Торговая игра. Исповедь - Гэри Стивенсон Страница 23

В конце обеда, через два часа после его начала, никто не заплатил.

Кто-то должен был заплатить, но я не видел, чтобы кто-то платил. Все, что я знал наверняка, - это то, что это был не я. И никто не просил меня платить.

А потом все мы, к тому времени уже изрядно подвыпившие, вернулись в свои офисы и занялись работой.

И я не очень понимал, что это значит.

Когда Руперт убрал меня, для Спенглера это стало пробкой.

Видите ли, дело в том, что Шпенглер был одинок. Люди не разговаривают со своими мамами по телефону на фламандском языке по часу каждый день на работе, если они не одиноки. Если у вас на работе есть кто-то, кто делает это, вы должны проверить и убедиться, что с ним все в порядке. Спенглер был далеко от мамы и от родного города и не знал, как завести друзей.

Но если вы трейдер в крупном лондонском инвестиционном банке, в некотором смысле вам не нужно заводить друзей. Ведь есть люди, которым платят за дружбу с вами, и эти люди - брокеры. И вот теперь для Шпенглера появился я. И Шпенглер был этому рад.

И вот спустя всего два дня после первого обеда с Рупертом Спенглер пригласил меня на свой собственный обед. Снупи должен был прикрыть скандинавские валюты (это была работа Спенглера, скандинавские валюты), а мы со Спенглером отправились на другом такси, на этот раз есть стейки.

В такси Шпенглер не стал учить меня есть стейки (хотя, по правде говоря, мне бы это не помешало). Вместо этого он подробно рассказал мне о трех брокерах и одном трейдере, с которыми мне предстояло встретиться, и о том, какое значение они играют на рынке валютных свопов шведской кроны. Это все, о чем Шпенглер говорил, когда мы с ним были вдвоем: Шведские рынки валютных свопов и люди, которые на них работали. Ни о чем другом я бы и не просил. Мы бы встречались:

Гранти: смуглый, средних лет, обаятельный, глава шведского брокера валютных свопов.

Джонси: лысый, значительно старше, самокритичный, ему уже не стоит этим заниматься, но он уже в третьем разводе.

Басхед: Молодой шведский брокер FX. Снова назван так за размер и цвет головы.

Саймон Чанг: молодой, подающий надежды шведский валютный трейдер из HSBC. Очень умный и с огромными икрами. Из Гонконга. Все зовут его Джет Ли, но это нормально, потому что он не возражает.

Ни для кого не имело значения, что ни один человек на этом обеде не был шведом. Менее чем через восемнадцать месяцев после этого я сам стану старшим шведским дилером по валютным свопам, не проведя в Швеции ни одного дня в своей жизни.

Стейк-ресторан находился в глубине лондонского Сити, в конце нескольких извилистых переулков, а сам обеденный зал, когда мы в него входили, был упрятан глубоко в землю. В огромную комнату не проникало ни малейшего солнечного света, и, хотя я уверен, что там должно было быть электрическое освещение, оно было достаточно тусклым и атмосферным, поэтому в моей памяти это место освещалось свечами, что придавало сюрреалистичность и конспирологичность ужину, съеденному в середине дня.

Когда мы подошли к столу, я увидел четырех мужчин, сидящих вместе, и начал сопоставлять их головы с описаниями, которые мне дали. В частности, я узнал красную, луковицеобразную голову Бусхеда, который, как не знал Шпенглер, был со мной и Рупертом в Вегасе.

Не успел я обратить внимание на брокеров, как они тоже заметили нас и, увидев Спенглера, идущего к их столу, встали и начали радостно кричать, подвывать, хлопать и неистовствовать. Я не ожидал от них такого - Шпенглер не обычно получал такой прием в офисе, - и я в замешательстве обернулся к Шпенглеру, увидев, что парень корчит огромную улыбку, способную расколоть его франкенштейновское лицо, и заметил, что под ней он начинает краснеть.

За тем ужином со Шпенглером произошло несколько событий.

Во-первых, Бусхед, который провел со мной три дня в Лас-Вегасе, ни разу ни с кем не обмолвился, что знает меня.

Я знал Басхеда, и он мне нравился. Можно даже сказать, что я знал его довольно хорошо. Однажды я видел, как он, очень пьяный, в три часа ночи возле ночного клуба в Лос-Анджелесе, извилистым движением правой руки показал подружке Линдси Лохан, что хочет, чтобы она опустила стекло своей машины, а затем, получив ее несколько великодушное согласие, поблагодарил ее криком: "Твоя машина - дерьмо, приятель!". прямо ей в лицо, после чего отправился мочиться в кусты.

Честно говоря, он понятия не имел, кто она такая; ему просто не понравилась ее машина.

Мне казалось, что это сближало нас, усугубленное тем, что мы были из похожих семей, но как только я сел, Бусхед бросил на меня взгляд, и я сразу понял, что это значит. Это было тогда, а это сейчас. И я инстинктивно понял, что он прав.

Бурный прием Спенглера вылился в целых десять минут агрессивных издевательств и ругани, и Спенглер все это время корчился, улыбался, хихикал и отворачивал лицо, как юная румяная невеста. Ему это нравилось. Это было видно.

Когда с этим было покончено, они перешли к настоящему разговору. Шведские валютные свопы и красное вино. Шпенглер был просто помешан на них обоих. Я никогда не видел, чтобы человек потреблял больше и того, и другого.

Шпенглер и Саймон Чанг были машинами. Они были тяжелыми. Как только они начинали говорить о валютных свопах, разговор уже не затихал. На этом этапе я все еще не знал, что такое FX Swap, и не участвовал в разговоре. Но я сидел за столом, смотрел на них и видел страсть, любовь в их глазах. Они хотели знать, были ли эти три дня в конце сентября особенно дешевыми из-за неправильной оценки, или же Ингмар из Handelsbank Stockholm, возможно, знал что-то, чего не знали они. Они хотели узнать, будет ли Riksbank устраивать еще один ужин в октябре, и если да, то кто из трейдеров на него пойдет. А что насчет Андерса из DNB в Копенгагене? Как