Владимир Турунтаев - Методом исключения Страница 40

7

Дня через два Орехову позвонили из следственного изолятора и сказали, что Шаров хочет дать какие-то показания.

Уже через полчаса Владислав приехал в тюрьму.

Привели Шарова. Он был бледнее обычного, черты лица еще более заострились. Он мелко дрожал всем телом.

— Х-холодина там собачий, — стуча зубами пожаловался он, обнимая себя за плечи обеими руками.

Владислав приготовил бумагу и ручку. Эдик отрицательно покрутил головой и сказал:

— В-вы т-только не записывайте ничего!

— Это почему же так? — спросил Орехов.

— Н-не н-надо! — продолжал упорствовать Эдик.

— Мы же не за рюмкой будем сидеть! — рассердился Орехов.

— Рюмка н-не помешала бы, — при этих словах Шаров одарил следователя скупой улыбкой.

— Ну понятно! — согласился с ним следователь. — Но все же почему вы не хотите, чтобы я записывал?

— Потому что я вам сон буду рассказывать, — тихо проговорил Эдик. — Не знаю только, что вам это даст…

— Сон?

— Я так думаю, что это сон. Хотя, может…

— Может, что-то наяву было и во сне вспомнилось?

— Н-не знаю. Вы сперва п-послушайте!

— Ну хорошо, — Владислав отодвинул бумагу на край стола.

Эдик помолчал, собираясь с мыслями.

— Вы, конечно, не поверите, если я скажу, что не помню, как и один-то раз ударил Павла ножом? — робко спросил он.

— Вы рассказывайте, а уж я решу, чему верить, а чему нет, — сказал Орехов.

— Когда он стал меня душить… Что-то у меня случилось с головой, словно бы я куда-то провалился…

— Вы говорили, что вас словно бы кто-то ударил по голове.

— Да, и тут самое непонятное. Мне сегодня приснился сон, как будто я тогда уснул и увидел сон…

— Сон во сне?

— Ну да! И мне снилось, что я в каком-то саду. Днем. Солнце светит, кругом цветы. Много цветов. А на деревьях красные-красные и вот такие большие яблоки. Я, значит, иду, и в голове одна мысль: сейчас встречу Лену… Иду, иду… И вдруг слышу: кто-то рычит! Собака или зверь какой — не знаю. А еще кто-то вроде как стонет и тяжело дышит… — Эдик задумался.

— Что же дальше-то было? — нетерпеливо спросил Орехов.

Эдик улыбнулся через силу, и лицо его приняло плаксивое выражение.

— Глядь, а никакого сада уже нет и в помине! Кругом темно, перед глазами что-то мелькает. Потом кто-то крикнул, а я как в яме и оттуда, из ямы, слышу голоса. Один хриплый, скрипучий, а другой писклявый и хныкающий. Первый на кого-то прикрикнул: «Повяньгай мне еще, падло!» А другой: «Пошли-и скорей!..» Нет, еще раньше хриплый сказал: «Не слушай, он уже готов!» Я еще подумал, что это про меня говорят и хотел что-то сказать, но голоса не было… А потом я как будто проснулся и подумал, что все это мне приснилось. Но подумал опять же во сне, потому что увидел Лену и… Не знаю, зачем я вам эту чепуху рассказываю. Мне и раньше всякие голоса слышались…

— И все-таки захотелось об этом рассказать?

— Ну да, захотелось, — покивал Эдик. — А знаете почему? Этот хриплый голос, — он всматривался в ржавое пятнышко на стене и словно к чему-то прислушивался. — У него был такой же… Ну да!..

— У кого? — спросил Орехов.

— А который цеплялся к Павлу возле магазина!.. И еще что-то я хотел сказать… Забыл… Правда, что-то важное!..

— Не волнуйтесь, сейчас все вспомните, — сказал Орехов, чувствуя, как у него самого от волнения зубы начали выбивать мелкую дробь. — Торопиться нам некуда…

— Пошли скорей… Пошли скорей… — бормотал себе под нос Эдик, держа перед собою сложенные вместе ладони. — Вроде как… Погодите… — Он опять словно к чему-то прислушался. — Ага, он его Ромкой назвал! «Ромка, падло, канай сюда!..»

— Кто кого назвал Ромкой? — спросил с сильно бьющимся сердцем Орехов.

— Не знаю. Я сон вам рассказывал… — Эдик растерянно улыбался. — Все перепуталось…

— Нет, постой! — сказал ему Орехов. — Хриплый голос тебе показался знакомым? И другой, писклявый, тоже? Вот и вернемся давай туда, к магазину. Расскажи мне еще раз, подробно, что там у вас было. Может, ты еще что-нибудь вспомнишь, какой-нибудь чепуховый разговор? Они ничего у вас не просили?

— На бутылку, — сказал Эдик. — Но Павел им не дал.

— Ага! А ты в тот раз не говорил, что они на бутылку просили! И что было дальше? Вы пошли, а они так и остались у магазина стоять?

