Анатолий Афанасьев - Радуйся, пока живой Страница 30

Обслуживая политиков, Егоров напрямую в политику никогда не лез, но здесь складывался уж больно любопытный пасьянс. Если подгрести город под себя и застолбить рудники… Не век же ходить в обслуге и рассаживать по высоким креслам алчных и властолюбивых дегенератов, когда-то надо и самому ухватить Бога за бороду. Вдобавок Егоров остро, острее чем многие, чувствовал, что эпоха великого демократического блефа с ее якобы свободными выборами и со всякими другими якобы свободами оказалась короче мышиного хвостика, режим всевозможных пирамид трещал по швам и 17 августа стало ему поминками. Надвигалась железная пята олигархии, под которой вряд ли уцелеет кто-то из нынешних раздухарившихся царьков. Скорее всего и фирма «Аэлита», в которую вложил всю душу и которая так долго приносила ему сладостное ощущение полноты бытия, рухнет под ударами новых варваров. Черт с ней, ее и не жаль.

Он часами сидел, запершись в своем кабинете, щелкал кнопками компьютера, гулял по Интернету, прикидывал, моделировал, тасовал карточки с именами кандидатов на пост сибирского мэра: все это были, безусловно, игроки вчерашнего дня. Как и те, кто стоял за ними, включая Бобрика. Да что там включая, уж этот-то одним из первых окажется на скамье подсудимых. В среде политиков и бизнесменов шло дрожжевое брожение. Егоров видел, что умные люди, понимавшие ситуацию так же, как он, спешили дистанцироваться от самых приметных, засвеченных фигур, чтобы не потонуть вместе с ними. Достаточно взглянуть на окружение президента: из прежних соратников, из тех, кто затевал вместе с ним демократическую авантюру, в сущности, никого не осталось. И редко кто из перебежчиков не кусал зашатавшегося колосса за ляжку. Президент, коего не так давно вся телевизионная и газетная мразь воспевала, захлебываясь от восторга, как освободителя от ига коммунизма и отца нации, теперь, надломленный болезнью, страхом, предательством и умственной неполноценностью, напоминал матерого кабана, затравленного сворой бешеных псов… Те из демократов-рыночников, кто пошустрее и при капитале, опасаясь мести, уже рванули за границу. Егоров и сам бы не прочь рвануть, да кому он там нужен со своей русской мордой? Колготками торговать?

Урановый покер, если правильно разложить колоду, давая шанс уцелеть при любом раскладе. Уран — понадежнее, чем банковская заначка. Это — прямой выход на Запад и Ближний Восток, многовариантные комбинации, власть, возможность диктовать свои условия. Но и риск огромный. С ураном, как с наркотой, всегда рядом смерть. Но разве она и сейчас, когда он колдует с компьютером, не стоит у него за спиной?

…Егоров начал раскручивать заказанного Бобриком кандидата, некоего директора ткацкой фабрики Федякина, по обычной схеме: реклама, листовки, митинги, подачки населению, — отталкиваясь от невзрачной личности Федякина, постепенно создавал в народе образ угрюмого, немногословного борца с режимом, патриота, защитника униженных и оскорбленных, приберегая под занавес несколько убойных фирменных трюков, но вероятность успеха рассчитывал трезво. Во второй круг он, конечно, Федякина выведет, а там его, скорее всего, сломает депутат от оппозиции, неукротимый, фанатично настроенный «коммуно-фашист» Григорюк, — и как раз такой вариант Егорова теперь вполне устраивал. Он уже осторожно намекал Бобрику на возможную неудачу, но тот и слушать не хотел. Ему нравилось, с каким размахом Егоров ведет компанию, и он отстегнул второй, внеурочный аванс на пол-лимона зеленых. Деньги Егоров принял с благодарностью.

