Заговор Людвига - Пётч Оливер Страница 65

– Какой из залов вы считаете наиболее вероятным?

– «Лоэнгрин» был любимой оперой Людвига, – задумчиво ответил дядя Лу. – Она еще в юности произвела на него впечатление. Поэтому вполне возможно, что Марот оставил подсказку в гостиной, среди мотивов к «Лоэнгрину».

– Кто он такой вообще, этот Лоэнгрин? – спросила Сара с любопытством. – Я только и знаю, что он плавал в лодке и распевал песни.

Дядя Лу прокашлялся.

– Его личность восходит к «Легенде о Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха. Парцифаль был королем Грааля, или Хранителем Святого Грааля, а Лоэнгрин – это его сын. Будучи рыцарем Лебедя, Лоэнгрин отправляется в Брабант, чтобы защитить герцогиню Эльзу. Но ей нельзя спрашивать о его имени…

– Что она, конечно, и делает, – перебила его Сара. – Ну, разумеется. Теперь вспомнила. А Тангейзер?

– Он принимает участие в певческом состязании в Вартбурге. Певческий зал на пятом этаже создан по образу зала в Вартбурге, – Цоллер раскрыл толстую потрепанную книгу. – История о Сигурде и Гудруне опять же восходит к миру германской Эдды, – он подмигнул Стивену и Саре. – Вам эта сага известна как «Песнь о Нибелунгах», о прекрасном Зигфриде и его обидчивой Кримхильде. Эта легенда самая известная среди опер Вагнера. О Тристане и Изольде многим известно лишь, что они были влюблены друг в друга.

– Постойте! – Стивен вдруг насторожился и принялся лихорадочно листать дневник. – Теодор Марот очень подробно рассказывает об изображениях и фигурах влюбленных в спальне Людвига! – Голос его звучал все пронзительнее. – До этого ключевыми словами были «Мария» и «Лилия». Оба, так или иначе, связаны с любовью! Так может, «Тристан и Изольда» и есть нужная нам поэма?

– А если и так, – Сара уселась на пол рядом с дядей Лу и уныло побарабанила по ноутбуку. – Я раз десять вводила «Тристана» и «Изольду» – и на выходе один шлак.

– Значит, надо еще раз заглянуть в спальню, – ответил Стивен и направился к дверям. – Может, мы все-таки сумеем найти подсказку, которую до сих пор не замечали. Там должно что-то быть, я уверен. Просто мы были слишком слепы, чтобы увидеть.

В мигающем свете аварийных ламп они шагали по коридорам и покоям замка. Подростком Стивен уже бывал здесь на экскурсии, однако ночной Нойшванштайн имел мало общего со сказочным аттракционом его детства. Сейчас замок был темным, холодным и зловещим, как театральная декорация: рыцари с гримасами боли на лицах, бледные фрейлины, короли и воины – все они, казалось, вдруг ожили и следили за каждым их шагом. Двери скрипели и потрескивали, и несколько раз Стивену слышались шаги над головой, словно король до сих пор неутомимо расхаживал по залу. Сара тоже то и дело поглядывала на потолок.

– Все эти камеры действуют мне на нервы, – проговорила она тихо и показала на очередной объектив, установленный в углу под самым потолком. – Ощущение, будто за тобой постоянно наблюдают.

– Знаете, сколько народу проходит здесь каждый день? – заметил Альберт Цоллер. Он то и дело останавливался и разглядывал мебель. У Стивена вновь возникло впечатление, что старика что-то смущает. – Летом их число достигает порой десяти тысяч! Десять тысяч дураков, которые думают, что могут все здесь облапать. Без камер замок давно был бы закрыт.

Цоллер двинулся дальше. Они миновали вестибюль и через трапезную прошли в королевскую спальню. Роскошное убранство в неоготическом стиле производило впечатление декораций к операм Вагнера. В левом углу стояла широкая кровать с балдахином на резных опорах. Слева от нее стоял изящный столик для умывания с краном в виде серебряного лебедя. Из спальни вели два прохода: в личную часовню и небольшой искусственный грот с зимним садом. Стены были расписаны мотивами из «Тристана и Изольды». И здесь миниатюрные камеры обеспечивали сохранность обстановки.

Стивен задумчиво посмотрел на ночной столик. Дерево на вид было тонким и дешевым. Букинисту вспомнились слова Цоллера.

