Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 173

Компьютерра

13.05.2013 - 19.05.2013

Колонка

Голубятня: Дневник убийцы

Сергей Голубицкий

Опубликовано 17 мая 2013

Сегодня пятница, а значит по традиции в «Голубятне» день рецензий. Хочу поделиться впечатлениями от сериала «Дневник убийцы», который просмотрел скромно так 11 лет после выхода в эфир на телеканале «Россия».

Вышел я на сериал не случайно, а по наводке собеседницы в Твиттере, которая загнала червячка под кожу: поглядите, мол, не пожалеете! Особенно надобно обратить внимание на философский компонент содержания.

Заманчиво. На всякий случай почитал еще отзывы в сети — подивился упоению восторгом: «захватывающая сюжетная линия», «шокирующий финал», «каждая серия — маленький шедевр», «огромное впечатление», «просто сердце разрывает», «очень качественная работа», «великолепный актерский состав» и вообще «самый лучший русский сериал».

Согласитесь, не часто встретишь такие акафисты, особенно в адрес фильма, который вообще прошел в твоем сознании незамеченным. Я, конечно, не большой знаток советского телевидения. Я бы даже сказал — не знаток ни разу: после разгрома НТВ в начале нулевых я перестал смотреть ТВ полностью и безоговорочно (канал Гусинского, как вы догадываетесь, я на дух не выносил, но уничтожение государством единственной себе альтернативы стало для меня сигналом окончательного разворота вещания к своим советским истокам — достаточное основание, чтобы его игнорировать). Однако кинофильм, претендующий на звание «лучшего русского сериала», сразу же обязан выходить за рамки своего канала распространения и резонировать в ноосфере общества.

«Дневник убийцы» не срезонировал, а в наше время вообще оказался преданным забвению. Как пишут в отзывах восторженные зрители — «незаслуженному». Что ж, проверим.

Я сел смотреть сериал и сильно удивился уже к концу первой серии. Последние 10 минут я откровенно томился. Вторая и третья серии показались еще тоскливее первой. В четвертой зашевелилось кое-какое несчастное действие, но тут же и скончалось, утонув в пошлости бесконечно тривиальных сценарных решений.

После пятой серии я понял окончательно, что сюжетная линия не захватывает, каждая серия — тоска, похлеще предыдущей, работа режиссера, оператора, сценариста не то, что не качественная, а посредственная, актерский состав — убог до невозможности. А все вместе взятое — не «самый лучший русский сериал» ни разу. Попробую обосновать свою точку зрения.

Сердцем я понимаю, что так возбудило наших зрителей: та самая «философская составляющая», по которой все очевидно истосковались, ибо таковая напрочь отсутствует в бесконечной веренице «разбитых фонарей», «ментовских войн», «мосгазах», «обратных сторон луны», «склифософских» и «черных волках». Так уж сложилось, что «философской составляющей» в россиянских сериалах не бывает по умолчанию. «Дневник убийцы» вроде как попытался нарушить эту плебейскую традицию, но — честное слово! — лучше бы он этого не делал. Потому что, глядя на «философскую составляющую» этого сериала, нельзя ни на миг избавиться от вспоминающейся на каждом кадре крылатой фразе Жванецкого о «пиджаке от шеи на четверть отстающем и шейке как пестик в колоколе».

«Философская составляющая» в «Дневнике убийцы» раскрывается в контексте «красного террора» 1918 года, приуроченного к убийству палача-педераста большевика Моисея Урицкого его любовником студентом Лёней Каннегисером. Провинциальный отряд большевистских бесов отбирает заложников из числа граждан городка, наделенных признаками благородного происхождения (осмысленный, не замутненный водкой взгляд, опрятная одежда, интеллигентские манеры обхождения, связная и вежливая речь без мата и т.д.). У комиссарши отряда Розы выдался день рождения, поэтому бесы решили перестрелять не всех, а каждого — да хоть бы шестого!

Заложников пересчитывают, выводят каждого шестого из строя, а также 35-го по счету героя сериала — дворянина Николая Воинова. Он не был шестым, а был пятым, но его тоже выбрали. Как показалось Воинову — несправедливо. За мгновение до смерти Николай возмутился, и «комиссар Роза» предложила ему «ликвидацию условно» в обмен на собственноручный расстрел остальных заложников.

