Александр Золотько - Рождество по-новорусски Страница 35

– Есть. Будет сделано.

Михаил как раз остановил машину. Гринчук пожал Михаилу руку и вышел. Машина тронулась с места. И тут Гринчук свистнул. Оглушительно и резко. Машина остановилась.

Гринчук подошел к ней, открыл переднюю дверцу.

– Миша, а тебе не показалось кое-что странным? – спросил Гринчук.

– В чем именно? – спросил Михаил.

– Ну… За всей этой суетой мы с тобой совсем забыли об одном персонаже. Который ведет себя непонятно.

Михаил на секунду задумался, потом кивнул:

– Может, мне к нему заехать?

– Не нужно, мы с Братком этим займемся. И если я прав…

– Я думаю – да, – сказал Михаил.

Гринчук хлопнул дверцей, дождался, пока машина уедет. Потом обернулся и помахал, подзывая, машину, стоявшую метрах в пятидесяти сзади, серый «опель».

«Опель» подъехал.

– Это кто тут у нас? – спросил Гринчук, открывая дверцу и заглядывая в салон. – Али. Чего тебя черт носит за мной следом?

Али вышел из машины, указала водителю пальцем вперед, «опель» тронулся с места и скрылся за поворотом.

– Меня просил с вами поговорить Садреддин Гейдарович.

Мимо них проехал красный «вольво».

– Ты глянь, – сказал Батон Брюлику и Рогоже. – Мент этот, Зеленый, и Али треплются посреди улицы.

– Ну, и пусть, – кивнул Брюлик с доброжелательностью, вызванной полбутылкой коньяка.

– А, может, они это… дружат? – подал с заднего сидения Рогожа. – Стали чисто побазарить.

– Может, – согласился Батон, который принял сегодня на грудь не меньше приятелей. – Только нужно позвонить Гире и об этом рассказать.

– Я позвоню, – сказал Брюлик и достал телефон. – У него три пять семь, или семь пять три?

– Семь, пять, три, – Батон всегда хорошо помнил цифры и числа.

– Але, – сказал в трубку Брюлик, – тут такая байда…

О всех событиях прошедшего дня Браток узнал только поздно вечером, когда к нему приехал Гринчук.

Слушал Браток молча, механически ощупывая припухшую губу и бровь. Когда подполковник от констатации фактов перешел к своим предположениям, Браток немного оживился.

– И мочкануть могут? – уточнил Браток.

– Могут. Я думаю, что обязательно постараются.

– Весело.

– Ты как?

– Деньги и звания нужно отрабатывать, – сказал Браток.

– Это шутка?

– Какая уж тут шутка…

– Ты мне совсем не нравишься в последнее время, – сказал Гринчук. – Абсолютно.

– А кому я нравлюсь? – спросил Браток. – Кому я сейчас могу нравиться? Если я и сам себе не нравлюсь?

– Мне не нужно, чтобы ты отрабатывал.

– А что нужно? Чтобы я хотел подохнуть с вами за компанию? Типа, из дружбы и братской любви? – Браток засмеялся. – И есть для вас разница? Я пойду под пули конкретно за бабки и погоны. Мишка тот и сам не знает, чего попрется. Сам решит, или в мозгах у него снова перемкнет. Да и вы ради чего в это дело полезете? Под пули или еще чего?

– Я…

– Вы. За что? Ради чего? Тоже бабки и погоны будете отрабатывать? Звание подполковничье? Или третью звезду получить захотите?

– Это мое дело.

– Тогда не лезьте ко мне в душу с поучениями, гражданин начальник. Браток я, понятно? И прапорщик Бортнев. И не Браток. И не прапорщик.

– Ты сам-то понял, чего сморозил?

– Я-то понял. Я понял. Я базар фильтрую. А вы не поймете, потому как были вы ментом – ментом и остались. Рвали задницу не понятно из-за чего, и снова рвете. Нет? Скажите, что я не прав.

– Не скажу.

– То-то и оно. Ладно, давайте прикидывать, как на свою задницу приключений побольше нагрести.

– А они сами подгребутся. Мы с тобой давай лучше прикинем, что будем делать с Громовым.

– С кем?

– С охранником, который еще позавчера должен был принести мне двадцать штук баксов. И не принес.

– Здрасьте, – сказал Браток. – У вас других дел сейчас нету.

– Пока нету.

– Прячется ваш Громов. Залег куда-то.

– Не похоже. Подумай сам, Ваня. Он перепугался совершенно конкретно. И для него это был нормальный выход. Куда он спрячется? Из города сбежит? У него тут и квартира, и барахла полно, ты ж сам выяснял. Чего ему все это бросать?

– Не знаю. А с чего ему было на хозяйскую дочку-малолетку лезть? Шалаву найти себе не мог?

– Правильно. Молодец. Соображаешь. Ты все очень точно сформулировал. Если человек ведет себя неправильно, то нужно разобраться, чего это он так. Ты же сам говорил, что Громов этот жмот редкостный. И ничего не сделает, если это ему не обещает прибыли. Говорил?

