Эллис Питерс - Исповедь монаха

Эллис Питерс

Исповедь монаха

Глава первая

В тот, 1142 год, морозы ударили рано. Сначала долго тянулась осень — теплая, дождливая, печальная, а потом пришел декабрь и вместе с ним низкие серые тучи и короткие, темные дни, которые неподвижной тяжестью легли на крыши домов, тяжелой дланью сдавили сердце. Даже днем в монастырский скрипторий проникало так мало света, что выводить буквы удавалось с большим трудом и еще труднее было расписывать их красками — нескончаемый, независимо от времени суток, полумрак убивал живую силу цвета.

Знающие люди говорили, что надо ждать обильных снегопадов, и верно: в середине декабря повалил снег, без пурги и вьюги, сплошной неслышной стеной. Он шел несколько дней и ночей, сглаживая неровности, выбеливая все подряд, погребая под своей толщей овечьи отары на холмах и овчарни в долинах, приглушая всякий звук, наметая сугробы у каждой стены, превращая ряды крыш в цепи белых, непроходимых гор, а все пространство между небом и землей — в плотную завесу из огромных, как лилии, кружащихся хлопьев. Когда снегопад наконец прекратился и нагромождения облаков рассеялись, оказалось, что Форгейт наполовину ушел под снег, образовав почти ровную белую поверхность (даже тени были едва заметны), если не считать нескольких высоких строений аббатства, царивших над бесконечной плоской белизной, и таинственный, отраженный свет теперь превращал ночь в день там, где всего за неделю до этого зловещий сумрак превращал день в ночь.

Тот декабрьский снег, что обрушился на всю западную часть страны, не только стал бедствием для деревень, он вызвал жестокий голод в отдаленных селениях, погубил в горах немало пастухов, вместе со всеми их стадами, и надолго остановил всякое передвижение по дорогам. Этот снег повернул ход войны, перетасовал все стратегические карты ее участников и направил колесо истории в иное русло — в новый, 1143, год.

А еще тот снег стал причиной необычайного происшествия в аббатстве святых Петра и Павла и последовавших за ним событий.

Вот уже пять лет между королем Стефаном и его кузиной, императрицей Матильдой, шла борьба за английский престол, и фортуна, раскачиваясь, словно маятник, не раз подносила победный кубок одному из соперников, чтобы, подразнив близким торжеством и не дав испить ни глотка, тут же предложить его другому. И теперь, обрядившись в снеговые зимние одежды, она снова вздумала перевернуть все с ног на голову и, будто по мановению волшебной палочки, выхватила императрицу из рук Стефана в тот самый миг, когда, казалось, железный кулак, сжимавшийся вокруг нее, должен был вот-вот сомкнуться, возвестив наконец триумф короля и окончание войны. Будто и не было пяти лет упорной борьбы — все приходилось начинать сначала! Однако это случилось далеко-далеко, за непроходимыми снегами, в Оксфорде, и прежде чем новости дойдут до Шрусбери, пройдет немало времени.

По сравнению с историческими перипетиями то, что происходило в аббатстве святых Петра и Павла, нельзя расценить иначе как пустячную неприятность. Поначалу все так к этому и отнеслись. Прибывший с поручением от епископа уполномоченный, которому отвели одну из комнат на верхнем этаже странноприимного дома, и без того немало раздосадованный и огорченный тем, что принужден торчать здесь бог знает сколько времени, пока дороги снова расчистятся, был разбужен среди ночи самым пренеприятнейшим образом — откуда-то сверху прямо ему на голову хлынул поток ледяной воды, о чем он, благо голос у него был зычный, в тот же миг возвестил на весь монастырь.

Брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, поспешил утешить епископского посланца — перевел в другие покои и уложил в сухую постель, однако не прошло и часа, как стало ясно, что хотя вода больше и не лила с потолка, она продолжала упорно капать, и скоро протечки обнаружились еще в пяти-шести местах, захватив в общей сложности поверхность диаметром в несколько ярдов. Снег, скопившийся на южном скате крыши странноприимного дома, под собственной тяжестью стал постепенно проникать в щели между сланцевыми плитками кровли и даже, по-видимому, несколько из них продавил. Образовались снеговые карманы, которые пришли в соприкосновение с относительно теплым воздухом, поднимавшимся изнутри дома, и тогда, с безмолвным коварством, присущим неодушевленным субстанциям, растаявший снег совершил обряд крещения над епископским эмиссаром. С каждой минутой положение ухудшалось.

