Песах Амнуэль - Чисто научное убийство Страница 15

— Погодите, Холмс, — сказал я, — вы меня окончательно запутали. Допустим, Патрик Говард задумал убийство, вошел в кабинет, когда отчим просматривал бумаги, и выстрелил старику в голову. Потом вырвал из блокнота записку, оторвал конец и положил листок перед покойником. Револьвер он бросил на пол так, чтобы инспектор подумал, что оружие выпало из руки Уиплоу. Это все понятно. Я понимаю даже, как Говард ушел — через окно. Но есть еще две загадки. Одна — зачем он включил газовые рожки? Вторая — шел дождь, убийца наверняка оставил под окном следы, которые смыл дождь, но потом он вошел в дверь и наверняка наследил в холле…

— Ватсон, все это очевидно, подумайте сами. Существовал только один способ убедить свидетелей, что окна были заперты изнутри. Войдя в комнату, нужно было сразу броситься открывать окна, не оставляя свидетелям возможности осмотреться и задуматься. Наполнить комнату газом — великолепная идея. Говард сделал вид, что с трудом разрывает бумагу, который были оклеены створки. На самом деле он открыл то окно, через которое вылез ночью и которое лишь прикрыл снаружи. Вот для чего ему нужно было оставлять включенным газовое освещение. А следы… Никто и не думал искать в холле следы преступления, а потом там натоптали полицейские, экономка после их ухода вымыла пол… К нашему приезду, Ватсон, о следах не могло быть и речи! На это убийца и рассчитывал.

Холмс встал и, подойдя к камину, передвинул дрова, чтобы предоставить огню больше пищи. Пламя весело взметнулось вверх, и я протянул ноги к теплу.

— Завтра в опере дают «Аиду», — сказал я, переворачивая страницу «Таймс». — Не хотите ли, Холмс, составить мне компанию?

— Пожалуй, — согласился Холмс. — В финале этой оперы есть любопытная загадка. Героев замуровывают в склепе, и я каждый раз думаю: нет ли выхода и из этой запертой комнаты…

Часть вторая

ЧИСТО НАУЧНОЕ УБИЙСТВО

Глава 1

Смерть в университете

Мой сосед Роман Бутлер, комиссар отдела по расследованию убийств тель-авивского округа, обычно приходит ко мне на чашку кофе по субботам, когда даже некоторые полицейские делают вид, что соблюдают традиции и потому не желают говорить о работе. Субботний кофе сопровождается вялым трепом о футболе (в котором Роман ничего не смыслит), политике (в которой, по мнению комиссара, ничего не смыслю я), прогнозах погоды (в которых не разбирается никто из нас) и, естественно, женщинах (тут уж мы оба большие специалисты).

О своей работе Роман говорить не любит, не потому, что ему нечего рассказывать, а по причине моей излишней активности как слушателя.

— То есть? — удивился я, когда Роман именно так ответил на мою просьбу поделиться впечатлениями.

— Видишь ли, Песах, — сказал Роман, аккуратно долив кофе до края чашки и отхлебнув глоток, — ты не можешь просто слушать…

— Развесив уши, — вставил я.

— Вот-вот, ты даже одной фразы не в состоянии дослушать до конца, не перебив и не сделав своих выводов, чаще всего необоснованных.

— А ваши расследования, ехидно сказал я, настолько совершенны, что добавить к ним нечего. И мыслей своих у благодарных слушателей быть не должно. Почему ты, в таком случае, не любишь давать интервью? Журналисты смотрят тебе в рот и не дают советов…

— И пишут в своих газетах то, что никогда не происходило в реальности, — поморщился Роман. — Ты хотя бы правдив в деталях, сказывается профессиональная выучка историка.

— Ты противоречишь сам себе! — торжествующе отметил я. — С одной стороны, ты полагаешь меня правдивым и, следовательно, достойным получения информации, а с другой, предпочитаешь этой информацией со мной не делиться, потому что я тут же начинаю искажать ее своими предположениями.

— На противоречиях держится мир, — философски отозвался Роман и рассказал историю о том, как Мордехай Вануну, застукав жену с любовником, убил обоих, а бедняге Роману пришлось потратить трое суток, в течение которых он дважды ел и ни разу не сомкнул глаз, но преступника нашел где бы вы думали? В крокодильем питомнике.

— Он там работал крокодилом? — осведомился я.

— Нет, сторожем, — не понял намека Роман.

— Очень поучительная история, — согласился я, — но тривиальна и для исторической науки, которую я в данный момент представляю, неинтересна.

— Ты собираешься вместо новейшей истории Израиля заняться историей преступлений? — спросил Роман, наперед зная ответ.

— Новейшей историей преступлений в государстве Израиль, — поправил я. — И в целях исторической достоверности почему бы тебе не разрешить…

— Поучаствовать в раскрытии страшного убийства или…

— Или в расследовании деятельности русской мафии, — подхватил я, зная, что Роман терпеть не может разговоров о пресловутой русской мафии, которыми в те дни были заполнены первые страницы газет.