— Обождите… — Эдик опять что-то начал вспоминать. — Я, кажется… Ну да, я потом обернулся, и мне показалось, что они за нами идут…

— Когда ты обернулся? Где вы были в этот момент с Павлом?

— Мы уже к перекрестку подходили. Я спросил Павла, чего этот хрипун его вертухаем обозвал, а Павел сказал: «Псих он». И я обернулся, посмотрел.

— Увидел их. А Павлу сказал, что они за вами идут?

— Не успел, мы как раз улицу стали переходить. А потом я про них забыл.

— Больше не оборачивался?

— Нет. Не знаю, куда они потом подевались.

— Может, это не они за вами шли?

— Ну один в шубе был.

— В шубе могла быть и женщина.

— Ну мне показалось, что это были они, — Эдик уже настаивал на своей версии.

— Но ведь темно было?

— Нет, там был какой-то свет. Они как раз по светлому проходили…

8

— Ты, кажется, ужасно переживал из-за того, что дело Шарова выглядело уравнением с одними неизвестными, а теперь сам еще больше все усложняешь! — попеняла Ангелина Андреевна Орехову, когда он стал объяснять ей, почему не занимается другими уголовными делами, которых у него скопилось уже два десятка. — Ты в самом деле считаешь, что этот Ромка не плод воображения Шарова?

— Но волосы…

— Волосы, возможно, и принадлежат второму убийце или сообщнику убийцы, но вряд ли ты его найдешь по этой бредовой наводке, — сказала Ангелина Андреевна. — Снились ему, видишь ли, голоса! Только что не сад в подвенечном уборе.

— Вот именно: сад ему и снился, а в саду голоса. Знакомые голоса. Тех двоих, с которыми Шаров и Павел встретились у магазина. Я думаю, стоит попытаться найти этого Ромку.

— Как ты его хочешь искать?

— Еще не знаю.

— Ну ладно, мое дело тебя предостеречь, — отступилась Ангелина Андреевна. — Ты ведешь расследование — тебе и решать.

— Постараюсь уложиться в срок, — пообещал Владислав.

— Ладно, ступай, — закуривая сигарету, махнула на него рукой начальница. — Будет он мне тут соцобязательства давать!.. Хотя постой! — вернула она его. — Ты вот что: поговори с Кожевниковым.

— Поговорю, — пообещал Орехов.

Кожевников ни о каком Ромке и слышать не хотел. Понятно: ведь если смертельный удар Павлу Прохоренко нанес не Шаров, то выходит, что Кожевников вместо щуки поймал карася.

— Шаров же признал вину, чего тебе еще! — сказал он Владиславу. — Имеются его собственноручные показания.

— Да пойми ты, — с горячностью доказывал Владислав. — Не мог Шаров ударить Прохоренко в живот из того положения, в котором он находился! А чьи волосы остались в руке пострадавшего? Почему мы одного Шарова должны привлекать к суду?

— Он так и так должен отвечать.

— А главный убийца останется на свободе?

— Ну ты сам знаешь, сколько у нас нераскрытых убийств и сколько махровых убийц расхаживает по улицам, а тут хоть какой-то результат. Шаров даже не пытается возражать против обвинения его в убийстве. И нож у него нашли. А что он не мог ударить Прохоренко в живот… Ты ведь исходишь из его собственной версии. А может, все было не так? Может, он был на ногах, когда подкалывал Прохоренко?

— Так тоже могло быть, — вынужден был согласиться Орехов. — Но тогда чьи волосы остались в руке у Прохоренко? И кто эти «люди-звери», о которых Шаров говорил зятю?

— Стрессовая ситуация плюс белая горячка, — пожал плечами Кожевников.

— А волосы?

— Ну волосы… Найди-ка теперь их хозяина!

— Все-таки стоит поискать, — сказал Орехов. — Мне кажется…

— Ну так перекрестись, — посоветовал ему Кожевников, направляясь к двери. — Времени у тебя много, что ли? — с тем и ушел.

Орехов не на шутку разозлился и тут же отправился к Сергею Бородину, старшему оперу, с которым ему не раз уже приходилось работать в одной связке, и он знал: если Бородин возьмется распутывать это дело, то доведет его до конца. Лишь бы только взялся. Орехов считал его лучшим сыщиком из всех, с кем имел дело за четыре года своей работы следователем. Правда, начальство не разделяло его мнения на этот счет, но тут уж его, начальства, проблемы.

Бородин оказался на месте и как раз заканчивал писать рапорт о «собеседовании», как он сам это называл, с квартирным воришкой, застигнутым на месте преступления с набором инструментов и огромной сумкой из тончайшей высокопрочной материи. К счастью для воришки, он, спустившись по веревке с крыши и проникнув в квартиру на девятом этаже, ничего не успел положить в свою замечательную сумку, потому что ошибся подъездом и по злой иронии судьбы нырнул в квартиру, не более как за неделю до того хорошо обчищенную его же собратьями по профессии. А поскольку Уголовным кодексом не предусмотрено наказание за безрезультатные проникновения в квартиры наших граждан, то все «собеседование» свелось к чистейшей формальности.