Утром после службы было устроено срочное совещание по поводу того, что можно и должно предпринять в сложившихся обстоятельствах. С одной стороны, работать на крыше в такую погоду было не только малоприятно, но и просто опасно, а с другой, если дотянуть починку до оттепели, в доме начнется настоящий потоп и масштабы бедствия, покуда ограниченные, будут тогда гораздо серьезнее.

Некоторые из братьев раньше работали на постройке служебных помещений, примыкающих снаружи к монастырской стене — разных амбаров, сараев, конюшен, а брат Конрадин, которого ребенком отдали в обучение монахам, сызмальства постигал строительное дело под началом французских братьев в Сэ, откуда и был призван графом — основателем Шрусберийского аббатства, дабы возглавить постройку этой новой обители. Конрадин и сейчас был еще не стар и здоров как бык, и во всем, что касалось строений, последнее слово по праву было за ним. Когда он увидел, каких размеров достигла протечка в станноприимном доме, он решительно заявил, что откладывать работу на потом негоже, иначе как бы им не пришлось перекрывать половину южного ската крыши. Лес у них в запасе был, сланцевая плитка тоже, да и свинцовые плиты имелись. Южный скат нависал над дренажной канавой, прорытой от мельничной протоки и сейчас скованной льдом, но тем не менее поставить леса было делом нехитрым. Конечно, померзнуть им придется основательно — шутка ли сказать, торчать на крыше, сперва сгребая горы снега, чтобы уменьшить зловредную тяжесть, а после заменяя поломанные и сдвинутые с места сланцевые плитки и заделывая поврежденные свинцовые листы. Однако, если работать по очереди, часто сменяясь, и в продолжение всего дня иметь возможность отогреваться в помещении, где разрешено будет жечь огонь с утра до вечера — покуда длится работа, с этой задачей справиться можно.

Аббат Радульфус послушал и кивнул массивной головой, как всегда мгновенно вникнув в суть дела и тут же приняв решение:

— Все ясно. Приступайте!

Едва снегопад прекратился и небо разъяснилось, упрямые жители Форгейта, как следует укутавшись и вооружившись лопатами, метлами и граблями, выбрались из домов и начали дружно расчищать проход к главной дороге и прорывать в сугробах путь к мосту и городским воротам, за которыми не менее упрямые горожане вели, без сомнения, такую же решительную борьбу с неприятелем в белых одеждах. Морозы держались еще долго, незаметно, день за днем будто слизывая мягкие, пушистые края сугробов и мало-помалу уменьшая груз снежной толщи. На тот момент, когда некоторые из основных дорог стали более или менее проходимыми и по ним начали с трудом пробираться первые путники, подгоняемые либо безрассудством, либо жестокой необходимостью, монахи под водительством брата Конрадина поставили леса и укрепили на скате крыши лестницы и уже все по очереди лазили наверх и подставляли себя беспощадной стуже — осторожно освобождали кровлю от непомерной тяжести снега, чтобы добраться до поврежденной свинцовой обкладки и поломанных плиток сланца. Вдоль скованной льдом дренажной канавы выросла гряда беспорядочно наваленных друг на друга бесформенных снежных куч, а один из братьев, то ли не расслышав, то ли не придав значения раздавшемуся сверху крику «Берегись!», в один миг оказался погребенным под обрушившейся на него снежной лавиной, так что пришлось его срочно откапывать и направлять в «обогревательную», чтобы он мог там отогреться и отдышаться.

К этому времени сообщение между замком Форгейт и городом было уже налажено, и важные новости из Винчестера, несмотря на все препятствия и задержки, за несколько дней до Рождества докатились до Шрусбери и стали известны замковому гарнизону и шерифу.

Вернувшись из города, Хью Берингар первым делом поспешил к аббату Радульфусу, чтобы поведать ему, как разворачиваются события в государстве. В стране, обескровленной пятилетней братоубийственной войной, светским властям и Церкви надлежало действовать заодно, и там, где шериф и аббат умели прийти к согласию, им удавалось обеспечить относительное спокойствие и порядок на вверенных им землях и избавить население от самых тяжких потрясений смутного времени. Хью хранил верность королю Стефану, служил ему верой и правдой, но еще преданнее служил он людям, которые здесь жили. Он бы с радостью встретил — а нынешняя осень и зима давали к тому все основания — весть о победе короля, но его главная забота была в том, чтобы, когда пробьет час победы, вручить суверену графство хоть до какой-то степени благополучное, неразоренное и даже благоденствующее.