Джон Макдональд - Конец тьмы (Капкан на Волчью стаю)

Джон Д. Макдональд

Конец тьмы (Капкан на «Волчью стаю»)

Дорогой Эд!

Наконец-то кончились горячие деньки – мы выдали знаменитой четверке билет на тот свет, причем с «высочайшей эффективностью», как выразился наш разлюбезный шеф Шайрес Вислый Зад. Честное слово, ты бы лопнул со смеху, если бы понаблюдал за Шайресом, как он из кожи лез, готовя представление.

Надо сказать, все прошло прекрасно: четверых в один день, тогда как раньше больше трех не доводилось. К тому же среди них оказалась и женщина... Кстати, она всего лишь третья баба, казненная в нашем штате. Я и не знал.

Вислый Зад не сомневался, что тюряга будет переполнена зрителями, и довел всех до безумия. Я сбился со счета, проделывая эту процедуру с чертовым манекеном. Кристи Стэйплс, как обычно, находился у рубильника. Бонго и я занимались электродами, кожаными браслетами и капюшоном. При тележке были Кристи и Бруэр. Доктором шефу пришлось назначить старика Митча, потому что сам он отказался тратить время на такую чепуху. Марано и Сид были конвоирами. Когда они по команде «вводили» манекен, то ухмылялись, как идиоты, а Шайрес орал: «Ребята, серьезнее!» Марано и Сид усаживали чучело на трон, а мы с Бонго прилаживали электроды и надевали на него браслеты. Шайрес начинал отсчет по секундомеру, а Стэйплс делал вид, что пускает ток. Потом появлялся Митч, прикладывал к манекену стетоскоп и объявлял его мертвым. Кристи и Бруэр вкатывали тележку, мы снимали браслеты и прочую дрянь. На четыре раза нас еще хватило. А потом Шайресу пришлось всех подгонять, чтобы начать игру по новой. Эдди, дружище, провалиться мне на месте, впечатление было такое, будто Шайрес готовился к собственной свадьбе.

Должен заметить, что зрителей и в самом деле набралось за стеклянной перегородкой много, как сельди в бочке. Пожалуй, казнь – зрелище более увлекательное, чем, например, автогонки. Тут уж точно знаешь, что каждый получит свое. Конечно же, были здесь официальные свидетели, специально назначенные, которые считали минуты в ожидании, когда все это кончится. Ну и репортеры. Те, кто наблюдал казнь не в первый раз, заметно выделялись. Они не старались шутить и выглядеть равнодушными. Вид у них был довольно кислый.

Шайрес боялся, что женщину не успеют привезти вовремя, но все обошлось. Ее ввели через те маленькие задние двери нашего Дома смерти, которые предназначены для выноса трупов. По-моему, в толпе за перегородкой обсуждали достоинства этой сексуальной дамочки по фотографиям в газетах. Но, увидев наяву, все были чертовски разочарованы. Бабенка поправилась фунтов на двадцать, заплела волосы в косы и стала похожей на святошу. Она вошла, глядя под ноги, сразу за священником, ровным шагом, со сложенными перед собой руками. Губы ее что-то шептали. На ней было белое платье, похожее, клянусь, на платье для конфирмации, только попроще. Она даже не взглянула на трон, пока не взошла на ступеньку, и все время внимательно слушала священника. Перед тем как мы застегнули браслеты, она перекрестилась и стала читать молитву. Волосы у нее на затылке были чисто выбриты, поэтому электроды легли плотно. За секунду до того, как на нее надели капюшон, она, похоже, заметила зрителей за перегородкой и тихо сказала несколько слов. Мы с Бонго слышали их. Эдди, дружище, я не могу привести эти слова в письме, отправленном по американской почте.

Должен тебе сказать, с ней все прошло хорошо. Первого трупа было достаточно, чтобы публика утратила бравый вид. Когда женщину увозили на тележке, я посмотрел наверх. Некоторые уже достали бутылки, а кое-кто изготовился рвануть отсюда поскорее.

Следующим был Голден, тот самый костлявый парень, который так забавно говорил и причинил тебе тогда столько хлопот. У этого типа забрали очки, и он смотрел перед собой пустым дурацким взглядом. Он еле передвигал ноги, поэтому Марано и Сиду пришлось буквально волочь его костлявое тело. Еще до того, как его ввели в зал, он обмочился. Когда же этот соколик оказался перед троном, то сперва остановился как вкопанный, а потом пустил в ход руки. Поднялся такой шум, какого я еще не слышал. В его мощном лексиконе не осталось ни одного нормального английского слова. Вены на шее вздулись, и он только клекотал: «Го, го, го, го!», уставившись на трон. Марано и Сид подтащили его к ступенькам, приподняли, усадили и держали, пока мы не закрепили первые браслеты. Он все еще пытался брыкаться, но сил у него осталось немного. Пока надевали капюшон, он продолжал орать: «Го, го!» Этот номер программы тоже прошел хорошо, и ряды зрителей за перегородкой поредели так, что там стало совсем просторно.