– Говорил.

– Вот, значит, мы пока и займемся этим Громовым. Пока наши с тобой неприятности не поднакопятся. А тогда будем их решать.

– Сомневаюсь я что-то, что Громов много нам скажет.

– А мы постараемся.

– Прямо сейчас? – Браток посмотрел на часы.

– Самое время. В проклятые годы культа личности все аресты проводились ночью. Вот мы и съездим к Громову поболтать. И я уж не знаю, кем ему нужно быть, чтобы не ответить на наши вопросы.

И они приехали на квартиру к Громову. И долго жали на кнопку звонка. И им никто не открыл, хотя с улицы они ясно видели, что окна в квартире Громова освещены.

Гринчук посмотрел на Братка. Тот пожал плечами. Отошел немного назад, разогнался и ударил ногой. Дверь распахнулась.

Громов был дома. Он никуда не убежал. Он даже не стал оказывать сопротивления. На ворвавшихся в дом Гринчука и Братка он смотрел молча.

Выглядел он совершенно спокойным. Мертвым вообще не свойственно волноваться.

Глава 7

Геннадию Николаевичу Громову было тридцать пять лет. Образование он имел высшее, закончил институт физкультуры и мог бы работать тренером по боксу. Но не работал он тренером в своей жизни ни одной минуты. Вот рэкетом – подрабатывал. Вышибалой был, потом охранником и телохранителем. Был.

Еще был любовником четырнадцатилетней дочки своего работодателя. Сволочью и жмотом. Опять, таки, был. У Геннадия Николаевича Громова теперь все было в прошедшем времени. Все, кроме пулевого ранения в виске.

Пистолет лежал возле кресла на полу, там, куда, по-видимому, выпал из мертвой руки. Дальше, почти возле самой стены лежала стрелянная гильза.

Странно, подумал Гринчук, почему-то те, кто решил покончить с собой с помощью пистолета, стараются это делать сидя. Травятся лежа, а стреляются обычно сидя.

По всему получалось, что Громов прервал свое земное существование что-то около суток назад. Точнее Гринчук определить не смог. Покойный сидел в кресле, кресло стояло напротив двери. Глаза были открыты и пристально смотрели перед собой.

– Слышь, Браток, – Гринчук оглянулся на Бортнева. – Не в курсе, можно самоубийцу покойным называть?

– А с чего нет?

Браток стоял в дверях комнаты и, похоже, не собирался в комнату заходить.

– Ну, как это с чего? Самоубийство – это грех. Их даже на кладбищах раньше не хоронили. А грех – значит ад. А там покоя не бывает.

Браток промолчал.

Гринчук осторожно проверил карманы покойника. Ничего существенного. Также ничего существенного не дал поверхностный осмотр.

– Что будем делать? – спросило Гринчук.

– Грехи замаливать, – ответил Браток. – Это ж, считай, мы его убили.

Гринчук удивленно посмотрел на Братка.

– Это мы его прижали, бабки требовали, угрожали. Вот он и…

– Угу, – кивнул Гринчук. – Конечно, мы. Как же без нас. Он, бедняга, решил скорее умереть, чем деньги отдать.

– А что – нет?

– Мне что-то не верится. Ой, как не верится… – Гринчук вышел из комнаты и направился на кухню. Браток услышал, как открылась дверца холодильника.

– Браток, подойди сюда! – крикнул Гринчук.

На кухне был порядок. В холодильнике было полно еды. Покойник любил при жизни хорошо поесть и выпить. На газовой плите стояла сковорода, прикрытая крышкой. Когда Гринчук приподнял ее, оказалось, что на сковороде находится яичница с ветчиной. Богатая такая яичница, на пять яиц, со щедрыми кусками ветчины. Нетронутая и засохшая яичница.

На кухонном столе в миске был обнаружен салат из овощей.

– А салатик тоже не тронутый, – сказал Гринчук. – Он его петрушечкой сверху притрусил, а не перемешал. И не ел.

– Ну и что? – спросил Браток.

– Испуганный и затравленный нами красавец приезжает домой, готовит себе ужин. Старательно, заметь, готовит, а потом вдруг, перед самым приемом пищи вспоминает, что деньги отдавать жалко, вынимает пистолет и пуляет себе в висок, – Гринчук потер мочку уха. – Вот если бы ты так сильно волновался…

– Я когда волнуюсь, есть хочу, – сказал Браток.

– Могу себе представить. Но салат-то ты себе не шинкуешь? Колбасы откусить, помидор сжевать. Так?

– Так, – не мог не согласиться Браток.

– Пойдем дальше, – сказал Гринчук и вышел с кухни. – Давай посмотрим спальню.

В спальне было что посмотреть. Комната, скорее, напоминала будуар, чем место сна одинокого мужчины. Широченная кровать, атласные шторы, зеркальный шкаф в полстены.

– Вот сюда он, наверное, и дочку Чайкиных привозил. Девочке тут, наверное, нравилось.