Геннадий Ананьев - Стреляющие горы

Геннадий Ананьев, Юрий Бойко

Стреляющие горы

Глава первая

Каждое горное ущелье прекрасно своей неповторимостью и чарует взгляд именно новизной пейзажа, Панкисское же — еще и своим величием. Оно покрыто в своей верхней части могучим лесом и почти сплошным подлеском. В уютных долинках, очищенных от леса, — сакли. Как ласточкины гнезда. Постепенно горы расступаются, образуя широкую долину, но местные продолжают называть ее ущельем. Собирая родники и ручейки, бурливо несется, рассекая долину пополам, белопенная речка. По ее берегам — крупные поселки. Добротные дома, фруктовые сады и виноградники. Чуть поодаль от одного из таких поселков — длинные строения, похожие на бараки. Перед ними — ровный плац размером с большое футбольное поле. Этот барачный городок огибает проселочная дорога, твердая и каменистая, проросшая низкой, жесткой травой, с едва заметной колеей. Она прорезает густой лес и, выйдя на уютную зеленую поляну, упирается в глухие ворота. Всё, что за ними, надежно сокрыто от посторонних глаз высокими кирпичными стенами, над которыми возвышается, напоминая собой минарет, надвратная вышка. В ней — охрана. Трое крепких мужчин лет по тридцати — тридцати пяти.

В пирамидке покоятся автоматы Калашникова, рядом — аккуратно уложенные подствольные гранаты и пара «Стингеров». Один из охранников, прильнув к амбразуре, не спускает глаз с дороги, двое других молча играют в нарды. Прерываются, услышав звонок радиотелефона.

— Не видать?

— Нет.

Звонили с террасы, где в креслах для чаепития сидели двое холеных и осанистых мужчин. Один — с черной, окладистой бородой, второй чисто выбрит. Бородатый повелительно бросает в трубку:

— Не прозевай! Мы ждем.

Положил на столик радиотелефон и продолжил прерванный разговор:

— Имя какое взял себе: Хасан! Как возомнил о себе безродный охотник!

— О, Аллах! — провел по щекам ладонями рук безбородый. — Не ты ли позволил простому охотнику так возвеличиться?

— Не ты ли простил ему его уголовное прошлое? — парировал упрек бородатый.

Безбородый вопросительно посмотрел на собеседника.

— Да, да, — продолжил бородатый. — Разве ты не знал, что он дважды судим? Правда, еще при Советах, но Аллах все видит и все знает.

— И за что?

— Первый раз — за воровство из колхозной отары пары барашков. Был пойман и осужден. Второй раз — за убийство колхозного пастуха, который сдал его в первый раз. До конца этот срок не отсидел, бежал и некоторое время находился в розыске. Когда Дудаев пришел к власти, примкнул к нему. Отличился жестокостью, стал его подручным. Послал его Дудаев в тайную диверсионную школу, которая была под крылом английских и американских спецслужб. И вот — Хасан!

В 1090 году от Рождества Христова вождь ассаинов, одной из сект исмаилитского толка, Хасан ибн Самбах, бежав из Египта, появился в горах близ Каспийского моря и объявил себя скрытым имамом, получившим благословение Аллаха открыть царство небесное на земле. Он захватил горную крепость Аламут, превратив ее в свою базу, где готовились агенты и убийцы для посылки их по всему государству сельджуков. С помощью проповедников Хасан распространял свое так называемое учение о чистоте Корана, а с помощью террористов распоряжался жизнью повелителей государств и княжеств Ближнего и Среднего Востока. С суеверным страхом организаторов террора называли «горными шейхами», которых по вере своей воспринимали как посланцев самого Аллаха, благословившего «скрытого имама» на богоугодные свершения. Темный люд был убежден, что «скрытый имам» борется с теми, кто отступил от изначального Корана, и с теми, кто не верит в единого бога, борется против «людей писания», то есть против христиан и иудеев.

Организация ассаинов имела строгое иерархическое разделение. Шейхам были подчинены «великие миссионеры» — дай. Они руководили миссионерами, которые рассылались во все концы мусульманского мира с проповедями. На самом низу были федаи — исполнители смертных приговоров тем, кто не внимал проповедникам или являлся политическим противникам Хасана. Фанатики-федаи исполняли смертные приговоры без малейших сомнений, надеясь на то, что сразу же после своей гибели, в большинстве случаев неизбежной, им обеспечен прямой путь в рай.

— Нас самозванец на какое место определит? — спросил как бы самого себя безбородый. — О, Аллах! Слава ему.

