Фридрих Незнанский - Заложник

Фридрих Незнанский

Заложник

1

…И поглядел он на дело рук и ума своего, и подтвердил, что все правильно, этим и должно было закончиться…

Ну-ну, Александр Борисович, ты давай полегче, не зарывайся! Не Вездесущий, однако! Это ведь только Моисею, не ведавшему имени отца своего, разрешили — свыше! — сообщить миру: «И увидел Бог, что это хорошо… И стало так».

А ты куда? Вполне достаточно спокойной и взвешенной констатации факта: долгая и напряженная работа объединенной следственной группы завершена, злой супротивник пал, утеряв honor (то есть, как толкует словарь иностранных слов, преувеличенное чувство собственного достоинства, высокомерие, заносчивость, спесь) и схлопотав себе при этом вполне приличный срок. Нечасто подобные расследования заканчиваются таким вот образом. Обычно в самый последний момент начинают скрипеть пресловутые «тормоза», включаются мобильные телефоны, возникают буквально из ниоткуда проблемы государственной целесообразности, после чего вся твоя доказательная база не стоит и выеденного яйца.

С этими возвышенными и одновременно обидно-горькими мыслями руководитель группы, старший следователь Управления по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры, государственный советник юстиции третьего класса А. Б. Турецкий и покинул здание Верховного суда на Поварской с безвольно поникшим от дневной жары триколором Российской Федерации.

Оглянулся, посмотрел в сторону неба над фронтоном и поморщился: громоздко, но не впечатляет. Вот в Штатах, где приходилось по долгу службы бывать неоднократно, там впечатляет. Там уж действительно Дворец правосудия, иначе и не скажешь, с куполом и величественной лестницей. А здесь, дома, почему-то постоянный ремонт, обшарпанные строительные леса, серость и вообще полный мрак. Словом, не Рио-де-Жанейро, как выражался великий Остап. Подумалось: а ведь все верно, какой дворец, такое в нем и правосудие. Хотя на этот раз жаловаться вроде бы и грех. Ну-ну…

Вдоль фасада выстроился бесконечный ряд «мерседесов», БМВ, «вольво», «тойот» с теми же триколорами на номерных знаках. Такие же «крутые» машины теснились и у противоположного тротуара. Новенькая «Лада-десятка» Турецкого, нахально втиснувшаяся между оборзевшими от собственной значительности японскими джипами, все равно выглядела жалкой сиротиночкой среди богатых родственников.

— Саша, не гони лошадей! Дай хоть руку пожать! Рад тебя видеть! — услышал он вдруг справа от себя и повернулся на голос, ибо до этого смотрел влево, на движущийся плотным потоком транспорт, чтоб успеть перебежать через улицу между машинами. — Ну, привет, старик! Ты чего, не узнаешь, что ли? Забурел совсем? Обрати внимание на мое существование! — И мелкий, ненатурально радостный смешок.

Последняя фраза была определенно из прошлого, из какого-то популярного в шестидесятых годах фильма.

Да узнал его, конечно, Турецкий. Толстый, но достаточно подвижный, с выбритой до бильярдного блеска лысиной, в элегантном «прикиде» и с крупным, игриво выставленным напоказ, сверкающим перстнем на левом мизинце, ей-богу, карата на три, не меньше, к Турецкому бодро держал путь не кто иной, как Игоряша. Хотя по нынешним временам его правильнее было бы называть исключительно глубокоуважаемым господином Залесским Игорем Валентиновичем, банкиром и, естественно, олигархом, ничуть не меньше, иначе уважать себя не будешь! Вон ведь какие у тебя, оказывается, знакомые, Турецкий! А ты, получается, как бы нос воротишь? Как бы — любимое уточнение высоко причастных. Как бы думаю, как бы уважаю тебя, как бы помогу, если что…

А ведь его, этого Игоряшу Залесского, между прочим, держал в памяти Александр Борисович, раскручивая дело об уводе банковских миллиардов в офшоры. Но не в качестве подозреваемого там или свидетеля, а исключительно как одного из теневых конкурентов господина Новоселова, окончательно только что растерявшего ту самую «словарную» спесь в зале судебных заседаний. И уже безо всяких «как бы».

— Привет, привет, Игоряша, — добродушно откликнулся Турецкий. Ну что ж, раз тебе хочется по-простому, пусть так и будет. Мы тоже не прочь на «ты». — Если собираешься сказать мне… как бы спасибо, то совершенно зря! Видит Бог… Слушай, старина, я чего-то не секу, а разве ты имеешь отношение к тому делу? — Турецкий качнул головой в сторону здания суда. — Тогда почему ж я тебя в зале не видел?

