Микки Спиллейн - Тварь. Кассеты Андерсона

Детектив США. Выпуск 10

Микки Спиллейн

Тварь

Глава 1

Лицо коротышки представляло собой кровавое месиво. Тусклые застывшие в шоке глаза, чуть видневшиеся между иссиня-черных, вздувшихся, как грибы-дождевики, век, непонимающе смотрели на Дилвика. Губы распухли и полопались, и струйки крови извилистыми дорожками медленно ползли из уголков рта по щетинистому подбородку, капая на темную от пота рубашку.

Слепящая лампа не освещала Дилвика, который стоял в тени, нависая над головой парня, как дамоклов меч. Он тоже потел. Рубашка липла к его широченной мясистой спине, воротничок размок и смялся на огромной шее. Он потуже натянул кожаную перчатку на мускулистую руку и размахнулся. Раздался тошнотворный звук затрещины, нанесенной открытой ладонью по скуле коротышки. Стул опрокинулся, и голова коротышки стукнулась о цементный пол, издав звук упавшего арбуза. Дилвилк подбоченился и злобно уставился на карикатуру, еще недавно бывшую человеком.

— Уведите его и приведите в порядок! Потом тащите обратно!

Из темноты появились еще два копа и подняли стул. Один из них рывком поставил парня на ноги и поволок к двери.

Господи, как я их ненавидел! И это называется взрослые мужчины! Вчетвером они по очереди выколачивали признание из парня, которому нечего было сказать. И мне приходилось на это смотреть.

Меня хотели запугать. “Берегись! — словно говорили мне. — Если ты попробуешь утаить информацию от Дилвика, ты рискуешь оказаться с проломанным черепом. Вот тебе пример, погляди на него, а после выкладывай все, что знаешь, да оставайся под рукой, чтобы он. Великий Дилвик, мог заняться тобой, когда ты ему понадобишься.

Я набрал полный рот слюны и смачно сплюнул Дилвику под ноги. Жирный коп резко повернулся на каблуках и оскалил зубы в издевательской ухмылке.

— Наглеть начал, Хаммер?

Я не пошевелился и остался сидеть, развалясь на стуле.

— А хоть бы и так, Дилвик, — отозвался я дерзко. — Я вот сижу и думаю.

Верзила скорчил мерзкую гримасу.

— Думаешь? Ты?

— Угу. Думаю, как бы ты выглядел завтра, если бы попробовал этот номер со мной.

Два копа, тащившие коротышку к двери, застыли на месте. Третий, смывающий пятна крови со стула, перестал тереть щеткой плетеное сидение и затаил дыхание. Никто никогда не говорил так с Дилвиком. Никто — от самого важного политикана в штате до самого прожженного уголовника. Никто не осмеливался на это, потому что Дилвику ничего не стоило разорвать такого человека в клочья голыми руками. Он был Дилвик — самый подлый, самый жестокий коп из всех когда-либо обходивших свой участок или молотивших по черепу дубинкой. Грубый, крутой, бесчестный, он не считался ни с кем и никогда не боялся. Разбить человеку в кровь лицо ему было приятней, чем поесть, и все это знали. Вот почему никто не говорил с ним так. То есть, никто, кроме меня.

Потому что я и сам такой.

Дилвик шумно выдохнул. В следующий миг он протянул ко мне волосатую лапищу, но я не позволил ему ухватить меня за рубашку. Я встал и насмешливо ухмыльнулся ему в лицо. Дилвик, при его росте, не привык встречать прямой взгляд. Он любил смотреть на людей сверху вниз. Но сейчас не вышло.

— И что же ты, интересно, сделаешь? — прорычал он.

— Попробуй — узнаешь, — сказал я.

Я увидел, как он отводит плечо, готовясь к удару, и не стал ждать. Мое колено стремительно взлетело и с противным хрустом врезалось ему в пах. Когда он сложился пополам, я двинул его кулаком в зубы и почувствовал, как они крошатся. С синеющим лицом он грохнулся на пол. Один из копов отпустил коротышку и потянулся за револьвером.

— Замри, балда, — сказал я, — пока тебе не разнесли дурацкую башку. Пушка еще при мне.

Он сразу же опустил руку. Я повернулся и вышел из комнаты. Никто не пытался меня задержать.

Наверху дежурный сержант, сидевший, как и раньше, за столом, склонившись над газетой, поднял голову и, увидев меня, украдкой сунул руку под стол. Но и моя в этот момент находилась под мышкой в каких-нибудь шести дюймах от пистолета, практически предлагая ему померяться — кто кого. Быть может, его дома ждала семья. Во всяком случае, коп положил руку на стол. Такие глаза, как у него, мне уже приходилось видеть раньше. Так смотрит крыса из своей норы, когда в комнате такса. Но в копе еще крепко сидело сознание того, что он — Закон, и удержаться ему было сложно.