— Пусть тех, с кем пойдет, распределяет, — с явным пренебрежением ответил бородач. — Мы как готовили боевиков, как лечили раненых, так и продолжим по воле Аллаха, слава ему.

— И все же, — задумчиво проговорил безбородый. — Кто мы и кто он, назвавший себя Хасаном? Мы — уважаемые в своих тейпах, знатные люди, он же — нищий пастух. Охотой добывал себе пропитание. При Дудаеве выдвинулся жестокостью своей. О, Аллах! Что творится на свете по твоему предопределению. Теперь мы должны встречать его с почетом и исполнять его волю.

— Не волю самозванца, но волю тех, кто щедр. Сам он такой же невольник, как и мы с тобой. Он — надутая кукла. Без денег оттуда, он — ничто. Его избрали, как самого жестокого.

Звонок радиотелефона прервал разговор. Бородатый взял трубку без промедления:

— Говоришь, едет? Немедленно открывайте ворота.

И своему собеседнику:

— Пошли.

— Я бы встречал его без папах. Снимем и оставим их здесь.

— Не стоит. У нас одни хозяева. Раз они возвысили его, пусть будет так и для нас.

— О, Аллах! Слава ему.

Внедорожник, миновав гостеприимно распахнувшиеся ворота, не свернул на стоянку, что была в стороне от террасы и на которой находилось несколько машин, а подрулил к водоему, с фонтанчиком в центре. Телохранитель, выскочив первым, отворил заднюю дверцу, и Хасан горделиво, вроде бы не замечая спешивших к нему хозяев, вышел. Это был настоящий горец. Высокий и стройный, борода черная, лопатой. Одет в светлый, легкий костюм, на голове — папаха серого каракуля.

Он подошел к водоему и, встав между двумя плакучими ивами, словно не замечая окружающих, залюбовался стайкой форелей.

Руководители базы подготовки боевиков покорно ждали, когда гость обратит на них внимание.

Наконец Хасан обернулся, и тогда хозяева, подобострастно приложив правые руки к сердцам своим, приветствовали гостя:

— Салям алейкум.

— Алейкум ассалям, — небрежно бросил Хасан и, уже строго, распорядился: — Ведите в дом.

Вошли в просторную, всю в коврах, комнату. Стены увешаны кинжалами и саблями. На длинном низком столике — хрустальные вазы с виноградом, персиками и инжиром, на блюдах разложены сладости и разломанные на куски спелые гранаты. Хасан горделиво устроился на почетном месте и жестом пригласил хозяев садиться.

Вошел слуга с подносом, на котором дышали ароматом хачапури, в пиалах — моренный в тандыре каймак. Едва он вышел, ловко расставив все это на столике, ему на смену явился второй слуга, с чайниками и чистыми пиалами. Хотел, было, разливать чай, но бородатый остановил его повелительным жестом:

— Иди. Мы сами.

Отхлебывая небольшими глотками чай, Хасан заговорил властным тоном человека, которому перечить не принято:

— Поход назначаю на послезавтра. Подготовьте всех, кто здоров. Сколько наберется?

— Пятьсот пятьдесят. Из них более полета турок и арабов.

— Вполне достаточно.

— Да поможет тебе Аллах! — молитвенно провел ладонями по щекам безбородый.

Разговор прервал вошедший без стука слуга и прямо с порога доложил:

— Почтеннейший, один из боевиков велел тебе встретить его для уединенной беседы.

— Кто посмел мне велеть?! Меня можно только просить!

— Но он сказал именно так: «Я велю уделить мне время для беседы без посторонних».

— Но здесь нет посторонних! — возмущенно проговорил безбородый. — О, Аллах! Слава тебе! Двадцати ударов палкой по пяткам достоин наглец.

— Помолчи, — осадил его Хасан. — Я сам решу, как поступить. — И после короткой паузы распорядился: — Оставьте меня одного. Ждите на террасе, пока не позову. Я буду говорить с тем, кто пожелал беседы наедине.

Все покорно вышли из комнаты, и, спустя минуту, через порог уверенно перешагнул мужчина среднего роста. Его немного полноватую фигуру ладно облегала, будто на заказ пошитая, камуфляжка. Бородка аккуратно подстрижена и заботливо расчесана.

— Салям алейкум.

— Ты велел мне говорить с тобой? — вместо ответа на приветствие строго спросил Хасан, делая ударение на слове «велел». — Ты достоин не только порицания, но и наказания. И все же я слушаю тебя.

— Я — Турок. Тебе должны были сказать обо мне.

— Да, разговор был.

— Тебе не сказали всего? Достойно удивления. Слушай тогда меня. Я направлен сюда лично тем, кто опекает нас, — руководством фонда «Всех святых».