— А я к Новоселову не причастен! — радостно вскинул руки Игоряша. — Ты про что, старик? Не, ну верно, помощи ты с моей стороны никакой не видел. Но ведь, прикинь, и помех тоже! Не так?

— А что, была возможность?

— Да никогда в жизни, старик! Это исключительно твоя собственная победа! Поэтому и прими мои как бы самые, так сказать, искренние…

— В последнем не сомневаюсь… — ухмыльнулся Турецкий.

Он увидел выбиравшихся из джипов «добрых молодцев» с непроницаемо-тупыми, характерными физиономиями и спросил:

— Слушай, а эти тебе зачем? Аудитория? Благодарные слушатели?

Игорь обернулся, хохотнул по поводу «аудитории» и небрежным взмахом ладони приказал охране убраться с глаз долой. Команда была исполнена вмиг. Игорь же укоризненно помотал головой и сказал, будто рассчитывая на сочувствие со стороны старого школьного товарища:

— Вот ведь, блин, заставь дураков Богу молиться!

Турецкий понимающе покивал, посочувствовал Игоряше, который вот прямо сейчас подойдет к нему и падет в объятия, изобразив радость от нечаянной встречи. Хотя, по идее, самое место ему находиться рядышком с тем же господином Новоселовым. В клетке, другими словами. За спиной у бригады адвокатов. Но сегодня там остался Новоселов, а вот Игоряша здесь. Однако даже если бы и был он в зале, то наверняка предпринял максимум усилий, чтобы казаться там невидимым. Незаметным и никому не известным. А теперь, когда было объявлено во всеуслышание, что руководство Верховного суда Российской Федерации оставило без удовлетворения просьбу господина Новоселова о принесении протеста в порядке надзора, Игоряша решил, конечно, что больше незачем скрывать своего былого знакомства со следователем… Может, он и прав. По-своему. Что еще случится? Ну, подаст этот ушлый Грозмани, руководитель адвокатской бригады, защищающей «Новоселова and company», апелляцию непосредственно Председателю Верховного суда, так это его неотъемлемое право. И даже обязанность! Иначе за что же ему сумасшедшие деньги платят? Но, полагал Александр Борисович, все это будет лишь очередной попыткой оттянуть время. Многолетний опыт подсказывал Турецкому, что вердикт суда окончательный, и отдыхать теперь господину Новоселову, согласно воистину бессмертному, а также судьбоносному выражению великого артиста Анатолия Папанова: «Тибе посодють, а ты не воруй!» Если не случится чего-нибудь непредсказуемого, вроде всеобщей амнистии.

Турецкий стоял и дружелюбно, насколько позволяла совесть, улыбался. Игорь приблизился, несколько запыхавшись.

«М-да, а здоровьишко-то у тебя, старина, явно оставляет желать лучшего. Перебор, Игоряша, перебор… Да оно и понятно: треволнения, партнеры, которые держат тебя в таких „дружеских“ объятиях, что впору дух испустить, а тут еще этот процесс, с легкой руки газетной братвы названный „Делом олигархов“. Когда ж о себе-то думать?..»

Получилось таким образом, что, предъявляя обвинения Новоселову, «нагревшему» родимое государство, которое его, засранца, вспоило и выкормило, на баснословные бабки, Александр Борисович, сам того не желая, объективно поспособствовал тому, чтобы теперь именно Игоряша занял опустевшую нишу. Вот ведь как получается иной раз в жизни! А во время длительного судебного процесса они — знакомые с детства, но ничуть не больше — так ведь и не встретились. Да и вообще, до сей поры, если память не изменяет, всего и были-то одна или две встречи, случайные и ни к чему не обязывающие. А как процесс завершился, гляди-ка, чуть ли не друзьями оказались! Действительно, блин…

Турецкий понимал подоплеку интереса к себе.

— А позволь поинтересоваться, зачем ты приехал? Ну, я — понятно, здесь моя работа. А тебе это все на фиг нужно?

— Да, в общем, если честно, на тебя хотел посмотреть.

— А если нечестно? — Турецкий продолжал улыбаться, и, видит Бог, никто не смог бы его заподозрить в какой-нибудь бяке, приготовленной неожиданному собеседнику.

— Да то же самое! Я весь этот процесс в записи слушал. Дома у себя.

— Разве транслировали по телевидению?

— А ты, старик, по-прежнему остряк! — словно бы обрадовался Игоряша. — И всегда, сколько помню, таким был! Насмешник! Молодец, что не растерял лучших юношеских качеств. Это в наших кругах нынче большая редкость… — И он даже засопел огорченно.

— Что именно? Затянувшееся детство?

— Хорошо с тобой, Сашка! — воскликнул Игоряша. — Ой, извини, старик! Я так… фривольно с господином генералом от юстиции… Не обижаешься? Исключительно по старой памяти…