Чарльз Вильямс - Глубокое синее море (др. пер.)

Чарльз Вильямс

ГЛУБОКОЕ СИНЕЕ МОРЕ

1

В тот день, когда затонул «Чосхоум», резкий ветер ослаб после захода солнца, а к полночи и вообще прекратился. Прорезиненный плот теперь лежал спокойно на водной глади, и он смог снова заснуть после сорокачасового бодрствования. Как только начал заниматься следующий день, он проснулся, весь мокрый дрожащий от холода. Он все еще находился в экваториальной зоне. Он сразу вспомнил обо всем, что случилось, где он находится и что ему предстояло, и эти мысли словно обухом ударили его по голове. Да, терять ему уже было нечего.

Он лежал на прорезиненной ткан, которой был обшит плот, положив голову на нечто, напоминавшее подушку. Это был рослый мужчина с длинными волосами, в которых уже начала проступать седина, с серыми глазами и широким приплюснутым лицом, которое потемнело от солнечных лучей и воспалилось от соленой морской воды. Растительность на его лице не видела бритву уже по меньшей мере неделю. Он был бос, в выцветших хлопчатобумажных штанах и голубой рубашке. На запястье поблескивали золотые часы, которые все еще ходили.

Плот был очень маленький, на нем был только он да бутылка с виски. Точнее, не с виски, а с питьевой водой. Человека звали Гарри Годдер, ему было 45 лет. Он был разведенный, бездетный, и его можно было бы назвать счастливчиком, если бы не события последних двух суток. А события эти явились следствием того, что он вознамерился пересечь Тихий океан на своей яхте «Чосхоум», яхте одиннадцати метров длиной.

Сейчас он страстно желал тепла и солнца, но знал, что вскоре будет так же страстно желать прохлады. А плот плавно покачивался на волнах, медленно поднимаясь на их гребень, а потом так же медленно опускаясь с него.

Полоской материи, оторванной от рубашки, он привязал бутылку к своему ремню. В ней еще находилось около четверти литра воды, и в данный момент жажда не мучила его. Но он знал, что и жажда не заставит себя долго ждать.

Что будет с ним, когда он поймет, что умирает? Сойдет с ума и спрыгнет в воду? Или напьется соленой воды до такой степени, что погибнет от непрерывной рвоты? Он не знал, как скоро он дойдет до такого состояния, но и думать об этом тоже не было смысла. Гораздо лучше было всматриваться в морские дали и тешить себя мыслью, что еще все-таки есть время и шанс встретиться в океане с пароходом.

Он встал на плоту. Когда плот поднимался на волне, он шарил взором по краю своего мирка. Но ничего не видел, кроме воды. Что же, прелестно, подумал он с горечью. Ты давно искал уединения. Теперь ты его добился. Теперь уже ты сыт им по горло.

Какая-то смертельная прелесть заключалась и во всех его мыслях, и в том, что он видел. В ранние утренние часы в море было совершенно спокойно, если не считать ленивых волн, медленно катящихся с юга. Было уже светло, как днем, и горизонт на востоке превращался из багряно-красного в оранжевый. Облака над ним словно загорелись огнем. Рой летающих рыб выскочил неподалеку от него из воды и снова исчез в ней.

Но самым впечатляющим была тишина. Обычно, когда ты находишься на корабле, всегда раздаются какие-то звуки — вода стукается о борт, хлопает на ветру парус, скрипит пол каюты, шипит пена, падающая на палубу. Но сейчас стояла мертвая тишина, словно земля еще не была заселена живыми существами.

И почти три дня без курева. Он даже чувствовал легкое недомогание, которое было вызвано отсутствием никотина в организме. Да, можно опьянеть и от чистого воздуха, подумал он.

Он посмотрел на бутылку и с трудом удержался от искушения сделать хотя бы глоток. А зачем, собственно, растягивать это удовольствие, подумал он. Если бы у него было чем писать и бумага, то он смог бы написать записку и закупорить ее в бутылке. Но что бы он написал в этой записке? Какие-нибудь изречения жизненной мудрости, слова, означающие его прощание с жизнью? Нет! Он написал бы приблизительно так: «Привет от Гарри Годдера, у которого не хватило ума, чтобы попросту утопиться».

Он теперь так и не узнает, по каким причинам затонула его яхта, но сейчас это уже не имело никакого значения. Мажет быть, натолкнулась на кита, поскольку после первого толчка он ничего не увидел, и море было совершенно спокойным. Рифы исключались, так как, во-первых, в этом районе не было вообще никаких рифов, а во-вторых, их всегда можно увидеть по пенящейся воде. Если бы его яхта натолкнулась на остов погибшего корабля, то он тоже заметил бы это. Скорее всего, это было просто какое-нибудь могучее дерево, которые часто плывут, подгоняемые течением, неподалеку от водной поверхности.

