Кирилл Максимов - Сторожевой волк

Кирилл Максимов

Сторожевой волк

Глава 1

В пейзаже каждого района большого города обязательно присутствие такого элемента, как «точка». Официально это заведение может носить разные названия. Иногда неприкрыто откровенные, типа «рюмочная», «распивочная»… Иногда слегка закамуфлированные: «вечерний», «место встречи»… или же ретроспективно исторические: «трактиръ», «кабакъ»…

Но суть этих заведений от названия не меняется. Их предназначение всегда одинаково – дать возможность «страждущему» принять дозу спиртного в промежутке от утра до позднего вечера.

Дело, в общем-то, полезное. Человек может выпить свои выверенные сто-двести граммов и при сильном желании остановиться, а не влить в себя всю бутылку, приобретенную в винно-водочном отделе.

Публика в таких заведениях собирается пестрая. Здесь никого, по большому счету, не интересуют твое социальное положение и род занятий. Ты – один из многих любителей выпить. На огонек таких «точек» может спокойно заглянуть каждый, у кого в кармане имеется свободная «копейка», тот, кто может позволить себе сам оплатить свою выпивку. Это может быть и пенсионер, и творческий человек, работяга и средней руки бизнесмен, загнавший после сложного трудового дня машину во двор, а затем традиционно снимающий стресс вечерней дозой спиртного. Таких на «точках» называют «своими», они люди уважаемые. А еще есть всякие асоциальные типы, которым вход внутрь заведения неофициально воспрещен, они не могут оплатить себе выпивку, а потому побираются неподалеку. Рассказывают выдуманные и реальные истории, чтобы разжалобить более состоятельных любителей выпить и сшибить у них сколько-то десятков рублей.

Имеется такая точка и в районе на южном выезде из Москвы, называется она «Вечерний огонек». Небольшой зальчик с прилавком, над которым возвышаются золоченые пивные краны, полки с начатыми бутылками спиртного, а по стенам стойки для посетителей.

Уже второй год бывший прапорщик ВДВ Богдан Князев каждый вечер наведывался на «точку», ближайшую к его дому. Вот и этим вечером он заглянул в «Вечерний огонек». Сыпал мелкий снежок, и оттого серый унылый район, возведенный в восьмидесятые годы прошлого века, казался немного праздничным.

Богдан поднялся на крыльцо универсама, прошел вдоль витрин, залитых призрачно-зеленым светом, и оказался у заветной двери, за которой можно было приобрести свою порцию вечернего забвения. На улице, у парапета, поставив на него свои пластиковые стаканчики и бокалы с пивом, расположились трое курящих мужчин. Внутри заведения курить было строго запрещено, вот и выходили время от времени на улицу. Двоих из них Богдан знал, это были «свои» – вечерние завсегдатаи, третий был ему незнаком – скорее всего, кто-то из залетных.

– Добрый вечер, – поприветствовал он знакомых.

– Добрый.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Прозвучали дежурные слова: «Как дела?», «Хорошо. А как у тебя?», «Как всегда»…

Богдан Князев зашел внутрь распивочной. У стойки скучилась компания молодых мужчин с двумя женщинами. Они отчаянно жестикулировали, перебивая друг друга. Это были глухонемые, сошедшие на расположенной рядом станции с электрички, где продавали всякую мелочовку. «Свои» с ними практически не контактировали, хоть и встречались здесь почти каждый вечер. Глухонемые являлись закрытой кастой со своими темными интересами. Богдан справедливо полагал, что добрая половина из них отлично умеет говорить и все слышит, а инвалидами по слуху лишь прикидывается, чтобы легче было совершать мелкие кражи в поездах.

Он подошел к стойке, снял кожаную кепку, пригладил волосы, провел ладонью по четырехдневной щетине.

– Как всегда? – спросила полная крашеная блондинка в зеленом сарафане-униформе с подвешенным к пышной груди бейджиком. – Сто пятьдесят, стакан томатного, пустой бокал, пластиковый ножик и две пачки «Явы»?

– Как всегда, Маша, только на этот раз блок спичек прибавь, в смысле, десять коробков, – согласно кивнул Богдан, в мыслях отметив, что, с одной стороны, это хорошо, когда тебя узнают и помнят твой «продуктовый» набор, с другой стороны, если это буфетчица распивочной, где проворачивается чуть ли не тысяча людей за день, то такое узнавание является «однако, тенденцией». Ты слишком часто тут появляешься.

Блондинка в сарафане ловко влила в стеклянный мерный цилиндр сто пятьдесят граммов водки.

– Ты даже на деления не смотришь, – дежурно пошутил Князев.

– А зачем? – пожала плечами Маша. – Рука у меня набитая до грамма, не промахнусь. Деления у нас для посетителей, чтобы видели – их не обманывают. А то всякие бывают. Если человеку сильно выпить хочется, а денег мало, ему постоянно кажется, что не доливают. Но это не ваш случай.