Параллельно, заранее подготовив необходимые документы, он начал искать встречи с воскресшим племянником президента Геней Попрыгунчиком, с которым их связывали не только попойки и удачные, хотя небольшие сделки, но какое-то подобие мужской дружбы. Геню он знал с института, когда тот еще не был ничьим племянником, а был просто добрым, славным парнем, немного губошлепом, отчего нередко попадал в неприятные истории. Доходило до смешного. Однажды пьяный Геня помчался куда-то на мотоцикле и сшиб по дороге гуляющую бабульку. Будучи гуманистом, он не оставил потерпевшую без помощи, сложил ее в коляску и повез в больницу, но заблудился и уснул прямо на ходу. Вместе с бабулькой и мотоциклом слетел с набережной в Москва-реку, и тут, казалось бы, грустное приключение должно было закончиться. Однако никто не утонул. Геня при падении хрястнулся обо что-то башкой и вырубился окончательно, но бабулька от ледяной ванны оклемалась и мало того, что спаслась сама, но и Геню за волосы вытащила на берег. Она оказалась известной пловчихой и совсем не старой, сорокалетней женщиной. Потом носила Гене в больницу передачи, и именно от нее он подхватил какой-то экзотический гавайский триппер, с которым промучился целый семестр. Подобных несуразных случаев с Геней Попрыгунчиком, вследствие его доверчивости и вечной сексуальной озабоченности, происходило немало, и Егоров помогал ему, чем мог. В их связке он всегда был главным, такое положение сохранилось и в поздние годы, когда Попрыгунчику подвалила невероятная везуха — двоюродный дедушка на троне. Их дружба сохранила очертания юношеской незамутненности, и, возможно, это объяснялось тем, что Егоров по каким-то ему одному известным соображениям совершенно не пользовался связями Попрыгунчика, не обращался к нему с просьбами, разве что на дядюшкиной компании «Голосуй сердцем» нарубил бабок (удвоил капитал), но это святое дело, Попрыгунчик тут ни при чем.

Обстоятельства сложились так, что последние года полтора они не виделись, лишь изредка созванивались. Егоров издали наблюдал, как его старый товарищ, милый проказник и потаскун, буреет, надувается, как лягушка, которую накачивают воздухом, но не завидовал ему, скорее сочувствовал. Возвышение Попрыгунчика держалось на очень хрупкой опоре, на дядюшкином благополучии — и его, разумеется, ожидала судьба всех фаворитов, печальная, как правило, судьба. Сейчас он окружен всеобщей любовью, богат и всевластен, но как только хозяин-дядюшка пойдет на слом, а это вот-вот произойдет, всем его лизоблюдам, в том числе и племяннику, разом припомнят тайные и явные прегрешения. Хорошо, если Геню оставят пожить где-нибудь на убогой дачке, а скорее сковырнут, как козявку. В этой стране, как известно, по доброй большевистской традиции, победители топчут поверженных царьков до кровавого месива. Тем более, что дядюшка Попрыгунчика наварил таких щей, что расхлебывать придется десятилетиями.

К удивлению Егорова выйти на Геню оказалось чрезвычайно трудно. Он звонил по кодовым номерам, но некоторое молчали, а по другим какие-то незнакомые люди устраивали ему форменные допросы да еще в неприлично настырном тоне: кто такой? зачем? по какой надобности? не желаете ли сперва повидаться с референтом Григоровичем? По профессиональной привычке Егоров отвечал уклончиво и себя не называл, но понимал, что отследить его звонки проще пареной репы. Вероятно, повышенные меры предосторожности были связаны с недавним похищением Попрыгунчика, в котором для Егорова тоже не все было очевидно. Дурацкая голливудская история с прыжками со скал и с чудесным спасением была шита белыми нитками, но факт оставался фактом: живой и невредимый Попрыгунчик с его блядовитой улыбкой опять мелькал на экране телевизора — Егоров видел его собственными глазами.

Через одного надежного парня из ГРУ за довольно приличную сумму он надыбал еще один, уже совершенно секретный номер телефона — и наконец удача ему улыбнулась. После обычных вопросов: кто? по какой надобности? — заданных с оскорбительным нажимом, в трубке вдруг возник щебечущий девичий голос, протараторивший:

— Да, да, да… Говорите, говорите…

— Я-то — да, да, да? — раздраженно бросил Егоров. — Я прошу Игната Семеновича. Неужели так трудно позвать?

— Я секретарша Игната Семеновича. Вы можете изложить свое дело мне.

— Как вас зовут?

— Меня зовут Галина Вадимовна.

Егоров почувствовал: клюет.

— Послушайте, Галочка. Передайте, что звонит его старый товарищ по институту, Глеб Сверчок. Уверяю, Геня обрадуется.

— Минуточку…

Ждать пришлось не минуту, а значительно больше. Егорова подмывало бросить трубку и оставить всю эту затею. Что-то тут не вязалось. Однако Егоров был не из тех, кто сходит с дистанции при малейшем опасном шорохе. Наконец женщина вернулась.

— Вы здесь, Глеб Захарович?

Ого, Захарович!

— Да.

— К сожалению, Игнат Семенович сейчас очень занят, но он готов встретиться с вами.

Говорила она с извинительными нотками, приятным, мелодичным голосом офисной шлюхи. У Егорова не осталось сомнений: Попрыгунчик допрыгался, его посадили на поводок. Но отступать было поздно. А учитывая все предыдущие звонки и то, что неизвестные оппоненты его вычислили (Захарович!), это было вдобавок и глупо.