Стивен Кинг - Джойленд

Стивен Кинг

ДЖОЙЛЕНД

Машина у меня была, но осенью семьдесят третьего я почти всегда шел в Джойленд из пансиона миссис Шоплоу в прибрежном городке Хэвенс-Бэй пешком. Мне казалось, что так правильней.

Собственно, мне казалось, что иначе вообще нельзя. К началу сентября пляж в Хэвене почти опустел, что вполне подходило моему настроению. То была самая прекрасная осень в моей жизни. Могу подтвердить это даже сейчас, сорок лет спустя. И никогда в жизни я не был так несчастен, как в ту осень — в этом я тоже могу признаться.

Считается, что первая любовь чудесна, а чудесней всего — когда рвется эта первая связь. Вы наверняка слышали тысячу попсовых песенок на эту тему: опять какому-то дураку разбили сердце. Но первая сердечная рана всегда сильнее всего болит, дольше всего затягивается и оставляет самый заметный шрам. Что уж тут чудесного?

Весь сентябрь и даже в октябре небо над Северной Каролиной оставалось безоблачным, и в семь утра, когда я спускался из своей комнаты на втором этаже по наружной лестнице, было уже тепло. Если я выходил в легкой куртке, то она оказывалась завязанной у меня вокруг пояса раньше, чем я проходил половину из трех миль, отделявших город от парка развлечений.

Первую остановку я делал в «Булочной Бетти», где брал парочку еще теплых круассанов. Моя тень ползла за мной по песку — футов двадцать длиной, не меньше. Полные надежд чайки, чуя круассаны даже сквозь вощеную бумагу, кружили над головой. А когда я возвращался, обычно около пяти (хотя иногда задерживался и дольше — в Хэвенс-Бэй, городке, впавшем в спячку с завершением лета, меня не ждало ничего интересного), тень сопровождала меня по воде. Если в это время был прилив, она дрожала на поверхности волн, словно танцуя танец хула.

Мне кажется — хотя и не поручусь в этом — что я увидел мальчика, женщину и их собаку во время первой же прогулки по пляжу. По всему побережью от городка до развеселого, сверкающего, лязгающего Джойленда выстроились летние домики. Многие из них были дорогие, и большинство наглухо закрыто после Дня труда.

Но только не самый большой, похожий на зеленый деревянный замок. Дорожка вела от его широкого заднего двора туда, где морская трава сменялась мелким белым песком. В конце дорожки стоял стол для пикников под сенью ярко-зеленого пляжного зонта. В его тени сидел мальчик в своем инвалидном кресле, в бейсбольной кепке, всегда укрытый до талии одеялом, — даже ближе к вечеру, когда температура поднималась далеко за двадцать градусов. На вид ему было лет пять, уж точно не больше семи. Собака, Джек-Рассел-терьер, лежала рядом с ним или сидела у его ног. Женщина сидела на одной из скамеек у стола и иногда читала книгу, а чаще просто смотрела на воду. Она была очень красива.

По дороге туда и обратно я всегда махал им рукой, и мальчик отвечал на приветствие. Она — нет, по крайней мере, в первое время. 1973 год был годом нефтяного эмбарго ОПЕК; годом, когда Ричард Никсон объявил, что он не мошенник; годом, когда умерли Эдвард Г. Робинсон и Ноэль Кауард. Потерянный год для Девина Джонса. Я был девственником двадцати одного года от роду с литературными амбициями; за душой у меня имелись три пары синих джинсов, четыре пары трусов, раздолбанный форд (с хорошим радио), изредка посещавшие меня мысли о самоубийстве и разбитое сердце.

Чудесно, да?

Ее звали Венди Кигэн, и она меня не заслуживала. Долгие годы я шел к этому выводу, но вы же знаете старую поговорку: лучше поздно, чем никогда. Ее родиной был Портсмут, что в Нью-Гэмпшире, моей — Саут-Бервик, штат Мэн.

Это фактически превращало нас в соседей. Мы начали «гулять вместе» (как тогда говорили) на первом курсе университета — вообще говоря, мы познакомились на «посвящении в студенты». Чудесно, правда? Как в одной из тех песенок.

Мы были неразлучны на протяжении двух лет — везде ходили и все делали вместе. Все, кроме «этого».

И она, и я подрабатывали в университете: она — в библиотеке, я — в местной столовой. Когда пришла пора летних каникул 1972 года, нам предложили остаться на наших рабочих местах… и мы с радостью приняли это предложение. Большие деньги нам не светили, но возможность быть вместе казалась нам гораздо ценнее. Я рассчитывал, что мы точно так же проведем и лето 1973-го, пока Венди не объявила, что ее подруга Рене нашла им обеим новую работу в одном из универмагов Филена в Бостоне.

