Компьютерра - Компьютерра PDA N166 (31.03.2012-06.04.2012)

Василий Щепетнёв: Колыбель живоглота

Автор: Василий Щепетнев

Опубликовано 02 апреля 2012 года

Чем отличается маленький человек от человека среднего? Чином? Капиталом? Влиянием на окружающих? Или главное отличие в самоощущении? Маленький человек всегда чувствует себя страдальцем, жертвой родных, соседей, начальства или обстоятельств, былинкой под натиском урагана, щепкой в океане бурь. От него никогда ничего не зависит, и потому он даже и не пытается перечить судьбе, а смиренно ждёт. Чего ждёт, порой и сам не знает. Доброго царя, который повысит учителям зарплату? Письма от нигерийской вдовы с предложением ста миллионов долларов? Забытого в лифте мешочка с бриллиантами?

Ведь бывает же! Редко, но бывает: сыщется если не в Нигерии, то в Канаде очень дальний родственник, одинокий миллионер, не имеющий иных наследников, кроме маленького человека. Или царь расчувствуется и прикажет поднять зарплату на четыре и девять десятых процента: пусть радуются, всё равно рубль обесценился наполовину. О бриллиантах и не говорю - "поскользнулся, упал, закрытый перелом, очнулся – гипс".

И потому следует ждать.

Глеба Успенского судьба толкала в колею маленького человека ежемгновенно. Смирись, становись в затылок и плетись по жизни без ропота и гнева. Не ты первый, не ты последний.

"Захватила их новая жизнь, такая, что завтрашний день не мог быть даже и предвиден, – и талантливые люди почувствовали, что им не угнаться за толпой, начинающей жить без всяких литературных традиций, должны были чувствовать в этой оживавшей толпе своё полное одиночество... Сколько ни проявляй искусства в поэме, романе – "они" даже и не почувствуют. Спивавшихся с кругу талантливейших людей было множество… В таком виде впору было "опохмелиться", "очухаться", очувствоваться – и какая уж тут "литературная школа"! Похвальбы в пьяном виде было много; посулов – ещё больше, анекдотов – видимо-невидимо, а так, чтобы от всего этого повеселеть, – нет, этого не скажу", – писал Успенский издателю Флорентию Павленкову.

Одно мешает живой душе: болезнь по имени скука, "даже и "млекосочны маки" болезни сей не уменьшают". Что помогло Успенскому подняться выше назначенной, отведённой орбиты? Некрасовский "Современник" уподоблю Юпитеру, который способен придать космическому страннику ускорение, открыть путь к внешним планетам и даже отправить за пределы солнечной системы. Иногда, правда, получается иначе: попав в сферу притяжения планеты-гиганта, странник становится новым спутником Юпитера, обречённым до конца дней своих вращаться вокруг патрона.

С Успенским такого не случилось. Быть может, и потому, что "Современник" закрыли, удержать странника он просто не мог. Пришлось лететь дальше. Правда, за Юпитером его подстерёг Сатурн, то есть "Отечественные записки", но опыт самостоятельного полёта остался. Успенский обрёл собственный, не заимствованный у Белинского и компании способ исследования жизни. Способ Успенского простой: шагать с раскрытыми глазами. Слушать. Ничего не принимать на веру. И думать, думать…

Он не был кабинетным писателем. Любил всё посмотреть, пощупать, попробовать горбом. А и не любил бы – жизнь заставляла. То работал в управлении железных дорог и видел, что служит русский интеллигент собственному кошельку. Сербия воюет с Турцией, русские добровольцы спешат на помощь братьям-славянам, Успенский едет на войну корреспондентом и находит, что главная причина устремлений в Сербию – возможность поживиться: "Никакого славянского дела нет, а есть только сундук".

Наконец, он отправляется в Сколково письмоводителем судосберегательного товарищества и, по прошествии двух лет, заключает: вся шумиха вокруг прогрессивной деятельности есть "национальная ерунда", не более, прикрывающая тот простой факт, что богатые становятся богаче, а бедные беднее (я уже говорил, литература и магия – близнецы-сёстры, а что Сколково Успенского находилось в Самарской губернии, так оно, Сколково, всюду; мы говорим Сколково – подразумеваем деньги, мы говорим деньги – подразумеваем Сколково).

Относительно мужика, равно как и мастерового, и чиновника, и интеллигента, иллюзий Успенский не питал. Не умилялся, не закатывал к небу глаза, не писал проникновенно и трогательно о нашем добром, прекрасном и богоносном народе, а резал правду-матку: "Воля, свобода, лёгкое житьё, обилие денег, то есть всё то, что необходимо человеку для того, чтобы устроиться, мужику причиняет только крайнее расстройство, до того, что он делается вроде свиньи".