— Дилвик тебя отпустил? — требовательно спросил он.

Я выдернул газету у него из-под рук и с бешенством швырнул ее на пол.

— Дилвик меня не отпустил, — сказал я. — Он валяется внизу и выблевывает свои потроха, и то же будет с тобой, если ты еще раз выкинешь такой номер. Я вовсе не нужен Дилвику. Ему просто хотелось подержать меня в подвале на сеансе узаконенной пытки, чтобы я увидел, какой он твердокаменный. Это на меня не действует. Имей в виду, я приехал в Сайдон представлять на законном основании клиента, который при аресте воспользовался своим правом на телефонный звонок и вызвал меня, а не за тем, чтобы меня запугивала эта жирная вошь. Из нью-йоркской полиции его вышибли, так он купил себе теплое местечко в вашей дыре только для того, чтобы и дальше драть взятки.

Сержант нервно облизнул непослушные губы, пытаясь заговорить, но я оборвал его.

— Так вот, даю вам ровно один час, чтобы освободить Билли Паркса и отвезти его домой. Иначе, — с расстановкой произнес я, — я позвоню прокурору штата, и пусть он этим займется. Потом вернусь сюда и сделаю кашу из твоей мерзкой рожи. Теперь ясно? Никаких порук, вообще ничего. Вы просто отпускаете его и точка.

Для копа дежурный был жидковат. Его нижняя губа дрожала от страха. Сдвинув шляпу на затылок и громко стуча каблуками, я вышел из здания полиции. Моя машина стояла напротив через улицу, ничего не стоило сесть за руль и развернуться. Черт, до чего же меня разозлили!

Билли Паркс, миляга-парень, безобидный, бывший мелкий жулик, решивший сойти с воровской дорожки. Как по-вашему, поддержит его Закон? Черта с два! Чуть что не так, и его хватают и начинают выбивать из него мозги, и все из-за прошлых дел. Факт, он провел три семестра в колледже на Гудзоне и не больно-то рвался бы на дело, после которого придется продолжать обучение до конца дней своих. Я не слыхал о Билли с тех пор, как он выпросил место шофера у Рудольфа Йорка... Он дал знать о себе только теперь, после того, как у Йорка похитили сыночка-гения.

Когда я свернул с шоссе, по ветровому стеклу застучали дождевые капли. Фары выхватили из мрака мощенную камнем дорогу, приведшую к особняку. Все окна светились, словно его обитатели боялись каких-то незримых чудовищ, таящихся в темных углах.

Это был большой дом, результат сочетания богатства с мастерством архитектора, но, несмотря на его величавый вид и ворота из кованого железа, кто-то сумел пробраться внутрь, заграбастать парнишку и смыться. Черт побери, мальчишка был идеальной приманкой для похитителей. Отец видел в нем не только сына, но больше того: результат четырнадцатилетнего эксперимента. И вот что он получил за свои старания воспитать из мальчугана гения. Бьюсь об заклад, Рудольф Йорк отсчитал бы немало из своих миллионов, чтобы увидеть свое чадо живым и здоровым.

Парадную дверь отворил расфуфыренный лакей, из тех, кто обязательно сосчитает до пятидесяти, и только после откроет. Впрочем, он все же привычно наклонил голову и позволил мне войти.

— Я — Майк Хаммер, — сказал я, вручая ему карточку. — Мне бы повидать вашего босса. И сию минуту, — добавил я.

Лакей едва взглянул на кусочек картона.

— Сильно сожалею, сэр, но мистер Йорк в настоящее время нездоров.

Сунув в рот сигарету, я раскурил ее и сказал:

— Передайте ему, что это насчет его мальца. Он моментально выздоровеет.

Полагаю, с таким же успехом я мог бы, не сходя с места, потребовать выкуп — так он на меня глянул. Всякое случалось в жизни, не раз меня принимали не за того, но похитителем детей посчитали впервые. Лакей поперхнулся словами, судорожно сглотнул, потом повел рукой куда-то в направлении гостиной. Я пошел за ним.

Случалось вам когда-нибудь вспугнуть стаю уличных кошек, изготовившихся к полуночной драке? Видеть, как они разом повернутся, вздыбя шерсть, и уставятся щелками враждебных глаз на пришельца, готовые растерзать того, кто помешал их потасовке? В напряженных настороженных взглядах светится одно общее: ненависть и страх.

Так встретили и меня, только не кошки, а люди. Выражение было таким же. Одни сидели, другие прохаживались по комнате и теперь остановились, застыв, как для прыжка. Немая сцена ненависти. Я задержал на них глаза только на миг, достаточный для того, чтобы сосчитать их — ровно дюжина — и определить всю компанию, как сборище упырей, чьи души давно разъела сухая гниль.