Следующим был огромный парень, настоящий зверь. Сначала он вел себя неплохо. С идиотской улыбкой этот кабан шел в каком угодно направлении, но только не в сторону трона. Когда к нему применили силу, он, однако, не сопротивлялся. Шайрес заставил Дока вколоть ему такую дозу, которая оглушила бы и лошадь. Так что он едва ли соображал, где находится, и вообще вел себя как боксер, получивший сильный удар.

Мне показалось странным, что все идет так гладко, и не напрасно. Один электрод оказался плохо закреплен. Ты ведь догадываешься, чем это могло кончиться? Представь себе, что за сила была у парня, если он разорвал браслет на правой руке, как мокрую тряпку. Раньше такое считалось вообще невозможным. Доктор дал нам время поставить на место электродные пластины. Но мы не знали, как быть с его незакрепленной рукой. Представь себе, только с третьей попытки Стэйплс прикончил его. Знаешь, после этого парня у меня на душе полегчало.

Чтобы найти браслет для правой руки, пришлось сделать маленький перерыв. Только через пятнадцать минут из магазина принесли толстые брезентовые ремни. Представляю, каково было Стассену ждать. Я бы сказал, он вел себя хорошо, как и женщина, а Бонго считает, что даже гораздо лучше. Смертельно бледный, со слегка приоткрытым ртом, он шагал так быстро, что конвоиры едва поспевали за ним. Стассен вскочил на подставку и помедлил самую малость, так что его замешательство едва можно было заметить. Потом сел и положил руки на место. Увидев немногих оставшихся зрителей, он покраснел и крепко зажмурился. А когда Бонго надел на него капюшон, парень сказал: «Благодарю». Вот смех! Бонго дернулся и сказал: «Пожалуйста».

Мне кажется, тебе будут интересны такие подробности, дружище, потому что ты сам долго пребывал, в этом балагане. Как ты догадываешься, сейчас, когда я пишу письмо, дом пуст. Мэйбл, по обыкновению, переехала на время к сестре. Она, разумеется, не возражает против дополнительных заработков, получаемых мною за столь гнусные мероприятия. Видит Бог, у нас есть куда их истратить. Однако после казней она не может со мной жить, словно я заболеваю какой-то нехорошей болезнью. И это меня бесит.

Вот и все новости. Я рад, что эту четверку не растянули, скажем, на две недели. Едва ли мужчина может столько времени жить без секса. Ха, ха! Судя по всему, теперь до июля у нас не будет казней. У одного уже есть две отсрочки, и его адвокаты сражаются еще за одну. Может жить спокойно аж до осени. Слава Богу! Такое ощущение, что эта четверка высосала все мои силы.

Эдди, дружище, когда будет время, напиши, как ты чувствуешь себя в отставке. И не забудь о пари. Ты болеешь за «Янки», а у меня есть для тебя новости. Они и в этом году не собираются стать чемпионами.

Твой друг Вилли.

Глава 1

Неудивительно, что записи адвоката Райкера Димса Оуэна по поводу Дела «Волчьей стаи» были бережно сохранены его помощницей Лией Слэйтер – ведь она боготворила мистера Оуэна.

Хотя Райкер Димс Оуэн имел дурную привычку излагать свои мысли чрезвычайно витиевато, дабы «прояснить собственные взгляды», данный опус вызывает несомненный интерес.

Это было первое и, видимо, последнее дело, которое он вел под неусыпным оком общественности, которая, как известно, видит мир сквозь сильно искажающие линзы. Скорее всего выиграть дело не смог бы никто – ведь «выиграть» здесь означало добиться любого приговора взамен смертной казни.

На счету сорокалетнего Райкера Оуэна числилось немало успешных процессов. И когда решено было судить четверку в Монро, одном из тихих и безмятежных городков, отчаявшиеся родители Кирби Стассена – единственного подзащитного, чья семья имела достаточные средства, – наняли именно Райкера Димса Оуэна. Они надеялись, что он спасет от смерти их единственного сына, единственного ребенка, единственного цыпленка, единственное оправдание прожитой жизни.

Кроме внушающего надежду списка выигранных дел, Оуэн обладал способностью вызывать к себе уважение. Поэтому страх родителей за сына до некоторой степени поуменьшился. Они, конечно же, понимали, что наняли не волшебника и не героя, но образ Оуэна отождествлялся у них с наивными представлениями об адвокатах, навеянными биографиями Фаллона, Роджерса, Дэрроу и других великих представителей этой профессии.