Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим Страница 33

Следователь Акимова: Вы так хорошо знаете статьи Конституции о своих правах, а знаете ли вы 130 статью Конституции?

Литвинов: Я не знаю по номеру, но содержание, наверно, знаю.

Следователь Акимова: Статья 130 обязывает каждого гражданина соблюдать законы.

Литвинов: Я хотел соблюдать закон и считаю, что соблюдал его.

Следователь Акимова: Знаете ли вы 112 статью Конституции?

Литвинов: Мы рассматриваем конкретное обвинение или вы экзаменуете меня на знание Конституции?

Тут я не выдержал, открыл дверь в студию и сказал:

— Извините, Сергей Петрович, можно вас на минуту?

Акимов махнул оператору выключить камеру и вышел из студии:

— В чем дело?

— Дай мне этот текст, я его сокращу втрое.

Акимов нахмурился:

— Зачем?

— Потому что актеры или живут в кадре с первой реплики, или не живут никогда. Эта актриса не твоя бабушка.

— С чего ты взял? Она красавица!

— И еще какая! Мэрилин Монро! Каждый мужик в зале захочет ее раздеть. Ты хочешь, чтобы все зрители раздевали твою бабушку?

Акимов секунду смотрел мне в глаза, потом повернулся и ушел в студию.

— По-моему, этой репликой ты убил его наповал, — улыбнулся мне Закоев.

— Ничего, — сказал я. — Он мой должник, он тоже бил меня наповал.

В этот момент вернулся Акимов и молча протянул мне три страницы текста. Я порвал первые две и вернул ему последнюю:

— Поехали! Давай следующую Акимову.

Акимов взглянул на оставшийся текст, он начинался с реплик его бабушки « Вы держали в руках плакат. Откуда он появился?» и «Какой вы держали лозунг?». В принципе хорошей актрисе даже этих двух реплик достаточно, чтобы сыграть советского следователя. И, слава богу, Серега это понял.

— Сволочь ты, — улыбнулся он и ушел в студию, вызвал следующую актрису.

— Да, теперь понимаю, зачем ты ему нужен, — сказал мне Закоев. — Ладно, я пошел. Когда выберете актрису, придете ко мне.

Но ни следующая Мэрилин (ей-богу, не хуже, чем Монро!), ни та, что была еще краше после нее, в следователи не годились. И вдруг…

Я узнал ее, как только она вошла в кадр! Нет, не Монро, а нечто между Татьяной Дорониной и Натальей Гундаревой, только с васильковыми глазами, рыжей халой на голове и веснушками на круглом лице. Мне кажется, я даже рот открыл от изумления и шока, ведь еще вчера она неуклюжей толстушкой выходила из воды, ей было всего шесть лет, и бабушка кричала ей «Алена! Алена!» А сегодня… Ну да, ей уже двадцать шесть…

Между тем эта Алена села за стол напротив «Литвинова», с минуту вчитывалась в текст и…

— Вы! — прищурясь рыжими ресницами, вдруг выпалила она в него. — Вы держали в руках плакат! — и резко подалась к нему всем корпусом: — Откуда он у вас?

— Я не снимаю с себя ответственности ни за один плакат, — прочел с листа актер. — И не вижу причины отвечать на этот вопрос.

Но она уже перла как танк — хлопнула ладонью по столу, но сказала тихо, как змея:

— Я спрашиваю: какой вы держали лозунг?

Знаете, есть актеры-личности, которые, войдя в кадр, тут же заполняют его своей энергетикой и стягивают всё зрительское внимание на себя. Они еще ничего не сказали, не сделали ни одного жеста, а вы уже не смотрите на других актеров, вы смотрите только на них. Такими были Жан Габен, Симона Синьоре, Луи де Фюнес, Марлон Брандо, Михаил Ульянов. А в наше время, то есть в две тысячи четырнадцатом — Сергей Гармаш, Алексей Серебряков, Ксения Раппопорт… Эта Алена просто задавила актера, который подавал ей реплики Литвинова, он растерянно оглянулся на Акимова, но она продолжала давить:

— В глаза смотреть! Я спрашиваю: какой был лозунг?

— «За вашу и нашу свободу», — пролепетал актер, — но я не снимаю с себя ответс…

Она не дала ему даже закончить:

— Как выглядел ваш плакат?!

— Кусок полотна с палочками двадцать — двадцать пять санти…

— Как вы были одеты?

Тут студийная дверь приоткрылась, и в просвете появилось счастливое лицо Акимова. «Ну как?» — спрашивали его глаза. Я поднял руку с поднятым вверх большим пальцем. Через пять минут мы уже втроем — я, Акимов и Алена — были в кабинете Закоева.

— Нашли актрису? Поздравляю! — сказал он и посмотрел на часы. — Антон, у тебя осталось восемнадцать минут. Что ты решил с договором?

