Александр Граков - Город пропащих

Граков Александр

Город пропащих

АЛЕКСАНДР ГРАКОВ

ГОРОД ПРОПАЩИХ

Он - бывший зек. Свой в доску за колючей проволокой. Опытный хищник с тремя "ходками" за спиной. Его девиз: украсть - украдем, ограбить ограбим, а если что - и убить рука не дрогнет. Звериное бандитское чутье обмануло его только раз - когда спас, почти случайно, из милицейской засады кавказца-предпринимателя. Когда согласился пойти к спасенному на службу. Когда не понял, в какую передрягу его втягивают и какую роль для него готовят. А когда наконец понял - вывернуться было уже почти невозможно...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВОЛКИ

Объявили: "Москва". И за спиной будто пропасть разверзлась. Все там - в прошлом, будь оно проклято. Теперь жизнь начиналась сызнова. Времени подумать хватило - шесть лет зону топтал...

Федор сидел, как статуя, его будто и вовсе не касалась суета в вагоне, обычная суета перед прибытием поезда на конечную остановку. Двигали чемоданы, тюки, снимали с полок какие-то баулы и ящики. Ругались, смеялись взрослые, визжали дети, одуревшие от духоты и людской скученности. За окном мелькали какие-то сараи, свалки, тощие тополя, бесконечные ряды железных коробок-гаражей.

"С возвращением, Федор Анатольич", - сказал он себе, скривив губы в жесткую ухмылку, и заметил, с каким испугом скользнули по его лицу выцветшие глазки тетки, занимавшей место напротив. Всю дорогу, долгие трое суток, Федор проехал молча, ни с кем даже словом не перекинулся. Вся эта мошкара его не интересовала. Сейчас, с самого первого шага на воле, важно было не ошибиться, просчитать все варианты, учесть прошлые ошибки. Федора не занимало, как смотрят на него попутчики, что думают. Он возвращался не домой, нет. Дом его был далеко отсюда, и там его не ждали. Он возвращался к "своим". И другого пути ему не было. Он давно поладил со своей судьбой и старался ей радоваться.

Федор разменял уже четвертый десяток. За спиной три ходки, здоров, внешность неяркая, но привлекательная, склонен к упорядоченной жизни, любопытен в меру, особый интерес питает к лицам другого пола, здесь как раз меры он не знал, слаб человек... Но честолюбия хватало, чтобы на задворках не мотаться. И жалеть ему не о чем. Украсть - украдет, ограбить - ограбит, а если хороший куш будет, то и "завалить" рука не дрогнет.

Федор оскалился весело на испуганную тетку:

- Приехали, мамаша...

Ее напугал его голос еще больше, чем трехдневное молчание. Белое пухлое личико вспыхнуло.

"Одичал ты, Федор, - подумал он. - Тюрьмой от тебя несет за версту. Запашок этот заметный..."

Вагоны лязгнули, толкнулись бестолково, поезд остановился. И Федор тут же забыл о тетке. Москва... Предали его тогда здесь или сам он все-таки прокололcя? Только полгода на свободе пожировал. Нет, сейчас думать об этом не следовало, пустое - в прошлых делах копаться. Он ведь запретил себе это, а все ж тянуло внутри что-то: подставили.

Первое время в зоне мучили сны о предательстве. Один особенно запомнился; как большинство кошмаров, он имел обыкновение повторяться. Снилось, что он в каком-то доме, за окном - глухая ночь и зловещий звук, не похожий ни на какие человеческие звуки. Там колышется белесая тень, неясная фигура. В ужасе пытается он позвонить своему близкому дружку, ближе некуда. Но никто на звонки не отвечает. Бросив трубку, Федор слышит стук в окно, там за стеклом возникает заголившаяся в адской злобе, страшная харя этого самого Друга...

Кто предал его? Кого он предал? Федор тогда до конца так и не разобрался в этом. Зона, куда он попал, была воровской, в ней сидели два "вора в законе", и всем остальным жилось неплохо, все было увязано с волей. Да у него и свой авторитет имелся, жить можно было. А теперь? Теперь предстояло набрать известный номерок. Его примут, и все будет по-старому. Как жил, так и будет жить! Кто раз на эту дорожку ступил, тому не остановиться. Пусть сказочки о перевоспитании в яслях рассказывают.

Федор подхватил свою спортивную сумку и, как нож сквозь масло, прошел сквозь столпившихся на выходе из вагона озабоченных и оживленных лохов. Никто и не пикнул. Злые, насмешливые глаза были у Федора. С таким лицом поди останови. Знал он, что преград ему нет и не будет. Пружина, крепко скрученная в зоне, распрямилась. Он ступил на перрон и, расправив плечи, чуть не расхохотался, глядя .на пестрый балаганный мирок вокзала, раскинувшийся перед ним.