— Непременно, — сухо сказал Роман. — Непременно разрешу. Но только в одном случае: если преступлению суждено будет войти в историю, и твое участие в расследовании как специалиста окажется необходимым.

— Убийству Рабина, — сказал я, — суждено было, к сожалению, войти в историю, но тебя в те дни дома не было, и подробностей я не знаю до сих пор.

— Весь Израиль знает, а Песах Амнуэль — нет? — вяло удивился Роман.

— Что знает весь Израиль? — продолжал наступать я. — Куда исчез телохранитель, который ехал вместе с премьером в больницу? Кто кричал «патроны холостые«? Был ли Рабин уже мертв, когда его довезли до «Ихилова»? Почему никто не удосужился освободить путь для автомобиля премьера? Почему…

— Кофе остыл, — прервал меня Роман, — и, к тому же, мне через два часа на дежурство.

Я был уверен, что Роман обиделся, и что в следующую субботу он предпочтет пить кофе дома, а мне придется спускаться к нему на второй этаж и приносить извинения. Но неделю спустя в три, как обычно, раздался звонок, и Роман вошел в салон с возгласом:

— Кофе, Песах! Полцарства за кофе!

Я уж не стал спрашивать, какое царство он имел в виду.

В прошлую субботу традиция была нарушена, и в собственное оправдание могу сказать, что не мое излишнее любопытство тому причиной.

Начать с того, что Роман опоздал. В четверть шестого, кофейник начал остывать, а я переводил взгляд с циферблата часов на входную дверь.

— Дела у него, — сказала Рина, читавшая в салоне роман Сильвии Браун. — Ловит кого-нибудь. Придет — расскажет.

Я кивнул и взял с полки роман Хайнлайна — вкусы у нас с женой разные, читать я предпочитаю фантастику, а уголовные истории люблю слушать в исполнении Романа.

Комиссар позвонил, когда Лазарус Лонг соблазнил очередную красотку. Позвонил, кстати, по телефону, а не в дверь.

— Извини, Песах, — виновато сказал он. — Я на работе.

— Бедняга, — отозвался я. — Кстати, твои прогнозы в ТОТО, как всегда, не оправдываются. На данный момент мы имеем девять из тринадцати. Кого-нибудь убили?

— Да… — протянул Роман. — Если ты заваришь свежий кофе к семи часам, то, возможно, услышишь кое-что интересное.

— Заварю, — пообещал я.

В семь Роман Бутлер сидел в кресле и смотрел на меня воспаленными (надеюсь, что от бессонницы) глазами.

— Отвратительный у тебя сегодня кофе, Песах, — сказал он, опустошив вторую чашку. — И в ТОТО ты опять не угадал. Девять из пятнадцати.

Я даже и возмущаться не стал: карточку заполнял Роман, но вспоминал он об этом только в случае крупного выигрыша. Если говорить честно, за все время нашего знакомства это произошло один раз, да и то, как потом оказалось, результаты были настолько ожидаемыми, что не предсказал их только тот, кто не купил карточку спортивной лотереи. Тридцать шекелей мы честно разделили поровну.

— Вчера утром, — Роман перестал наконец испытывать мое терпение и перешел к делу, — в здании Шенкар Тель-Авивского университета произошло убийство. Убийство классически ясное и потому безнадежное.

— Не вижу логики, — пробормотал я.

— Я тоже не вижу, — сказал Бутлер.

— Здание Шенкар — это же у физиков.

— У физиков, — подтвердил Роман.

— Нельзя ли подробнее? — спросил я.

— Если приготовишь нормальный кофе, который можно будет пить, а не глотать…

В пятницу утром в лаборатории материаловедения физического факультета Тель-Авивского университета находились четверо мужчин. Пятница в университете — день, вообще говоря, нерабочий, аудитории пусты, по коридорам со стремительностью метеоров пробегают редкие студенты, а в лабораториях можно увидеть разве что кого-нибудь из докторантов, добивающих последнюю главу диссертации.

Не знаю, как у физиков, но у нас в здании Гилман, в пятницу даже кафе не работает, и если мне приходится именно в этот день вести семинар или просматривать компьютерную почту, я обычно беру из дома бутерброды. Возможно, конечно, что где-нибудь в Шенкаре или Шарете жизнь в это время бьет ключом, работают кафе и киоски, в чем я всегда сомневался, но проверить это мне не удалось ни разу — я просто забывал, а когда заканчивал работу, то уж и проверять не хотелось, а чаще всего и смысла не имело, потому что приближалась суббота, и в зданиях не оставалось никого, кроме сторожей. Точнее, я знал, что в зданиях должны быть сторожа, но обнаружить на исходе пятницы хотя бы одного из них мне пока ни разу не удалось — университет напоминал корабль, покинутый экипажем и оставленный дрейфовать по воле волн. К счастью, арабским террористам, видимо, пока не приходило в голову заняться проверкой бдительности университетской охраны.