Николай Леонов - Мастер

Николай Леонов, Георгий Садовников

Мастер

Повесть

Пролог

- Ну, вот и все, - сказал начальник краевого управления. - Ну, вот и пора распрощаться, Михеев. Скатертью дорога, так сказать. Три дня вам на сборы. На тары, на бары. На всякую раскачку. Потом дорога поездом, и на шестой по месту новой службы - как часы.

Он рассуждал-приказывал, как будто это касалось его: и перевод в Москву, и железнодорожный контейнер, и всякое такое, сопряженное с отъездом Он фантазировал, что бы сделал он в положении Михеева. Первым делом он бы собирался три дня и три ночи. Всласть и со смаком пакуя каждую щетку. А Михееву хватало дня с избытком. Ну, день бы взял еще на всякий случай. Не более того. Отдел он передал заместителю, и делать ему здесь было нечего, в Краснодаре. Лишний день - это пытка. После смерти жены минуло много лет, но город, где, куда ни ступи, все связано с ней, не перестал быть источником печальных воспоминании.

Он просился куда угодно, лишь бы отсюда подальше. Так и написано в рапорте синим по белому. И начальник его читал, от него-то рапорт пошел вверх, переходя из рук в руки А оттуда спустили взамен другую бумагу, и она так же передавалась из рук в руки, только в обратном порядке. Он, Михеев, узнал ответ и подумал, ну что ж, это кстати, - в Москве его дочь и внучата, - пожалуй, ему повезло. - Там-то вы в Лужники. Там уж все матчи, - проговорил начальник. Он все-таки слегка завидовал Михееву доброй завистью старого друга.

- Там двое внучат, в Москве. Такие подрастают сорванцы, - возразил Михеев, защищаясь.

- Ну да? За «Динамо»-то вы болеете? Не станете же отрицать?

- Разумеется.

Сказал он просто так, стараясь не обидеть. А ему давно не до футбола. Это была какая-то другая страна - футбол. Веселая и беспечная. Но ему там места не нашлось. Не подошел он как-то.

- Ну что ж, счастливого пути и всяческих успехов, - сказал начальник, поднимаясь и долго не отпуская михеевскую руку. Потом Михеев зашел в хозчасть и сдал пистолет.

- Пока займитесь утюгом. Для тренировки. Чтобы кисть не отвыкла, вытяни руку с утюгом и так подержи, - сказал начальник хозчасти, составляя акт о сдаче оружия.

Михеев расписался, где положено, и вышел на улицу. Здесь его поджидали. Напротив, через улицу, стоял пожилой мужчина в новом двубортном пиджаке и полосатом галстуке. Он привалился плечом к стволу приземистой катальпы и угрюмо смотрел на Михеева. Его глаза сидели глубоко под густыми бровями, издали просто темнели глазные впадины, и было трудно разобрать, куда смотрит их хозяин. Но Михеев знал точно: взгляд принадлежит ему. Большие мягкие листья катальпы висели почти над головой мужчины, как мягкие собачьи уши, и ствол ее, казалось, поскрипывал под тяжестью его плеча - такая сила угадывалась под пиджаком.

Михеев глянул мельком на ожидавшего и зашагал к центру города. Мужчина помедлил, точно нехотя оттолкнулся плечом от катальпы и двинулся следом за Михеевым. Иногда косясь на витрины, тот видел его отражение. Мужчина шел теперь почти вровень по другой стороне улицы.

Потом Михеев брал чемодан в универмаге, а непрошеный спутник торчал поодаль за спиной, и публика разбивалась о него, будто о скалу, обтекала стороной.

Подобрав чемодан, Михеев направился в кассу. Мужчина стоял все на том же месте, как раз на его пути.

- А, Мастер, это ты? Ну, здравствуй. Как живешь? - сказал Михеев принужденно.

- Здорово, начальник. Твоими молитвами только, больше еще чем?

- мрачно буркнул Мастер, не уступая дороги.

- Ну, я пошел, - сообщил Михеев, хотя толком и сам не знал, зачем он это объясняет. Пошел себе, и все, какие разговоры.

Но Мастер промолчал, только выпятил нижнюю губу - задумчиво или просто так. И Михеев тоже его обогнул, при этом Мастер не шелохнулся, так и остался к нему спиной. Но когда Михеев шел назад к прилавку, Мастер все же удосужился сделать разворот. Он медленно повернул свое тяжелое тело вокруг оси и встретил Михеева лицом.

- Значит, уезжаешь? - на той же низкой ноте произнес Мастер, обращаясь скорее к самому себе.

- Переводят, Мастер, - сказал Михеев чуть ли не в оправдание. И без этого можно было обойтись, никто не тянул за язык. Но он стоял перед Мастером и разводил руками.

- Ну-ну, - помолчав, выдавил Мастер из себя, по-прежнему не уступая дороги.