А теперь сознание того, что он должен умереть — через несколько часов или несколько дней, — вызвало у него не страх, а скорее апатию. Можно было только удивляться и огорчаться, что тебе уготована такая нелепая смерть.

А солнце тем временем достигло зенита. Его яркий свет отражался в воде. А кожа горела и покрывалась пятнами. Его начинала мучить жажда, и он сделал небольшой глоток из бутылки. Он долго держал воду во рту, прежде чем проглотить ее. Потом, откуда не возьмись, появилась акула, которая раза три или четыре проплыла мимо плота, словно ей понравился этот страшный желтый резиновый пузырь. Годдер наблюдал за ее маневрами, а потом сказал, только для того, чтобы услышать свой собственный голос: «Убирайся восвояси, ты, идиотка! Здесь тебе ничего не выгорит!» Когда следующий раз акула подплыла ближе, он вытащил нож, приготовившись постоять за себя, если акула проявит какую-нибудь активность. Но та вскоре потеряла вообще всякий интерес к желтому плоту и исчезла.

Около двух часов дня подул легкий бриз, взбудоражил серо-синюю поверхность моря и снизил своим дуновением интенсивность солнца. А потом, когда солнце в красочном ореоле скрылось за горизонтом, ветер снова утих. Наступила бархатная тропическая ночь, и Годдер непроизвольно подумал, сколько еще таких ночей ему предстоит пережить в своей жизни. Две? Четыре? Через какое-то время он заснул.

Проснулся от холода. По положению звезд на небе он понял, что полночь уже миновала. На востоке, почти над самым горизонтом, висела луна. Он присел и размял затекшие члены. А когда повернулся, то внезапно увидел корабль, который находился от него не более чем в миле.

Первой его мыслью было, что это галлюцинация. Он вытер себе лицо обеими руками и почувствовал, как колется его борода. После этого он снова посмотрел в ту сторону. Нет, корабль не исчез.

А все же что-то было не так. А когда он понял, что именно не так, он непроизвольно издал сдавленный крик. Он мог видеть только кормовые огни. Корабль удалялся. Значит, несколько минут назад, когда он еще спал, корабль практически прошел мимо него.

Нет! Этого не может быть! Волны, отбрасываемые от корабля, наверняка сильно раскачали его плот, а может быть, и вообще опрокинули бы его. Судно шло точно по тому же курсу, что и его плот, но тем не менее никак не дало о себе знать. Единственным возможным объяснением этому факту было то, что корабль вообще не двигался. По какой-то причине он остановился, а потом развернулся…

Если это не так, то этот корабль — просто галлюцинация, фата-моргана.

2

Мадлен Даррингтон Леннокс лежала в каюте нагая. Было темно и душно. Ее разбудила тишина, возникшая после того, как машины перестали работать. Что опять стряслось на этом идиотском корабле? В сущности, ее мало интересовала причина остановки, но из-за остановки могло не состояться свидание. Радость ожидания так захватила ее, что она не могла спокойно лежать. Уже полчаса она ожидала Барсета.

Она уже успела заметить, что, когда корабль останавливался, в коридоре всегда появлялись люди, даже в полночь. Все непременно хотели знать, в чем дело и почему корабль остановился, и команда корабля тоже поднималась на ноги, чтобы исправить неполадки. А Барсет был слишком осторожен, чтобы дать поймать себя капитану или одному из его помощников. Как бы то ни было, но в обязанности стюарда не входило «обслуживать» своим вниманием женщин-одиночек, как бы велики ни были его способности на этот счет. Так что, возможно, он и не придет. Тогда, чтобы заснуть, ей придется принять три таблетки снотворного.

На корабле не было кондиционеров, которые здесь, в тропиках, все равно не принесли бы никакой пользы. К тому же она закрыла иллюминатор, так как он выходил на палубу. Она не любила, когда кто-нибудь заглядывал в ее каюту — независимо от того, был у нее Барсет или нет. Правда, у подножия ее койки, в стене, находится вентилятор, который непрерывно посылал на ее разгоряченное тело струи воздуха, но свежести и он не приносил. Он лишь немного разгонял душный и спертый воздух.

Вентилятор продолжал жужжать, и иногда из чрева корабля доносились какие-то металлические звуки. А в остальном все вокруг было тихо. Что будет, если Барсет не придет? Как она перенесет эту ночь? С таблетками или без них? Когда она оставалась неудовлетворенной, она буквально сходила с ума.