Агата Кристи - Дочь есть дочь

Агата Кристи

(под псевдонимом Мэри УЭСТМАКОТТ)

Дочь есть дочь

Книга первая

Глава 1

 Энн Прентис стояла на платформе вокзала Виктория и махала рукой.

Поезд, как обычно, несколько раз судорожно дернулся, тронулся с места и, набирая скорость, поспешил к очередному проходу. Темная головка Сэры скрылась из виду, Энн Прентис, повернувшись, медленно направилась к выходу.

Она была целиком во власти того странного смешения чувств, которое мы порой испытываем, провожая близких людей.

…Милая Сэра – как ее будет недоставать… Правда, всего каких-то три недели.., квартира без нее опустеет… только они с Эдит, две скучные немолодые женщины.

А Сэра такая живая, энергичная, решительная…

И все равно, по-прежнему ее маленькая темноволосая дочурка…

Да что это! Что за мысли! Сэре они бы страшно не понравились – как и всех ее сверстниц, девочку раздражает любое проявление нежных чувств родителями. «Что за глупости, мама!» – только от них и слышишь.

От помощи они, впрочем, не отказываются. Отнести вещи дочери в химчистку, забрать оттуда, а то и расплатиться из своего кармана – это обычное дело. Неприятные разговоры («если Кэрол позвонишь ты, мама, это будет намного проще»). Бесконечная уборка («Ах, мамочка, я, разумеется, собиралась сама все разобрать, но сейчас я просто убегаю!»).

«Когда я была молодой…» – подумала Энн, уносясь мыслями в далекое прошлое.

Энн росла в старомодном доме. Когда она родилась, матери было уже за сорок, а отцу и того больше – он был старше мамы то ли на пятнадцать, то ли на шестнадцать лет. И тон в доме задавал отец.

Любовь не считалась там чувством само собой разумеющимся, а потому выражать ее никто не стеснялся: «Моя дорогая малютка!», «Папино сокровище!» и «Чем я могу тебе помочь, милая мамочка?».

Уборка, разнообразные поручения, ведение бухгалтерских книг, рассылка приглашений и прочих светских писем – все эти занятия были для Энн привычными и естественными: дочери существуют для того, чтобы помогать родителям, а не наоборот.

Проходя мимо книжного развала, Энн внезапно спросила себя: «А какой подход правильнее?»

Странно, но вопрос кажется, не из легких.

Скользя взглядом по названиям книг на развале («найти бы что-нибудь почитать вечерком у камина!»), она, к полной неожиданности для себя самой, пришла к выводу, что в действительности никакой разницы нет. А есть условность, и только. Мода – как на жаргонные словечки.

В свое время восхищение чем-либо выражали словом «блистательно», потом стали говорить «божественно», а еще позднее – «фантастически», о том, что нравилось «безумно», говорили даже – «не то слово».

Дети ухаживают за родителями или родители за детьми – но существующая между ними глубинная живая связь от этого не меняется. По убеждению Энн, ее и Сэру связывает глубокая искренняя любовь. А было ли такое между нею и ее матерью? Пожалуй, нет, – в дни ее юности под внешней оболочкой нежности и любви между детьми и родителями в действительности скрывалось то самое небрежно-добродушное безразличие, которым сейчас так модно бравировать.

Улыбнувшись своим мыслям, Энн купила в пингвиновском[1] издании книгу, которую с удовольствием прочитала несколько лет назад. Подобное чтение сегодня может показаться несколько сентиментальным, но, пока Сэры нет, какая разница?

«Я буду скучать по ней, – думала Энн, – конечно, я буду скучать, но зато в доме станет спокойнее…»

«Да и Эдит отдохнет, – мысленно добавила она, – Эдит так огорчается, когда весь распорядок идет кувырком, – не знаешь, когда ленч, а когда обед».

Ведь у Сэры и ее друзей есть такая привычка – неожиданно появляться в доме и так же неожиданно уходить, иногда, впрочем, уведомляя об этом по телефону. «Мамочка, может, нам сегодня пообедать пораньше? Мы собрались в кино». Или: «Это ты, мама? Я хотела сказать, что к ленчу я вообще-то не приду».

Такие нарушения размеренного ритма жизни до крайности раздражали преданную Эдит, целых двадцать лет верой и правдой служившую Энн и вынужденную теперь работать в три раза больше прежнего.

И Эдит, по словам Сэры, ходила с кислой миной.

Что не мешало Сэре вить из нее веревки: Эдит хоть и ворчала и бранилась, но Сэру обожала.

Вдвоем с Эдит им будет очень спокойно. Скучно, но очень спокойно. Неприятная холодная дрожь пробежала по спине Энн. «Мне теперь остается лишь покой, спокойный путь под горку, к старости, и кроме смерти ждать больше нечего».