Примерно половину первой серии Николай Воинов то поднимает маузер, то опускает, никак не решаясь на тяжкое преступление. Под конец он теряет сознание, а когда приходит в себя, то видит в руке наган, а мертвую пятерку заложников уже закапывают. Из увиденного Николай Воинов делает вывод, что он «убийца» и он «убил пять человек», после чего начинает страдать на все 12 серий «киношедевра» Кирилла Серебренникова (продюсер «Дневника убийцы», кстати, Валерий Тодоровский).

Суть страданий Николая не столько в том, что его — пятого по счету — выбрали на смерть, которая полагалась только каждому шестому, а в том, что все из пяти (якобы) им убиенных заложников в своем прошлом чудесным образом так или иначе спасались уже от гибели: студенту Исаю Лазурскому мерзкий русский купчишко, приревновав к жене, воткнул столовый нож в грудь, но Исай полежал-полежал, похаркал кровью да и оклемался, грек-лавочник Кивелиди находился в метре от разорвавшейся гранаты, которая снесла голову его приятелю, но выжил, ну и так далее.

Николай Воинов пытается понять, за что судьба его рукой покарала людей, которых уже однажды помиловала? И вообще — что такое судьба: случай или неотвратимая закономерность? Скорее всего — закономерность, потому что на сцену жизни вышел он, Николай Воинов, и довел недоделанное до логичного конца — замочил «везунчиков». Выходит, что наша жизнь — это череда закономерностей, лишенных случайности, ну а сам он, Николай Воинов, и есть сама Судьба.

Параллельно с сюжетом, разворачивающимся в период с 1918 по 1924 годы, идет вторая линия — «в наше время», вернее, в лихие 90-е. Если бы в «Дневнике убийцы» этих лихих 90-х не было вообще и всё ограничилось гражданской войной — сериалу цены бы не было, потому что вместе со вторым временным планом исчезла бы вся пошлость исторических параллелей (несуществующих) и убогость расширения исходной «философской составляющей» на похождения маньяка, который гасит случайных людей, выбирая их по тому же принципу: если раньше в жизни повезло и удалось спастись от случайной смерти (током ударило, с седьмого этажа свалился с балкона и т.п.), значит — не порядок, и я иду за тобой!

Я совершенно не собираюсь критиковать «философскую составляющую» сериала саму по себе. Очевидно, что она примитивна в контексте настоящей «философской мысли». Однако в китче массового искусства, коим является любой телевизионный сериал, подобная подноготная глубина метафизической мысли смотрится вполне уместно и достойно. Хотя бы потому, что мысль эта сама по себе метафизична, чего днем с огнем в китче не сыскать. Я собираюсь критиковать художественное воплощение «философской составляющей» в том виде, как оно реализовано в «Дневнике убийцы».

Воплощение это чудовищно убого. Причем виноваты все: в первую очередь, конечно, режиссер, однако и актеры — в не меньшей степени. Весь кастинг линии 90-х находится за гранью критики. Главная героиня в исполнении Александры Куликовой чудовищна по монотонности и неестественности поведения в кадре. Помогающий ей и постоянно мельтешащий Алексей Гуськов, кажется, отбывает трудовую повинность, ибо у него на лице написано удивление: «Что я делаю в этом балагане?!» Остальные актеры, задействованные в сюжете 90-х, вообще не достойны упоминания.

Несколько лучше обстоят дела с линией «гражданской войны». Один эпизод — с цирковой бандой Большого Бима — можно даже считать удачным и натуральным в своем гротесковом маньеризме, адекватно вписывающемся в беспросветный Zeitgeist Петрограда начала 20-х годов. Кирилл Пирогов (роль Николая Воинова) смотрится достойно, хотя и однообразно (застывшая раз и навсегда маска на лице, согласитесь, немного утомляет).

Главная претензия к «Дневнику убийцы»: создатели сериала решили поставить типологическую пьесу в духе Бертольда Брехта и не справились. Дело в том, что типологические герои (то есть те, кто материализуют в себе не собирательные образы, как то принято у героев типических и характерных для классического искусства, а абстрактные идеи) чрезвычайно сложны для воплощения в кинематографе. О том, как трудно это сделать и как печальны результаты даже у величайших мастеров, можно догадаться по работам Пьера Паоло Пазолини.