— А мне как быть? — спросил я.

— Ты всегда сможешь приехать, — ответила Венди. — Я буду безумно скучать по тебе, но, Дев, нам, наверное, лучше провести некоторое время порознь.

Фраза, которая часто звучит как поминальный звон. Должно быть, Венди прочитала мои мысли, потому что тут же встала на цыпочки и поцеловала. «Расставание лишь укрепляет любовь в наших сердцах, — сказала она. — Кроме того, у меня там будет свой угол, и ты сможешь оставаться». Но при этом Венди прятала взгляд, и то, о чем она говорила, так никогда и не произошло.

Слишком много соседей по комнате. Слишком мало свободного времени. Разумеется, все эти проблемы были решаемы — но мы с ними справиться не смогли, и это должно было натолкнуть меня на кое-какие мысли. В ретроспективе это говорит мне о многом.

Несколько раз мы довольно близко подошли к «этому», но «этого» не случилось. Она всякий раз отстранялась, а я не настаивал.

Бог свидетель, я был вежлив и терпелив. Впоследствии я часто задавался вопросом, как бы все повернулось — к добру ли, к худу — веди я себя иначе.

Что я могу сказать наверняка — если парень хочет затащить девушку в постель, вежливость и терпение ему в этом помогают редко.

Можете записать это на табличке и повесить у себя на кухне.

Мысль о том, чтобы еще одно лето мыть столовские полы и загружать грязные тарелки в старые посудомоечные машины, меня не слишком прельщала, учитывая, что Венди будет наслаждаться яркими огнями Бостона в семидесяти милях к югу. И все же это была работа; работа была мне нужна, а других возможностей не намечалось. Но в конце февраля возможность буквально приплыла ко мне по конвейеру с грязными тарелками.

Кто-то читал «Каролина Ливинг», поедая комплексный обед — в тот день это были бургеры «мексикали» и картофель-фри «карамба» — а потом оставил журнал на подносе, и я забрал его вместе с тарелками. Хотел было выбросить, но передумал. Бесплатное чтиво, в конце концов, есть бесплатное чтиво (не забывайте, что мне приходилось подрабатывать). Я сунул журнал в задний карман и забыл о нем до самого возвращения в общежитие. Там он упал на пол и раскрылся на разделе объявлений, когда я переодевал штаны.

Владелец журнала обвел в кружок несколько вакансий в Джойленде… хотя в итоге, видимо, решил, что они ему не подходят — иначе «Каролина Ливинг» не оказалась бы на конвейере. В самом низу страницы было объявление, которое привлекло мое внимание, хоть и не было обведено. Первая строка, набранная жирным шрифтом, гласила: РАБОТА. ВБЛИЗИ ОТ ХЭВЕНА. Какой студент-филолог не ухватился бы за такую возможность?[1] И какого мрачного юношу двадцати одного года, охваченного страхом потерять свою подругу, не привлекла бы идея поработать в месте под названием Джойленд?[2]

В объявлении был номер телефона, и, поддавшись порыву, я позвонил. Неделю спустя в моем почтовом ящике обнаружился бланк заявления о приеме на работу.

В прилагаемом письме говорилось, что если я хочу получить работу на все лето (а я хотел), то мне придется выполнять много разных обязанностей, в основном по обслуживанию, но не только. Мне нужно было иметь действующие водительские права и пройти собеседование — например, на грядущих весенних каникулах, вместо поездки домой в Мэн на неделю. Но я собирался по крайней мере часть этой недели провести с Венди. Кто знает, может, дошло бы и до «этого».

— Езжай на собеседование, — сразу же сказала Венди. Не размышляла ни секунды. — Это будет настоящее приключение.

— У нас с тобой могло бы быть настоящее приключение, — возразил я.

— На это у нас будет куча времени в следующем году. — Она встала на цыпочки и поцеловала меня (она всегда вставала на цыпочки). Встречалась ли она уже тогда с другим парнем? Наверное, нет, но наверняка успела его заметить, потому что оба посещали спецкурс по социологии.

Рене Сент-Клер должна была это знать, и, скорее всего, выболтала бы мне все, если бы я только спросил (болтать Рене обожала; держу пари, она выматывала священника до полусмерти своими исповедями), но есть вещи, которые просто не хочется знать. Например, почему девушка, которую ты любил всем сердцем, все время говорила тебе «нет», но улеглась в постель с новым парнем почти при первой же возможности. Я не думаю, что можно полностью оправиться от первой любви, и эта боль еще не утихла. Где-то в глубине души я и сейчас хочу знать, что же во мне было не так. Чего во мне недоставало. Мне за шестьдесят, я поседел и пережил рак простаты, но я все еще хочу знать, чем не угодил Венди Кигэн.