«А чего, собственно, я жду? – спросила она себя. – У меня было все, о чем я мечтала. Любовь и счастье с Патриком. Ребенок. Жизнь исполнила все мои пожелания. Вот все и кончилось. Теперь настал черед Сэры. Она выйдет замуж, родит детей. Я стану бабушкой».

И она улыбнулась. Как приятно быть бабушкой! Она представила себе детей Сэры, бойких и красивых. Шаловливых мальчуганов с непослушными темными, как у Сэры, волосиками, пухлых маленьких девочек. Читать им книжки, рассказывать сказки…

Она продолжала улыбаться, представив себе эту перспективу, но холод не покидал ее. Если бы только Патрик был жив. В ее душе снова заговорил смолкнувший было голос отчаяния. Все это произошло давно – Сэре тогда едва минуло три года – так давно, что боль утраты давно утихла, горе забылось. Она могла уже спокойно, без мук вспоминать о Патрике, своем молодом пылком муже, которого она так горячо любила. Все это осталось в далеком-далеком прошлом.

Но сегодня старая рана словно открылась заново. Будь Патрик жив, Сэра могла бы уехать куда угодно – хоть ненадолго в Швейцарию кататься на лыжах, хоть навсегда, к мужу и детям. А они с Патриком жили бы вместе, вместе старели, вместе принимали удары и подарки судьбы. Она не была бы одна…

Энн Прентис вышла на привокзальную площадь и смешалась с толпой прохожих. «Какой зловещий вид у этих красных автобусов, – подумала она. Выстроились в ряд, словно чудовища у кормушки». На миг ей померещилось, будто это – фантастические существа, ведущие самостоятельную жизнь и, быть может, ненавидящие собственного создателя – Человека.

Какая суетливая, шумливая толпа, все куда-то уходят, приходят, спешат, бегут, смеются, жалуются, встречаются и расстаются.

И ледяная боль одиночества снова сжала ей сердце.

«Сэра вовремя уехала, – подумала она. – А то я уже начинаю чересчур от нее зависеть! Из-за этого, по-моему, и она волей-неволей попадает в зависимость от меня. Жаль.

Не нужно цепляться за молодых и мешать им жить по-своему. Это безнравственно, да, да, именно безнравственно».

Надо стушеваться, отступить в тень – пусть у Сэры будут собственные планы и собственные друзья.

Тут Энн не могла не улыбнуться – на самом деле у Сэры и так хватает и друзей и планов. Уверенная в себе, веселая, девочка живет в свое удовольствие. Мать она обожает, но относится к ней с ласковой снисходительностью, как к человеку, который просто в силу своего возраста не способен понимать ее жизнь, а тем более принимать в ней участие.

Возраст матери – сорок один год – представлялся Сэре весьма преклонным, тогда как сама Энн не без усилия могла думать о себе как о женщине средних лет. Не то чтобы она молодилась, отнюдь: макияжем она почти не пользовалась, а в ее стиле одеваться до сих пор ощущалось нечто от провинциальной домохозяйки: аккуратные жакеты с юбкой и непременной ниткой натурального жемчуга на шее.

«И что это мне в голову лезут всякие глупости», – вздохнула Энн. И уже вслух добавила, обращаясь к самой себе:

«Наверное, потому, что я только что проводила Сэру».

Как говорят французы? Partir, c'est mourrir un peu.[2]

Это правда… Сэра, унесенная вдаль важно пыхтящим поездом, на какое-то время перестала существовать для матери. «А я умерла для нее, подумала Энн. – Странная вещь – расстояние. Разделенность пространством…»

У Сэры будет одна жизнь, а у нее, Энн, – другая. Своя жизнь.

Внутренний холод, который Энн ощущала последние несколько минут, отступил перед довольно приятной мыслью. Теперь можно будет утром вставать когда заблагорассудится, делать что захочется, по-своему строить день.

Можно, например, улечься в постель пораньше, поставив на тумбочку поднос с едой, можно отправиться в театр или в кино. А то сесть в поезд, уехать за город и бродить, бродить по прозрачным уже лесам, любуясь синевой неба, сквозь затейливые переплетения голых ветвей.

Все это, разумеется, можно делать и в другое время.

Но когда двое близких людей живут вместе, один поневоле подстраивается под другого. А кроме того, Энн радовалась каждому шумному приходу и уходу Сэры.

Разумеется, быть матерью – чудо. Как бы снова проживаешь свою молодость, только без свойственных этой поре страданий, что личное в жизни на самом деле пустяки, можно позволить себе снисходительную улыбку по поводу очередных терзаний.