Валерий Колесников - Место битвы – Италия?!

Валерий Колесников

Место битвы – Италия?!

© ЭИ «@элита» 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Вступление

– И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, – Воланд протянул руку. – Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – потому что я сжег его в печке. – Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман. Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слёз: – Вот она, рукопись! Вот она!

Кто в нашей стране не слышал о замечательном памятнике литературы Древней Руси XII века «Слово о полку Игореве»[1]? При упоминании о нём кто-то вспомнит из школьной программы «плач Ярославны» в переводе Н. Заболоцкого, кто-то арию князя Игоря из оперы А. П. Бородина, кто-то недоумённо пожмёт плечами и не станет напрягаться по этому поводу. «Какой Игорь? Какие ещё половцы? Кому сейчас это нужно?» – с усмешкой спросят они. И таких людей, к большому сожалению, в нашей стране становится всё больше. В век голого прагматизма и повсеместного одичания, в мире всеобщего потребления главными жизненными правилами являются примитивные и понятные всем установки, такие как: «Бери от жизни всё! Живи в своё удовольствие! Не думай ни о чём!» Но, как сказано в писании, «не хлебом единым жив человек…». В данной аналитической работе заинтересованный читатель найдет не совсем обычное переложение древнерусского текста, являющееся альтернативой объяснительному переводу Д. С. Лихачева и тому традиционному пониманию, которое на сегодняшний день преобладает в лингвистике и медиевистике по данному вопросу.

Первоосновой любого перевода является точность смыслового прочтения. По мере возможности я старался придерживаться этого золотого правила. В моей работе на обсуждение вынесены на первый взгляд простые вопросы, например, где и когда произошла битва на реке Каяле. Многие, наверное, скажут, что тема давно исследована, практически все тёмные места в «Слове…» изучены и после таких научных светил, как Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков и Д. С. Лихачев, она стала не такой актуальной, какой была раньше. Всё же хотелось бы придать дополнительный импульс старым спорам о времени и месте похода, о цели, которую преследовал князь Игорь, избавить тему от стереотипов и направить современную дискуссию по этим вопросам в практическое русло. Также в работе проведено небольшое аналитическое исследование с целью выяснить, в каких исторических условиях проводилась работа по первоначальному переводу обнаруженной в Ярославском монастыре рукописи. Почему в то время так, а не иначе трактовались те географические названия, о которых идет речь в «Слове», и на какой исторический фундамент стали опираться основные постулаты и идеи самого первого перевода древней рукописи, который и заложил основу для будущих исследователей. Все эти моменты имеют принципиальное значение для отечественной истории и культуры. Как только становится понятным, где на самом деле произошла битва, произведение сразу же раскрывается совсем с другой стороны, у него словно появляется второе дыхание. Старые предположения становятся ненужными и теряют свои невнятные объяснения. Так называемые темные и испорченные места в «Слове о полку Игореве» по большей части проясняются, а все непонятные и неузнаваемые слова принимают свои нормальные и естественные значения. Для дальнейшего понимания моих мыслей читателю необходимо принять на веру несколько аксиом.

Во-первых. Первоначальная рукопись «Слова о полку Игореве» существовала в действительности, а не была сфальсифицирована в конце XVIII века русскими литераторами. Такая «гипотеза сомнения» появилась практически сразу после утраты оригинала. Затем в 1890 году французский славист Луи Леже вскользь высказал предположение, что «Слово о полку Игореве» – подделка, списанная с памятника конца XIV века, рассказывающая о Куликовской битве «Задонщины». Эту мысль в 1940 году развил в своей монографии «Le Slovo d`Igor» другой француз – профессор философского факультета Страсбургского университета Андре Мазон. Профессор Мазон видел в «путаной», «бессвязной» композиции «Слова…» одно из доказательств его поддельности: дескать, фальсификатор не способен свести концы с концами. Он приписывал авторство «Слова о полку Игореве» директору Московского архива Коллегии иностранных дел Н. Н. Бантыш-Каменскому.

