Антон Первушин - Охота на Герострата Страница 44

Одного из штатских (того, который был с мегафоном) я узнал: полковник Хватов собственной персоной. Ну что ж, пришлось, значит, встретиться и на этот раз. Только вот сегодня МНЕ придется выступать в роли вашего спасителя. Придется. А заодно и должок оплачу. С процентами.

- Здравствуйте, Игорь Павлович, - сказал я, но протянутую для приветствия руку проигнорировал: обойдешься. - Без меня, смотрю, ничего у вас толком не получается. Может, пора в отставку? А мне - на ваше место?

Улыбка сошла с лица Хватова. Он убрал руку:

- Напрасно вы так, Борис Анатольевич.

- Ничего в нашей жизни не бывает "напрасно".

- Зачем ты, Игл? - пытался остановить меня Мартынов.

Я смерил его холодным взглядом. О, Господи, скольких сил мне стоила эта холодность! Ведь я уже был на пределе в тот момент; я же был уверен, что умру сегодня, здесь, под жарким летним солнцем, в тишине, после всех усилий - умру. И черное отчаяние готово было переполнить меня в любую секунду, отпусти только чуть вожжи.

- Ладно, - сказал я. - Начинайте. Сколько можно тянуть?

Полковник поднес мегафон к губам:

- Лаговский, вы меня слышите?!

Я даже не сразу сообразил, к кому Хватов обращается, но потом, конечно, вспомнил... Вот так-так... Лаговский. Николай Федорович. Значит, это все-таки твоя настоящая фамилия. Но какая наглость устроиться в Одессе под своей собственной фамилией! Вот и еще одним вопросом меньше. Только зачем тебе, Игл, перед смертью столько ответов?..

Все-таки у Герострата был сильный голос: он отвечал без мегафона, но по громкости его ответ ничем мегафону Хватова не уступал:

- Слышу, слышу! Ну как там, появился мой любимчик?

- Борис Орлов здесь!

Смех, почти хохот.

- Наконец-то! Ну что, работаем по уговору? Или есть новые предложения?

- Нет! Начинаем!

- Пусть тогда идет. Топай сюда, маленький мой.

За все время переговоров я не заметил в люке ни намека на движение. Герострат предусмотрительно не выставлял себя снайперам напоказ.

- Что за "уговор"? - обернулся я к Мишке.

- Ты встаешь внизу, у трапа, - пустился в скорые объяснения Мартынов. - Он выпускает заложников; они сходят по трапу. Когда выйдут и сойдут все, ты начинаешь подниматься.

- Разумно, - кивнул я, - с его стороны, - а потом, помолчав, не без издевки (единственный способ остался уберечься от срыва) задал еще один вопрос: - Ну а что у нас приготовлено на вторую часть? Какой там у вас "уговор"? Надо понимать, самолет забросают гранатами?

- Да ты что?! - Мишка казался искренним. - Там же будешь ты, Борис!

- Не в первый раз подставлять меня под пули, ведь верно? Уж как-нибудь примете этот грех на душу, правда, Игорь Павлович?

- Вы бредите, Борис Анатольевич, - резко отвечал Хватов. - Мы же гарантируем вам безопасность. Мы готовы выполнить любое его требование в обмен на вашу жизнь. Потому штурма не будет. Только вы тоже постарайтесь вести себя там благоразумнее. А то если...

- С чего это вдруг такая забота?

- Игл!..

- Постой, Мишка. Мне интересно полковника послушать.

Хватов устало опустил руки.

- Не нужно считать меня холодным расчетливым мерзавцем, - сказал он, глядя мне в глаза. - Я тоже человек. Если бы такое было возможно, если бы он потребовал в обмен на заложников меня, я бы пошел. И с радостью бы, Борис Анатольевич, пошел, потому что... потому что... Да что толку объяснять: вы все равно меня не слушаете...

- Напротив, я вас внимательно слушаю, - сказал я. - И кое-что понял. А теперь послушайте меня, Игорь Павлович. Если Герострат попытается уйти, если найдет лазейку и захочет ею воспользоваться, немедленно уничтожьте его. Даже если для этого придется убить меня. Вы поняли?!

Хватов приподнял брови; сбоку невнятно охнул Мишка.

- Я не понимаю вас, Борис Анатольевич.

- Неважно. Вы сделаете так, как я вас об этом прошу?

- Игл, ты в своем уме?!

- В своем, - я посмотрел на Мартынова. - Ты, наверное, тоже меня не понимаешь?

По глазам было видно, что нет. В глазах его была растерянность. Вот так, подумал я. А когда-то мы понимали друг друга с полуслова.

- И не нужно понимать, - сказал я ему. - Главное делайте, что я говорю: уничтожьте его.

И я пошел, пошел к трапу, прокричав уже на ходу:

- Герострат, я иду к тебе!

