Торговая игра. Исповедь - Гэри Стивенсон Страница 25

Интересно было не просто то, что брокеры посещали обеды и ужины разных трейдеров, а то, что сами брокеры каждый раз были совершенно разными. Здоровяк, который был со мной в Вегасе и бесцеремонно оскорблял выбор транспорта знаменитостей, был неузнаваем по сравнению с Здоровяком в стейк-ресторане со Спенглером. Здоровяк, соблазнивший Руперта суши, был совсем не похож на того Здоровяка, который пил в старых пабах у реки с Биллом. Когда брокеры были с Рупертом, они контролировали себя, они были стоически спокойны, они говорили о евротрейдере из Deutsche Bank так, что были резки, циничны и суровы. Когда они были со Шпенглером, они были дикими, резкими и оскорбительными, и говорили только о самом мальчике и о рынке. Когда они были с Джей Би, они говорили о регби. Когда они были со Снупи, речь шла о гольфе и еде. Брокеры были хамелеонами, даже их голоса менялись. И, казалось, они точно знали, чего хочет каждый трейдер. Спенглер хотел красного вина и белых скатертей, а затем ночных клубов. Руперт хотел дорогие суши и бары. Калеб, когда выходил на улицу, хотел престижных спортивных мероприятий. Билли хотел обедать в пабе и любоваться видом на Темзу. Брокеры, казалось, никогда не спрашивали, чего хотят трейдеры и куда они хотят пойти. Казалось, они сами все знают. Они просто знали.

Один раз брокер предложил мне кокаин. Ровно один раз. Я отказался. Больше мне его не предлагали. Я подумал, не занести ли это в мое личное дело. Мне было интересно, что еще там окажется.

3

Вечера с Рупертом становились все более частыми, все более поздними, и это неизбежно должно было привести к взрыву. Я был молод, но я был всего лишь человеком, и мне все еще приходилось приходить в офис в шесть тридцать каждый день.

Мне нравилось встречаться со Спенглером потому, что он всегда напивался до беспамятства примерно к девяти вечера. Я мог просто пойти домой и хорошенько выспаться, ничего не говоря, а он даже не заметил бы, что я ушел. С Рупертом такого не получится. Он пил и пил, и никогда не напивался. Он знал, где ты находишься в любой момент времени. Он все видел. Я уходил домой, когда он хотел, чтобы я уходил домой.

Однажды вечером, в модном баре где-то в Клэпхэме, с желудком, полным сашими и мохито, мы приближались ко времени последнего поезда. Тимоти Твинхэм был там, Пиппи-Холлоуэй - где-то рядом. Во время последнего поезда я всегда пыталась сделать шаг, потому что знала: если я уйду примерно в это время, это сэкономит Руперту деньги на такси, а значит, он с большей вероятностью позволит мне уйти.

Но он не позволил мне уйти.

"Не выходите. Я вызову тебе такси".

Но такси я не поймал.

Со временем "поймать такси" превратилось в "остаться у меня", а это означало, что мы пили до четырех утра. Помните, я начинаю работать в шесть тридцать.

Мой будильник прозвенел в 5:10 утра, я спал на огромном диване в огромном кинозале и сразу почувствовал, что меня сейчас стошнит. Тошнота в кинозале Руперта казалась такой вещью, за которую человека могут убить, поэтому я сдержался и каким-то образом добрался до офиса, не заболев в метро.

Я продержался недолго.

К семи сорока пяти я была заперта в туалетной кабинке, выбрасывая в чашу вчерашние сашими, как те банковские ретрограды в кино. Примерно через полчаса я, пошатываясь, вернулся к столу, и, должно быть, было очевидно, чем я занимался, потому что Калеб сразу же отправил меня домой. Он не выглядел сердитым или что-то в этом роде, он просто подошел, как только я вернулась из ванной, положил руку мне на плечо и сказал: "Иди домой".

Честно говоря, я решил, что это правильное решение, и ушел.

Но не это было главной проблемой. Главная проблема заключалась в том, что произошло дальше.

Мне очень хотелось искупить свою вину на следующий день, поэтому я пришел около 6 утра, чтобы быть первым на столе.

Билли, как всегда, вошел следующим, и он ничего не сказал, проходя мимо меня, только рассмеялся, проходя мимо со своим капучино, и ущипнул меня за шею. Помните, мое место находилось на самом краю стола, так что каждому трейдеру приходилось проходить мимо меня, когда он входил, и все отпускали в мой адрес какие-то легкомысленные замечания. Когда мимо проходил Калеб, он был в приподнятом настроении и сказал, скорее мне, чем себе: "Что с тобой вчера случилось, Газза? Сегодня тебе лучше? Это Хобби так с тобой поступил?"

Я смеялась и ничего не думала об этом. Через пять минут вошел Руперт.

"Доброе утро, Руперт", - сказал Калеб, не отрывая взгляда от экранов. "Сегодня вернулся Гэри. Он сказал мне, что ты сделал это с ним".

Мне, как и Калебу, не нужно было поворачиваться лицом к Руперту, чтобы понять, какой будет его реакция. Я стала сосредоточенно смотреть вперед.

Минут пять ничего не происходило. Никто за столом никому ничего не говорил, а я ничего не видел, потому что использовал все доступные мне мышцы, чтобы смотреть прямо и точно на свои экраны. В это время слева от меня оставалась пустая станция, а слева от нее - станция Руперта. Я был уверен, что если поверну голову хоть на дюйм в сторону, то увижу, что Руперт смотрит на меня.

Примерно на шестой или седьмой минуте я начал слышать его - что-то вроде низкого, гортанного стона. Трудно было не отреагировать на него, но с большим усилием мне это удалось, и громкость стона стала нарастать и нарастать, пока не превратилась во все более отчетливое рычание. Много лет спустя в одном из храмов на горе в Киото я встретил дикого кабана, и он издал очень похожий звук. На рычание снова было трудно не отреагировать, но я чувствовал, что уже выбрал путь, и если бы в этот момент повернулся лицом к Руперту, это могло бы только усугубить ситуацию. Кроме того, я не мог быть единственным человеком, слышащим рычание, а больше никто ничего не сказал. Так что я сидела, слегка обливаясь потом, напряженно и целенаправленно глядя вперед и стараясь не реагировать.

Потом начались удары. Стук и треск, затем пауза, еще два громких стука и еще два треска. Не отреагировать на это было просто невозможно, к тому же на инстинктивном уровне мне