Никита Филатов - Последняя ночь майора Виноградова Страница 29

Адвокат поежился на сыром осеннем ветру и, минуя так и не обнаруженный пост негласного наблюдения, шагнул за стеклянные двери автовокзала. Посмотрел на часы, обернулся…

Ничего подозрительного, однако следует поспешить.

— Свободны? — Из длинного ряда пестро раскрашенных, но грязных иномарок с табличкой «таксо» он по всем правилам выбрал не первую и не последнюю.

— Да, пожалуйста!

— В порт, до Морского пассажирского вокзала.

Клацнул счетчик, и Виноградов успел заметить за окном, как ворчащий «икарус» из Санкт-Петербурга уже откатывается назад, на место короткой дневной стоянки.

Убедившись, что от автостанции за ними не увязалась ни одна машина, Владимир Александрович больше уже за дорогой не следил. Во-первых, пассажиру в чужом городе делать это не так уж и просто, а во-вторых, никакого смысла теперь подобные предосторожности не имели: все равно через десять минут у стойки регистрации пассажиров адвоката должен был дожидаться человек из Министерства внутренних дел.

Экономическая полиция оплатила Виноградову билеты на «Мелодию» до Хельсинки и обратно, а также взяла на себя некоторые формальности — поэтому прятаться было бы неразумно…

Так же думали и партнеры.

Впрочем, выслушав рапорт «супругов» с автовокзала, они на всякий случай стянули к прилегающим улицам несколько своих мобильных экипажей — и с повышенной осторожностью «довели объект» до самого места встречи…

— Господин Виноградов? — достаточно громко окликнул Владимира Александровича молодой человек с офицерской прической. И в голосе его явно преобладали не вопросительные, а утвердительные интонации.

— С кем имею честь? — Залитый электрическим светом Морской пассажирский вокзал города Таллинна изнутри показался адвокату значительно просторнее, чем выглядел с площади. Несколько позже он понял, что иллюзия избыточного пространства во многом создавалась за счет высоких, почти на два этажа, стеклянных стен.

Вместо ответа встречающий развернул перед носом Виноградова что-то вроде черного кожаного бумажника с бляхой и удостоверением личности:

— Мне поручено отдать вам кое-что.

— Спасибо, — кивнул Владимир Александрович и взял протянутые бумаги.

Выполнив свою миссию, встречающий офицер сразу же превратился в провожающего:

— Уже идет посадка! Вам пора.

— Все очень трогательно. — Владимир Александрович вздохнул и повертел головой: — Куда мне?

— Вон туда! Через этот выход… Давайте сумку.

— Не надо. Я, знаете ли, уже достаточно большой и взрослый мальчик, чтобы не потеряться.

— Как вам будет угодно, — пожал плечами сотрудник Экономической полиции.

Адвокат, чтобы сгладить неловкость, протянул ему руку:

— Привет шефу! Еще увидимся.

И смешался со стайкой заторопившихся через холл пьяных финских туристов…

За иллюминаторами, больше похожими все-таки на окна, темнела свинцово-серыми волнами Балтика. Устроившись поудобнее в кресле, Виноградов извлек из нагретого телом внутреннего кармана почтовый конверт без марки.

Оглядел его со всех сторон, прежде чем открыть. Убедился в наличии обусловленной метки и подцепил ногтями за самый краешек:

— Оп-ля!

Почерк Нечаева он узнал сразу же — и безошибочно. Послание Дениса заняло двойной, вырванный из ученической тетрадки лист почти полностью, и первым делом адвокат заглянул в конец текста:

— Все в порядке…

Судя по «контролькам» в последней фразе, автор писал вполне самостоятельно и без принуждения.

Теперь можно было читать все по порядку:

«Здравствуйте!

Спасибо за то, что вы для меня сделали.

И сразу же прошу прощения — я должен на некоторое время уехать из города. Так посоветовал Свояк…»

«Свояком» защитник и его клиент договорились называть в переписке господина Уго Тоома.

«…потому что якобы он располагает информацией о моем физическом устранении, планируемом плохими парнями из Пентагона…»

«Пентагоном», конечно же, следовало считать издательство «Первопечатник».

«…A мне умирать пока рано, да и в тюрьме сидеть больше не хочется. Поэтому я взял у Свояка немного денег и скатаюсь туда, где жили папа с дочкой. (Речь шла о покойной Олесе Лукашенко и ее отце — это даже не требовало комментариев.) Есть кое-какие мысли, надо их проверить и по возможности хорошо задокументировать.