Пошел. И хотя каждый новый шаг давался все с большим и большим трудом, а в ушах зазвенело, как после легкой контузии от продолжительной стрельбы из АКМа, я знал, что дойду, не сверну в сторону, потому что "там дети... восемнадцать детей".

Я остановился у трапа и в ту же секунду вниз по ступенькам двинулись заложники. Посторонившись, держась рукой за поручень, я стоял у трапа, а они шли один за другим: женщины тихо плакали, мужчины или зло щурились или выглядели озабоченно-расстроенными, одного побагровевшего толстяка придерживали под руки, он едва волочил ноги: видно, прихватило сердце. И только дети казались внешне спокойными. Наверное, просто не смогли они еще оценить всю величину опасности, которая им только что угрожала.

Дети, черт подери! Я же никогда, ни разу в жизни не задумывался о своем собственном ребенке, каким он будет, каким бы я хотел его видеть, если, конечно, появится он когда-нибудь у меня. И не стояло как-то никогда передо мною вопроса, как сам я отношусь к детям, кто они для меня, эта неприметная за суетой взрослых дел часть человечества? Но я видел, что такое мертвые, УБИТЫЕ дети, я знаю, что ничего в мире нет горше маленького детского горя, и я не был способен отказаться, услышав требование Герострата.

Я провожал их глазами, выхватывая то одну, то другую маленькую фигурку из толпы уходящих через поле заложников, и думал о том, что у меня, наверное, уже точно не будет детей. Не успеть...

- Давай, Боря, поднимайся, - услышал я знакомый мне и ненавидимый голос. - Что ты там застрял?

И я стал подниматься по трапу, все еще придерживаясь за поручень. Шагнул в салон, усиленно моргая, чтобы побыстрее привыкнуть к сумраку, который царил здесь внутри, и снова услышал:

- Дверь не забудь прикрыть. Так, вроде, все вежливые люди поступают?

Я закрыл люк и повернулся на голос.

- Ну здравствуй, Боренька, - сказал Герострат, широко улыбаясь. Давненько мы с тобой не виделись. Сколько лет, сколько зим...

- ЛИТОПА НОТ! - произнес я, старательно выговаривая каждое слово.

Не знаю, на что я рассчитывал, решившись по памяти воспроизвести пароль, которым Хватов когда-то остановил целившуюся в меня из револьвера Люду Ивантер. Но это был мой единственный, мой последний шанс, и я им воспользовался.

Но, как и следовало ожидать, попал в "самое молоко". В лице Герострата ничего не изменилось. Он только рассмеялся и укоризненно погрозил мне пальцем свободной руки, в другой руке он держал пистолет системы "вальтер", дулом направленный на меня.

- Это кто ж тебя научил, Боренька? - поинтересовался он, откровенно куражась. - Не Хватов ли, наш общий друг? Он, наверняка. Предупреждал же я тебя: не надо нам рокировок. Не слушаешься ты, а зря! Ничем тебе, как видишь, приемчик этот не поможет.

- Так и будем в прихожей торчать? - спросил я, с усилием изображая полное равнодушие к своей неудаче.

- Проходи, проходи, Борнька, ласковый мой, садись. Смотри, сколько здесь мест. Выбирай любое. Ты как, у окошка больше предпочитаешь? Может, водички хочешь? Жарко сегодня, а у них тут минералка есть. Я уж обслужу тебя заместо стюардессы.

Я отрицательно покачал головой, хотя пить действительно хотелось: организм требовал возмещения потерянной в беготне и нервотрепке жидкости. Но решив, что потерплю, я уселся в ближайшее кресло, а Герострат устроился рядом в проходе. Очень близко ко мне. Я подумал, что будь на его месте кто другой, я бы легко и непринужденно на долгий срок вывел бы его из строя, но уж слишком хорошо я помнил, насколько быстро Герострат умеет двигаться. И мысль об этом снова меня остановила. Да и кроме всего прочего трудно забыть, что в твоей голове сидит изменник, послушный первому зову предводителя Своры, а значит, даже невероятно удачная попытка обречена на провал. Думая так, я расслабился и вытянул ноги, разглядывая Герострата почти в упор.

С момента нашей последней встречи он ни на гран не изменился: все такой же лысый, с округлыми пятнами на макушке, все те же тонкие шрамы, прорезающие подбородок, все тот же странный расфокусированный взгляд и эта его невероятная подвижность черт лица, которые, как опять показалось, живут своей обособленной жизнью. Николай Федорович Лаговский. Предводитель Своры. Герострат.

- Эх, Боренька, - сказал он. - Все ж таки шустрый ты хлопец. Смотрю на тебя и душа радуется. Казалось бы, простой и незатейливый советский студент - боевое прошлое не в счет - а такой оказывается проныра. И котелок опять же варит, дай бог всякому. Никто ведь не догадался, где меня искать. Один ты допер.