Прогрессивные люди, народники пеняли Успенскому, что-де "он живописует лишь одни отрицательные стороны мужика, и тошно смотреть на это жалкое, забитое материальными интересами человеческое стадо… Неужели в деревенской жизни и в душе мужицкой нет просвета? Зачем же рисовать мужика такими красками, что никому в деревню забраться не захочется и всякий постарается стать от неё подальше?" (Вера Фигнер).

Уж какой мужик есть, такого и живописую, отвечал Успенский.

Рассчитывать, что у России имеется некий особенный путь в светлое будущее, что из крестьянской общины, из "мира" выйдет что-нибудь иное, нежели кучка кулаков и тьма бедноты, значит обманываться и обманывать. Нет никакого особенного пути по существу, и каждый, обещающий суверенную демократию, нечувствительный переход из болота коррупции ко всеобщему благополучию под водительством мудрого начальства, - это "фарисей! Обманщик! Сам обворовывающий себя и жалующийся на какую-то Европу, обманщик! Лжец, трус, лентяй!"

Мужик побойчее, в глазах которого светится желание лучшей жизни, норовит выбиться в люди, но выбиться за счёт мужика робкого и пассивного: "Прежде он, дурак полоумный, дело путал, справиться не мог, а теперь-то, по нынешним-то временам, он уж и вовсе ничего не понимает. Умный человек тут и хватай! Подкараулил минутку – только пятачком помахивай. Ходи да помахивай – твоё!" Чем не описания процессов, происходящих в России конца двадцатого и начала двадцать первого века?

Сегодняшний живоглот по Успенскому – это вчерашний маленький человек, завтрашний живоглот – это сегодняшний маленький человек. Ты с ним чай пьёшь, о жизни философствуешь, а он смотрит на тебя, улыбается, а сам на ярёмную вену нацеливается.

Саблезубость одних и паралич воли других – вот в чём заключается переход от патриархальности к капитализму в России. И никакого необыкновенного пути, ведущего народ в светлое царство прямиком, минуя расслоение, нет. Не видно и не слышно. Не факт, что оно вообще существует, светлое царство для всех и каждого.

Неизвестно, чем бы обернулись дальнейшие наблюдения Глеба Успенского, пришёл бы он к выводу, что за каждым великим переломом истории стоит взбесившийся маленький человек, или открыл бы иное знание, которое очень бы пригодилось нам сегодня, но в возрасте сорока лет Успенский стал терять рассудок. Буквально.

"Я дошёл до такой степени нервного расстройства, что ночью, во время бессонницы, меня обуял какой-то непостижимый страх, что-то вроде какого-то припадка, – я стал звать прислугу, стучал поленом, чтобы меня услышали, наконец, смешно сказать, открыл форточку и во всю мочь стал звать народ – точно меня хотели убить. Это продолжалось минут пять-шесть, и потом я очнулся и вижу, что со мной была какая-то чертовщина..." (Г.И. Успенский – Л.Ф. Ломовской, декабрь 1884 г.)

Вместе с Глебом Успенским в депрессию впала и жена, Александра Васильевна. Друг и собрат по перу, Всеволод Гаршин, в тоске бросился в лестничный пролёт. Двоюродный брат, Николай Успенский, тоже литератор, спился, стал бродяжничать и в конце концов покончил с собой – зарезался в подворотне. Вхождение в капитализм даётся тяжело, а некоторым и совсем не даётся. Зимой девяносто первого года Успенский помещается в лечебницу. Сначала на несколько дней. Потом – на месяцы. Чехов пишет знаменитую "Палату №6". Вне связи с Успенским, просто время такое.

С девяносто четвёртого года до самой смерти, восемь лет кряду, Успенский находится в психиатрических палатах безвылазно. Гениальные книги, написанные в лечебницах, – миф. Не пишется в лечебнице, нет ни желания, ни сил, речь сбивается на невнятный лепет, вместо идей – бессвязный бред. "Всё-таки надо, надо смотреть на мужика", говорил Успенский Короленко в последние сумеречные минуты разума.

Зачем смотреть, с какой целью смотреть – не сказал.

После сумерек пришла ночь.

Обзор флэш-карты Apacer AH351

Автор: Ника Парамонова

Опубликовано 02 апреля 2012 года

Помните ли вы времена, когда самым простым способом хранить данные или переносить их с компьютера на компьютер были дискеты? Кажется, что это было очень давно, но на самом деле компьютеры с дисководами были широко распространены не более чем десять лет назад. Сегодня о дискетах уже никто не вспоминает, а над программами, где ещё сохранился значок сохранения в форме дискеты, принято подтрунивать: молодёжь, мол, и не узнаёт, что это такое. И немудрено - флэш-карты вытеснили прочие сменные носители с поразительной лёгкостью: они обладают достаточным объёмом (на 16 Гб, к примеру, уместится содержимое более чем 11 тысяч дискет по 1,44 Мб или почти 23 компакт-диска по 700 Мб), хорошей скоростью и надёжностью, а также малым весом и размером. Да что там, даже по цене хорошая флэш-карта сопоставима с тем, что приходилось платить за пару пачек дискет.