— Договор я подпишу, гонорар разделишь пополам — половину мне в две тысячи четырнадцатом, половину сыну в две тысячи тридцать четвертом. Но есть еще одно условие.

Закоев нахмурился:

— Мне не ставят условий, я тут хозяин.

— А когда тебе нужен сценарий?

— Завтра! Вчера!

— Вот видишь. Я напишу его за три недели, если попаду в девятое октября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года на суд по делу этой демонстрации и на две недели в Дом творчества «Болшево».

Похоже, Акимов к своим шестидесяти стал думать быстрее, чем в сорок, он тут же сказал:

— Я с тобой!

— И я, если можно… — попросила двадцатишестилетняя Алена. — Чтобы посмотреть на свой персонаж в натуре. Ведь Маша Климова летала смотреть на Горбаневскую…

Желтые глаза Закоева медленно перешли с меня на Акимова, потом на Алену и снова на меня.

— Ладно, — усмехнулся он. — Но стоимость этой поездки я вычту из ваших гонораров.

7

СЛАВА ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ,

ДОЛГИЕ ЛЕТА ВОЖДЮ ВСЕХ НАРОДОВ!

Уходя из квартиры — выключай электроприборы!

БЕЗГРАНИЧНАЯ ЛЮБОВЬ И ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ

ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ ЗА ЕГО ПОДВИГ

ВО ИМЯ СЧАСТЬЯ ВСЕХ НАРОДОВ!

Береги хлеб — наше богатство!

ПОД МУДРЫМ РУКОВОДСТВОМ КПСС — ВПЕРЕД

К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА ВО ВСЕМ МИРЕ!

В Сбербанке деньги накопил —

квартиру новую купил!

Конечно, я слышал и читал, что в советское время вся страна была в таких плакатах и транспарантах. В своем дневнике Юрий Нагибин описывает потрясающую фреску на перроне львовского вокзала. Сталин и его соратники — Молотов, Берия, Калинин, Каганович — стоят на вершине мраморной лестницы, а по ступенькам расположились советские граждане всех видов: рабочие, колхозники, ученые, спортсмены, летчики, моряки, старики, юноши и девушки, дети. В едином порыве они простирают к вождям руки, отягощенные плодами их труда: колосьями, шурупами, чертежами на ватмане, пробирками, футбольными мячами, виноградными кистями и кусками каменного угля. А вся страна от Выборга до Находки была в портретах и памятниках Ленина, причем в каждом уголке этот Ленин был свой, местный — в Салехарде он выглядел как ненец, в Якутске — как якут, а во Фрунзе — как киргиз…

Но одно дело читать или смотреть в кино, и другое — ехать по Москве в октябре 1968 года и видеть вокруг не яркую неоновую рекламу ВТБ-24, «Лексуса» и кока-колы, а гигантские портреты «самого мудрого вождя прогрессивного человечества» Леонида Ильича Брежнева, ладошку Ленина на панно «Верной дорогой идете, товарищи!» и повсеместные призывы ЦК КПСС крепить борьбу за мир во всем мире и повысить производительность труда в связи с приближающейся 61-й годовщиной Великого Октября. При том, что все это — и транспаранты, и дома, и Садовое кольцо — было заштриховано серой пеленой осеннего дождя с мелким, как манка, снегом.

Было восемь тридцать утра 9 октября 1968 года, когда в этой пелене мы «упали с неба», то есть мягко приземлились прямо на Садовое кольцо в районе Таганки и влились в непривычно редкий поток «Жигулей», «Москвичей» и «Запорожцев». Среди этих так называемых автомобилей наша «Волга» и еще пара черных начальственных «Волг» выглядели просто каравеллами.

— Добро пожаловать в социализм! — сказал Акимов, лихо управляясь с педалью сцепления и рукояткой механической коробки передач.

Я поразился, как быстро и просто произошла наша телепортация. Кажется, еще пять минут назад в костюмерном цехе «Тимурфильма» нас переодевали в поношенные китайские плащи и костюмы шестидесятых годов, и начальник реквизиторского цеха — располневшая Люся-«хлопушка», та самая, которая выскакивала с хлопушкой к объективу перед каждым дублем на съемках «Мастер и Маргарита», — выдала нам наручные часы «Салют» производства 1965 года, советские паспорта с нашими фотографиями и свердловской пропиской на случай необходимости поселения в московскую гостиницу и аванс в счет наших будущих гонораров — по триста смешных и маленьких, как фантики, советских рублей с портретами Ленина на них.

— Паспорта, конечно, липовые, но аутен-т-тичные, отличить невозможно, — сказала она с заминкой. — А деньги настоящие, советские, будьте экономны, вы всего лишь работники Свердловской киностудии. Имейте в виду: это в две тысячи четырнадцатом рубль стоил три цента, а в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом все было наоборот — доллар стоил пятьдесят восемь копеек. И Закоев будет с вас удерживать по этому курсу. Так что чем меньше потратите, тем лучше для вас.