Все здесь сплошная бутафория…

– Что ж, посмотрим, – неожиданно произнес дядя Лу и полистал книжку о средневековом эпосе. Потом взглянул на мебель и картины на стенах. – Кран подключен к водопроводу, а туалет оборудован автоматическим сливом, – говорил он лекторским тоном. – Людвиг всегда пользовался последними достижениями техники. Но обстановка выглядела столь вычурно, что через несколько недель после смерти Людвига принц Луитпольд открыл замок для посещения, чтобы доказать безумие короля. К примеру, эта кровать…

Цоллер внезапно замолчал и, поправив очки, стал рассматривать резьбу на опорах кровати, будто искал что-то определенное.

– Что там? – спросила Сара с любопытством. – Вы что-то заметили?

– Нет, – пробормотал дядя Лу и встряхнул головой, словно хотел прогнать дурное видение. – Наверное, показалось. В противном случае…

Он хохотнул, как после неудачной шутки. Потом пожал плечами и показал на левую стену, на которой влюбленная пара была изображена под раскидистым деревом.

– Дама в белом платье, судя по всему, Изольда, а страстно обнимает ее, должно быть, Тристан, – продолжил он. – Ага, а вон там он протягивает ей любовное зелье…

– Было бы весьма кстати, если б вы в двух словах пересказали содержание легенды, – проворчала Сара. – Я, похоже, единственная здесь не знакома с миром германского эпоса.

Дядя Лу ухмыльнулся.

– О, вы не знаете самой известной в мире истории любви? Ладно, вот вам сокращенная версия. За подробностями рекомендую съездить на экскурсию в Байройт… – Он прокашлялся. – Король Ривален влюбился в прекрасную Бланшфлер, но они вынуждены были скрывать свои отношения. Едва Бланшфлер забеременела, Ривалена убил злой король Морган. Бланшфлер умерла от тоски, а их ребенок вырос, не зная своих родителей. Ребенка звали Тристан.

– А Изольда? – спросила Сара.

– Проявите терпение! – Дядя Лу поднял руку. – Спустя много лет Марк, король Корнуолла, просит Тристана освободить ирландскую принцессу Изольду. По дороге в Британию они случайно выпивают любовное зелье, которое предназначалось для Марка и Изольды. Ну, а дальше начинаются прихоти судьбы…

Цоллер показал на другую картину, где Изольда тоскует у постели Тристана, очевидно умирающего.

– Тристан любит женщину, предназначенную другому. Насколько мне известно, это и теперь излюбленный мотив в любовных романах и дешевых сериалах. Прекрасный юноша женится на другой, и ее тоже зовут Изольдой. Но и это не помогает ему забыть истинную Изольду. В конце концов, после всевозможных интриг, которые теперь не прошли бы ни в какой сценарий, оба умирают. Конец истории.

Сара сдержанно похлопала.

– Спасибо, что восполнили пробел, господин Цоллер. Хотя идей по-прежнему никаких. Зато в голове теперь ворох имен. – Она вздохнула и стала перечислять: – Король Ривален, Бланшфлер, Морган, Марк, вторая Изольда…

– Бо́льшую часть имен я опустил, – сказал с усмешкой дядя Лу. – Иначе целый вечер уйдет на их перечисление.

Тут у Стивена что-то щелкнуло в голове. Словно нужный, давно искомый элемент мозаики занял свое место.

Неужели оно?

– Подождите! – воскликнул букинист. – Как там звали мать Тристана?

Цоллер взглянул на него в недоумении.

– Бланшфлер. А почему вы спрашиваете?

– Бланшфлер… – Стивен нахмурил лоб, перевел взгляд на женщину в белом платье. – Возможно, это только совпадение, но если не ошибаюсь, то с французского это переводится как…

На краткий миг воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гудением кондиционера.

– Белый цветок! – воскликнула Сара. – Белый, как лилии для Марии! Ты и в самом деле думаешь, что «Бланшфлер» – ключевое слово? Многовато букв…

Стивен быстро закивал, едва сдерживая голос.

– А почему нет? – Он поднял три пальца. – Первым словом было «Мария», вторым – «Лилия». А третье «Бланшфлер» – и женщина, и одновременно белый цветок! Оно объединяет в себе лилию и Марию. Это сумма первых двух слов! – Букинист взволнованно показал на картину. – Бланшфлер и этот король Ривален вынуждены были скрывать свою любовь, как и Тристан с Изольдой, как…