- Такие дела, - согласился Михеев тоже после паузы, и это напомнило тот день, когда они молча два часа просидели у Мастера за столом лицом к лицу и только изредка цедили это же самое «ну- ну» и «такие дела».

Тогда, в прошлую зиму, Мастер ни с того, ни с сего пригласил его на день рождения. И Михеев, застигнутый врасплох, от этой неожиданности принял предложение. Они сидели молча вдвоем за нетронутой бутылкой водки. Говорить им было не о чем. И они сидели, невольно погрузившись в общие воспоминания, только каждый вспоминал свое в этих давних событиях.

- Такие дела, - повторил Михеев и опять обошел Мастера, стараясь не задеть.

Каким образом пронюхал Мастер о его отъезде? Тут оставалось только гадать. Может, за минувшие тридцать лет между ними уже возникло нечто вроде телепатической связи? Между ним, работником розыска, и этим матерым замшелым преступником. Что только не бывает! Не учтешь всего. Когда вот так некий человек напрочь становится частью твоей жизни. И хотя в последние годы Мастер ушел на покой, это уже ничего не меняло. Напоминания о нем отныне существовали вечно.

Но вот теперь их пути расходятся, и Мастер навсегда выбывает из его жизни. Михеев подумал об этом только сейчас. Его собственная судьба настолько сплелась с судьбой Мастера, что эта мысль попервоначалу показалась удивительной. Он даже обернулся. Но толчея скрыла Мастера. И только по кипящим бурунам можно было догадаться, что тот по-прежнему стоит на скрещении самых людных путей, между прилавками и кассой.

Михеев поправил штатскую кепку и вышел на улицу.

В квартире опустело - часть вещей он уже упаковал и сложил их вдоль стенки. Теперь в комнатах завелось эхо, и шаги его словно получили продолжение, отдаваясь под потолком. Он набрал телефон товарной станции - справился о контейнере, который был заказан еще три дня назад, и вновь занялся укладкой.

Вещей после жены еще оставалось много. Они попадались на глаза и под руку на каждом шагу и бередили приутихшую боль. Часть их, имевшую ценность, он отправил ее родне. Остальное отнес дворничихе. Оставил только памятное. И казалось, после этого нечего будет паковать - у него-то вещей раз-два и обчелся. Но не тут-то было - он запутался в массе мелочей.

Выходит, квартира ими кишела, а он не знал этого раньше.

Временами хлопоты приводили его к окну, и он тогда бросал невольный взгляд на улицу. Там, наискосок, где виднелся угол сквера, сидел на скамейке Мастер.

Скамья стояла так, что Мастеру пришлось сидеть спиной к михеевским окнам. Он изредка поворачивал голову и смотрел на окна. И Михееву было нетрудно представить, как багровеет могучая шея у Мастера от такой принужденной позы.

Сидел он допоздна, пока не растворился в темноте, но утром он пришел, когда Михеев загружал контейнер. Михеев и рабочие натужно волокли пианино, покрикивая «давай, давай», а Мастер наблюдал в сторонке, и его лицо с мелкими чертами было безучастно ко всей этой возне. Только его глаза временами останавливались на суетящемся Михееве, и тогда по ним можно было догадаться, что Мастер о чем-то думает.

- Чего стоишь? Лучше подмогни! - кивнул один из рабочих.

Мастер глянул равнодушно и бровью не повел. Он-то, который пер с десяток верст на собственном горбу металлический сейф средней величины, потому что тот не открылся на месте, где ему было предписано стоять.

На контейнер рабочие навесили пломбу и укатили на станцию. Оставшийся Михеев стряхнул с ладоней пыль, вытер лоб носовым платком и только тогда посмотрел на Мастера.

- Вещички, значит? Барахлишко? - просипел Мастер со своей позиции издали и даже шага не сделал, хотя их разделяло расстояние для беседы малоподходящее.

- Барахлишко, Мастер. Вещички, - подтвердил Михеев, закурил и обвел глазами улицу, прощаясь.

Ответ, вероятно, исчерпал весь вопрос до дна. Мастер молчал. Так они немного постояли переминаясь. Потом Михеев кивнул и вошел в подъезд, точно порвал невидимые путы, а Мастер навечно остался там, за пределами его жизни.

Под вечер у Михеева собрались друзья. Сидя на чемоданах, выпили водки и потом, расхватав багаж, отправились на вокзал.

Поезд пришел со стороны Новороссийска.

То ли проводница была близорукой, то ли неповоротливой, только у михеевского вагона выросла очередь. И Михеев стоял с друзьями в стороне.

Приятели били его по рукам, трясли за плечо, кричали вразнобой, прощаясь.

А поодаль, широко и твердо расставив чугунные ноги, стоял Мастер. Он курил, затягиваясь неторопливо. Сигарету прятал в ладонь по мальчишеской привычке, а вторая рука была в кармане.