Очереди не было, поэтому Богдан стал прямо на месте готовить свой фирменный коктейль, наливая в пустой пивной стакан водку и томатный сок, стекающие тонкой струйкой по пластиковому ножу.

– Ловко у вас получается, – заметила Маша. – Каждый раз за вами слежу. Слои не перемешиваются. Словно блин на блин кладете. Я так не умею.

– Практика большая, – честно признался Князев.

Глухонемые, наверное, что-то не могли поделить, они беззвучно «кричали», размахивая руками друг у друга под самым носом, и Богдан чувствовал себя не совсем уютно. Он не любил присутствовать при чужих ссорах. К тому же пить привык «под сигарету». Он рассовал коробки спичек по карманам куртки и подался на улицу. Трое мужчин все еще стояли у парапета. Тут тоже спорили. Завсегдатаи даже на время забыли о своих недопитых стаканчиках. Любитель исторических экскурсов пятидесятилетний Александр, со стянутыми на затылке в жидкий хвостик редкими волосами, поблескивал очками в металлической оправе и горячо возражал:

– …никогда не называйте ресторан кабаком.

– Почему это? Мы всегда так говорили. И при СССР, и сейчас, – примирительно произнес седой старичок с острой, клинышком бородкой.

– Ресторан еще можно с натяжкой назвать трактиром, – сказал Александр и с наслаждением затянулся дорогой ароматизированной сигаретой с запахом вишни. – Трактир в русской традиции – заведение, где не только наливают, но там еще можно заказать что-то горячее. А вот в кабаке подавали исключительно выпивку, в крайнем случае можно было прикусить баранками.

К компании приблизился, но не решался подходить явно асоциальный элемент. Об этом свидетельствовал огромный синяк под глазом, разбитая губа и давно не чищенные ботинки.

– Мужики, – начал он. – У меня на вечер немного выпивки осталось. Но мне еще на утро надо. А то помру. Хотя бы маленькую. Возьмите кто, а? Если не жалко.

– У меня лишних денег нет, сам на «подсосе», – отозвался Богдан.

Любитель исторических экскурсов Александр выдержал паузу, а затем сказал:

– Ты чего нас всех обманываешь, Бурый?

– Как это, обманываю? – возмутился тот, кого называли Бурым, при этом никто из завсегдатаев «Вечернего огонька» толком не знал – кличка это или фамилия. – Я же честно на пузырь прошу. Не рассказываю, будто мне матери на лекарство надо.

– Ты вчера нам всем тоже обещал, что «помрешь», но тебе никто не дал. А сегодня ты жив остался, значит, обманул. Обещания выполнять надо, иначе второй раз не поверят.

– Какой второй раз, на хрен, если я утром сдохну? Меня ж в эпилепсию бросает, – резонно заметил Бурый.

– Не сдохнешь, – пообещал Александр. – Иди отсюда, не стой над душой, тут люди культурно отдыхают, а ты мешаешь.

– В плохом вы сегодня настроении, мужики, – вздохнул Бурый.

– Мужик, это тот, кто землю пашет, короче говоря, крестьянин, – уточнил Александр. – А у меня по маме прадед – столбовой дворянин. Знаешь, почему столбовой? Откуда такое слово пошло? И, кстати, настроение мое здесь ни при чем. Я тебе на утреннюю выпивку не даю принципиально. Пить с утра категорически нельзя.

Бурому нужен был пузырь, а не исторические экскурсы.

– Скоро магазин закроется, – сказал он. – Пойду, пошустрю у входа. Мир не без добрых людей.

Он ушел, а Александр стал подробно рассказывать, почему к слову «дворянин» добавляли определение «столбовой». Эти объяснения Богдан еще слушал, он любил «образовываться» при случае. Книги по истории не читал, ведь написаны они были обычно заумным языком, через который сложно пробиться. А вот если человек объяснял доходчиво, своими словами, можно и послушать. Однако, когда в разговор вступил «залетный», Князев сразу же потерял интерес. Тот ни с того ни с сего стал объяснять, что главное для мужчины быть выбритым, носить отутюженные брюки и начищенные туфли. Вот тогда и отношение у всех будет к нему уважительное.

– Вот, как я, – хвалился он. – Могу быть даже сильно выпившим, но никто мне и слова не скажет…

Богдан вообще перестал слушать, слова пролетали мимо его ушей. Он стоял, цедил свою «Кровавую Мэри» и смотрел на лежавшую через неширокую улицу слабо освещенную лесополосу, которую местные почему-то привыкли называть парком, хотя на самом деле это в основном были сами собой разросшиеся деревья под отключенной лет пять назад линией электропередачи. За ней пролегала железная дорога. То и дело в темноте проползали электрички, тяжело грохотали длинные составы товарняков, пролетали пассажирские поезда. Их освещенные окна казались перфорацией кинопленки с фильмами о чужой счастливой жизни. Люди ехали по делам, в гости, на отдых, а Богдан оставался лишь зрителем, с относительным комфортом расположившимся возле бетонного парапета с порцией выпивки.