"Все сначала и без промаха..." - промелькнуло в уме. Все они "бакланье", а он - Федор Артюхов, запросто его не возьмешь. Выкусите.

Он пробирался через загромождение вещей и тележек носильщиков к выходу, на площадь Трех вокзалов и твердил про себя, как заклинание, заветный телефонный номер. Может, здесь, на воле, за эти шесть лет что-то и изменилось, но связи, которые у него были, есть и останутся. После прежней отсидки братва приняла его, как родного. Помогли в первое время деньгами, машину купили. Все его кореши влились тогда в "бригаду" известного в Москве уголовного авторитета. Все было отлажено до такой степени, что он, как за зарплатой, приходил в определенный день к барыгам за деньгами. Контролировали они "кусок" Ленинского проспекта, в основном ларьки, пару гостиниц в том же районе, Павелецкий вокзал. Не Бог весть что, но проблем с бабками не было.

Федор перепробовал три телефона-автомата и с четвертого дозвонился. Голос ответил знакомый, как не узнать было шепелявого. У Федора даже дыхание перехватило, но лишь на секунду.

- Васька? Ну, Голова, привет. Свое отмотал, с вокзала звоню... Федор не ожидал, что настолько трудно дадутся ему эти несколько фраз. А ведь сколько раз он их мысленно уже произносил!

- Ты, Стреляный? - после короткого сомнения прозвучал недоверчивый вопрос.

- За битого двух небитых дают, - рассмеялся Федор, именно так сказал он тогда, когда его привезли с простреленной ногой после одной из стычек с "чечами" за раздел территории.

"Первая жертва будущей войны", - шутил он потом.

- Федор... - протянули на том конце. С радостью, но и еще что-то таилось в далеком голосе другана. Это "что-то" слегка царапнуло Артюхова, но он выругал себя за подозрительность.

- Федор, - повторил Голова уже оживленнее, - мы тебя к осени ждали.

- Что, апартаменты не готовы? - усмехнулся Артюхов. Сам не понимая почему, он начал раздражаться.

- Приезжай, приезжай, - после паузы затараторил Васька. - Вот только позже, мне отойти надо. Слышь, Стреляный? Буду часам к шести. По высшему классу встретим. Дело у меня сейчас...

- Ла-адно! - Федор повесил трубку, не слушая продолжения. Его душила обида, хотя понимал, что свалился как снег на голову. Где теперь до вечера кантоваться? Хотелось помыться, скинуть дешевые тряпки, оттянуться за рюмкой и выспаться от души.. Была у него еще пара телефонов, но туда звонить следовало по неписаному распорядку во вторую очередь. Ничего, он Ваське такой прием припомнит.

В толпе приезжих на площади Федору стало совсем тоскливо, его толкали, какие-то дядьки в грязных пиджаках, хватая за рукав, наперебой предлагали машину...

Он подумал минуту и юркнул в подземный туалет, сунул бабке на входе, не считая, деньги, и она выложила ему без слов чистое полотенце, мыло и даже зубную пасту.

Федор долго плескался над крохотной неудобной раковиной, не обращая внимания на лохматых, о чем-то спорящих, сидя прямо на каменном полу цыган, на бледного мужика в светлом помятом костюме, который подкатывался к нему несколько раз, многозначительно поводя глазами.

Потом бросил старую рубаху в угол и надел другую, чистую, из сумки. Зеркало отразило живое загорелое лицо, им Федор остался доволен. За спиной бабка-смотрительница ругалась с цыганами из-за его рубахи. Он вынырнул на улицу, купил пачку "Мальборо" и взял автомобиль.

Конечно, никому из ребят нельзя было бы рассказать, куда он намылился сейчас: высмеяли бы. Но ведь время до вечера надо было как-то убить, да и плевать ему на ребят, Федор с детства имел склонность к авантюрам, а тут неплохая каша могла завариться. Попадала к ним в зону газетка, "Мистер ИКС" называлась. Крутые истории про любовь там печатали, да с подробностями. А от рисунков и фотографий в штанах было тесно. До дыр ее зачитывали, а кое-кто и сам письма туда кропал. Уговорили и Федора: тебе, мол, освобождаться, лови шанс, может, подцепишь какую одинокую курочку по душе. Федор и верил в это, и смеялся над надеждами товарищей, но письмо все-таки хоть и с трудом, но сочинил, попросив в примечании для редакции, чтобы все, что придет на его имя, сохранили.

Случилось это года за полтора до конца его срока. Он уж и думать забыл про это, как принесли ему номер с его напечатанным письмом. Вся зона читала, а несколько человек попросили и для них подобные письма соорудить: все разнообразие какое-то в монотонной зековской житухе. Федор не ломался, написал, тем более что отблагодарили его "гревом" щедро. Но собственное письмо ему все равно нравилось больше остальных. Он страничку из газеты сохранил. А само письмо чуть не наизусть выучил.