Практически сразу в 1941 году с опровержением этой идеи выступил русский языковед А. В. Исаченко, живший в то время в эмиграции в г. Любляне. В своей статье «Двойственное число в «Слове о полку Игореве»[2] он апеллировал к простому факту. Формы двойственного числа (грамматические формы, указывающие на два предмета или два лица) в «Слове…» таковы, что извлечь их из доступных в конце XVIII века восточнославянских памятников было невозможно, а стандартная информация, которой мог располагать автор этой поздней эпохи, предполагала иные формы двойственного числа, отличные от употребляющихся в «Слове…». Значит, по его мнению, о поздней подделке не может быть и речи. Кроме Исаченко, за рубежом в полемику с Мазоном вступил выдающийся русский филолог Р. О. Якобсон, живший в то время в Америке. Его работы показали всю несостоятельность идей Мазона, ему также принадлежит реконструкция текста «Слова…» и перевод на современный русский язык, разбивка на строки в котором считается канонической.

В Советском Союзе для борьбы с теорией Мазона были задействованы лучшие историки и филологи: Н. К. Гудзий, В. П. Андрианова-Перетц, Д. С. Лихачев, Ю. М. Лотман. После выхода в свет в 1962 году специального сборника «Слово о полку Игореве – памятник литературы XII века»[3] по идеям французского слависта был нанесен серьёзный удар, на некоторое время притихли даже его зарубежные сторонники. Страсти улеглись, и этот вопрос казался окончательно решённым. Но передышка оказалась недолгой: ещё не успел остыть прах концепции Мазона, как 27 февраля 1963 года в Пушкинском доме в Ленинграде выступил с докладом А. А. Зимин. Когда в обморочной тишине отзвучало его последнее слово, председательствующий И. П. Ерёмин потрясённо произнёс, что находится в состоянии шока. И было отчего: «Слово…» объявил фальшивкой не какой-то представитель буржуазной филологии, который по определению не может сказать ничего путного, а восходящая звезда советской исторической науки, признанный и блестящий учёный. Годом ранее, в возрасте сорока двух лет (уникальный для гуманитария того времени случай), Зимин даже баллотировался в члены-корреспонденты АН СССР.

Второй его доклад, уже с прениями, состоялся в начале мая 1964 года в Москве. Зимин считал, что филологи это произведение как текст проанализировать не смогли и кому-то придется за это дело взяться. Историк, в принципе, заимствовал схему Мазона о первичности «Задонщины», но провёл гораздо более тщательное исследование текстов. В частности Зимин пришел к выводу, что зависимость «Слова…» от «Задонщины» не прямая, а между ними существовал какой-то неизвестный памятник, с которого и было списано «Слово…». В заключение Зимин сказал, что его и Мазона разделяют, прежде всего, методологические основы исследования. «Для меня, как историка-марксиста, главное – социально-политическое содержание «Слова…», его органическая связь с идейной борьбой конца XVIII века. Для Мазона это – «пастиш» (стилизация), который навеян Оссианом, преисполнен галлицизмами и т. п., то есть не органическое явление русской литературы, а навеянное иноземными влияниями. Это решающее, основное».

Вот как характеризовал точку зрения Зимина его сторонник и сподвижник, историк В. Б. Кобрин: «Оригинальный и глубокий учёный, наделённый острым скептическим умом, Зимин пришёл к выводу, что «Слово…» – не средневековое произведение XII века, а гениальная стилизация второй половины XVII века. Дело не в том, прав был Зимин или нет, хотя я лично убеждён его аргументами. Дело в другом. Ведь и кроме Зимина были учёные, сомневающиеся в традиционной датировке «Слова…», относившие его то к концу XVII, то к XVIII веку. Но зная религиозно-фанатическое отношение к этому памятнику, помня, как обвиняли в антисоветизме крупного французского слависта Андре Мазона, считавшего «Слово…» подделкой, они не решались ни обнародовать свои сомнения, ни потратить годы напряжённого труда на серьёзное исследование, сулящее лишь трения без лавров. Зимин же считал, что, выступив открыто со своей точкой зрения, он поможет утвердить мысль, что в науке нет запретных тем, нет источников, которые не могли быть подвергнуты критическому анализу»[4].