Свояк — мировой парень, мы с ним друг друга поняли и попытаемся насолить Пентагону вместе.

Как вы там? Все в порядке? Еще раз спасибо — придет время, сочтемся!

Теперь главное…»

Оставшуюся часть письма занимало описание результатов розыска очаровательно-пугливой дежурной из «Рубежа» по имени Татьяна.

Не без помощи людей господина Тоома подследственному оперативнику удалось-таки найти и расколоть беглянку.

Выяснилось, что та действительно училась с Олесей Лукашенко в одной школе, только была немного старше. И первой уехала из степного захолустья в Питер, устроилась в издательство господина Удальцова, а потом сманила вслед за собой и несовершеннолетнюю подружку. Обе уверяли родителей, что учатся в библиотечном техникуме, а на самом деле «обслуживали» по баням и снятым для этих целей квартирам начальство «Первопечатника» и зарубежных гостей.

Потом, после какой-то скандальной истории с пропавшими документами, обе девицы оказались за порогом. Более покладистой Татьяне с трудом удалось зацепиться за место в гостинице, а ее слишком молодая и темпераментная подружка еле унесла из негостеприимного Санкт-Петербурга свои очаровательные ноги.

Некоторое время Татьяна об Олесе ничего не слышала, но как-то прошедшей осенью к ней в коммуналку заявились недовольные ребята из Службы безопасности во главе с самим Андреем Марковичем.

Посетители заставили девушку пережить несколько не самых лучших часов, ничего не объясняя, а только спрашивая. Было очень — и очень! — больно… Но в конце концов, убедившись, что она и вправду знает о Лукашенко совсем немного, велели держать язык за зубами — и сообщить, как только беглянка подаст о себе весть.

А буквально на следующей неделе Олеся действительно позвонила по междугородному телефону в гостиницу. Сообщила, что приезжает, попросила забронировать номер…

Татьяна никому не могла отказать — ни подруге, ни людям из «Первопечатника». Узнав о предполагаемом визите интересующей персоны, господин Удальцов поблагодарил перепуганную до полусмерти девушку и посоветовал дождаться гостей от него.

Гости появились за несколько часов до конца смены — двое симпатичных молодых людей с прибалтийским акцентом и незапоминающимися лицами. Они привезли бывшей сотруднице издательства некоторую сумму в качестве премии за своевременную информацию, а также выразили желание поселиться в «Рубеже», в номере, соседним с тем, который предназначался Лукашенко.

Разве откажешь? Вот и Татьяна не устояла.

Сделала все, как просили, ушла домой — и до самого исхода ночи провалялась без сна. Представляла, как сменщица выдает Олесе ключи, как она поднимается в лифте на третий этаж, как ложится, ни о чем не подозревая…

В конце концов не вынесла: встала, прошла по холодному коридору мимо притихших дверей и кухонных запахов, а затем почему-то на ощупь, не зажигая света, сняла трубку общественного телефона:

— Алло?

Кое-чему она за время работы в «Первопечатнике» научилась. Прямо звонить не стала: набрала сначала восьмерку, потом код Санкт-Петербурга и только после этого — номер нужного абонента в гостинице. Получилось, как будто звонят откуда-то по «межгороду».

— Алло!

Длинные, пронзительные гудки следовали один за другим — сначала Татьяна мысленно торопила их, потом зачем-то считала, потом сбилась…

Лукашенко так и не подошла, и растерзанная ознобом девушка нажала на рычаг — буквально за мгновение до того, как ночная горничная вошла в номер. Она не помнила, как вернулась к себе и обрушилась в черное марево сна.

А на следующий день уже вместе со всеми узнала о случившемся.

В каком-то оцепенении Татьяна пережила милицейскую суету. Она умудрилась даже скрыть от посторонних глаз свое давнее знакомство с убитым горем отцом покойной подруги — впрочем, особых стараний это и не потребовало… Но потом запила, опустилась до неприличия и при следующей реорганизации гостиничного хозяйства была без сожалений уволена новыми хозяевами.

Нечаев нашел ее почти случайно — в каком-то грязном мясном ларьке неподалеку от станции метро «Ладожская»…

— Да, дела-а! — Разумеется, многое из того, что так отчетливо и подробно представил себе Виноградов, не уместилось в нескладных, но искренних строчках прочитанного письма.