покажи мне хоть отчасти, как твоя хозяйка занимается этой божественной наукой, чтобы мне посмотреть, как она призывает богов, как делает все приготовления, потому что я до всего, что касается магии, страстный охотник. Хотя ты и сама мне кажешься в этих делах не новичком, а человеком опытным. Знаю это и отлично чувствую; ведь я всегда бежал от женских объятий, а ты меня этими сверкающими глазками, румяными щечками, блестящими кудрями, полуоткрытыми губками и душистыми грудками забрала в неволю и добровольно во мне имеешь раба. Я уже и к домашнему очагу не стремлюсь, и к отъезду не делаю приготовлений, и такой вот ночи ни на что не променяю.

20. — Как бы я хотела, — отвечает она, — исполнить, Луций, то, что ты желаешь, но, не говоря уже о подозрительном ее характере, такого рода потаенными вещами занимается она обыкновенно в полном уединении, недоступная ничьим взорам. Но с опасностью для себя я буду иметь в виду твою просьбу и, заметив первый удобный случай, постараюсь исполнить ее при одном, конечно, условии, что прежде всего я буду вполне уверена, что ты верно будешь сохранять молчание о столь важном деле.

Пока мы так щебетали, у обоих в душе и теле проснулось желание. Сбросив все одежды, раздевшись донага, мы предались восторгам Венеры; при этом, когда я уже утомился, Фотида по собственной щедрости подарила меня отроческой надбавкой; глаза наши от бдения сделались томными, и напавшее забытье продержало нас до белого дня.

21. Немного провели мы сладостных ночей в таком же роде, как вдруг в один прекрасный день прибегает ко мне взволнованная, вся в трепете Фотида и докладывает, что госпожа ее, которой никакие чары до сих пор не оказали помощи в ее любовных делах, сегодня ночью будет обращаться в птицу и в таком виде полетит к своему желанному. Итак, пусть я сам как следует приготовлюсь для наблюдения за столь редкой вещью. И действительно, около первой стражи ночи она на цыпочках неслышными шагами провела меня к тому чердачному покою и велела смотреть через какую-то дверную щелку, что будет происходить. Прежде всего Памфила сняла с себя все одежды и, открыв какую-то шкатулку, вынула оттуда множество ящичков, сняла крышку с одного из них и, добыв оттуда душистой мази, сначала долго натирала себе ладони, потом сама смазалась от головы до пят и долгое время шептала что-то над фонарем213 и затряслась сильно всеми членами. Их покрывает нежный, легко раздувающийся пушок, вырастают и крепкие перья, нос удлиняется в клюв, появляются кривые когти. Памфила обратилась в сову. Испустив жалобный крик и попробовав полетать немного над землею, вскоре поднявшись вверх, распустив оба крыла, улетает она из дому.

22. Но она-то по доброй воле силою магического своего искусства переменила свой образ, а я, никаким заклятием не зачарованный, только окаменев от удивления перед только что происшедшим, походил на что угодно, только не на Луция; почти лишившись чувств, ошеломленный до потери рассудка, видя сны наяву, я долго протирал глаза, чтобы убедиться — сплю я или бодрствую. Наконец, вернувшись к сознанию действительности, схватываю руку Фотиды и, поднося ее к своим глазам, говорю: — Не откажи, пока случай нам благоприятствует, дать мне великое доказательство исключительного твоего расположения и удели мне немного этого маслица, заклинаю тебя твоими грудками, медовенькая моя, и неоплатным этим благодеянием так накрепко раба своего к себе привяжи и так устрой, чтобы я при своей Венере находился как Купидон крылатый.