Telly - Бог огня

ВАСИЛИЙ КАЗАРИНОВ

Пламя творит зло, и пожирает его, и сжигает души двоих, считающих, что месть — это и есть правосудие.

Над Россией — черная ночь бандитизма, и надеяться можно только на себя...

Невыносимо унылый и холодный — под стать погоде — голос трубы был различим от самых ворот, где царило нездоровое, учитывая назначение этой обнесенной высоким каменным забором территории, оживление.

Она закурила и огляделась. Высоцкий слишком аккуратен, причесан и рекламен. Квантришвили слишком помпезный. Золотой ангел за золотой изгородью и вовсе не производит впечатления надгробного изваяния — в сияющих своих ризах он смотрится огромной рождественской игрушкой. И только ветхая, вся в коросте трещин и известковых струпьев часовенка у края аллеи напоминает о прежних умных и уютных, смирных временах.

Она пошла к конторе, возле которой громоздились строительные вагончики.

Лупа сидел на крылечке и сонно курил. Длинная изящная сигарета с золотым ободком ("Данхил"? — предположила она) в руке человека, одетого в линялый ватник, бесформенные ватные штаны и заляпанные глиной сапоги, выглядела достойным знаком новейших времен. Впрочем, и прежде гробокопатели были не самыми бедными гражданами.

Лупа поднял на нее свои желтые навыкате глаза, выплюнул сигарету и пнул ногой один из похоронных самокатов.

— Садись, прокачу. — Он засмеялся, обнажив острые, гнилые зубы. — С ветерком. По старой дружбе.

— Почему бы нет? Но бывшим одноклассникам положена скидка. Столько лет на соседних партах... А какой у тебя тариф за километр? Задрал, наверное, цены?

Она подняла голову, Ветер шел по верхам, трепал мощные кроны старых деревьев и вплетал в них голос невидимой трубы.

— Господи, как заунывно дудит, похоронно как...

— Так ведь настроение создает. — Лупа сунул руку за пазуху, извлек оттуда плоскую пачку, вставил новую сигарету в угол рта, набросил на плечо моток толстой веревки, взялся за черенок прислоненной к крылечку лопаты. — А ты чего здесь?

—Да так... — Она неопределенно махнула рукой. — Шла мимо, решила заглянуть. Может, выпьем по чуть-чуть? Славные школьные годы вспомним, а?

— Почему бы и нет?

Они удалились в дальний тихий угол кладбища, пристроились на лавочке за какой-то ветхой оградой.

— А ты ничего так, — прошелся по ней неторопливым, слегка повлажневшим после первого глотка взглядом Лупа. — Сохранилась ничего.

— Ты всегда был глазастым мальчиком, — усмехнулась она.

Да, отсюда, наверное, и пошло это прозвище: Лупа — от больших и круглых, почти без ресниц глаз навыкате, желтоватых, в самом деле напоминавших маленькие увеличительные стекла, лупы. Однако в отличие от волшебных стекол, которыми можно было ловить беспредельно огромный солнечный свет и ткать из него плотную крученую золотую нить, на кончике которой созревала горячая беспощадная сила, оставлявшая на обломке деревяшки черный дымящийся и восхитительно сладко пахнущий след, в отличие от этих отполированных стекол, открывавших доступ к тайнам и мельчайшим штрихам предметного мира, к его фактурным рельефам и текстурным рисункам, глаза Лупы не обладали никакими волшебными свойствами. Больше того, своей нездоровой округлостью и выпуклостью они намекали на какой-то умственный дефект... Тупо и равнодушно следил он, стоя у школьной доски, за грозными движениями учительской руки, выводящей в дневнике либо замечание, либо приглашение родителям зайти для разговора, — эти приглашения к седьмому классу потеряли всякий смысл, потому что белая горячка уморила отца Лупы, а от матери, бессловесной, оплывшей женщины неопределенного возраста, добиться чего-то путного было сложно... Она понуро сидела на стуле в учительской, комкала влажный платок, сонно кивала и плакала. Говорили, что Лупа ее поколачивал. Он подался было в какое-то ПТУ, но очень быстро переселился в колонию для несовершеннолетних, вернулся через год, отметился на школьном дворе, совершенно какой-то взрослый, и это был последний раз, когда она его видела. Потому что он очень скоро отправился в те же отдаленные края, и потом опять, и потом снова, уже в какое-то взрослое заведение, — так, видимо, и ходил туда-сюда, здесь не особенно задерживаясь, и окончательно пропал, сгинул в своих ледовых широтах.

Ан, значит, не сгинул: четыре месяца назад она увидела его здесь и узнала по глазам — глаза оставались прежними.

Попивая принесенный ею коньяк, Лупа размяк, принялся вспоминать какие-то слезливые лагерные байки. Под этот ностальгический разговор она ненавязчиво поинтересовалась;

— А что, тамошние твои знакомые сюда не забредают?

Он скривил рот:

— Обижаешь, еще как встречаются, ты же видела там при входе свежие могилы. Не могилы, а произведения искусства, мрамор, позолота: братва своих тут норовит хоронить, только тут, понт такой, скоро в четыре этажа их класть придется.

Потом он нетвердым взглядом обвел окрестности и глупо улыбнулся:

— О, смотри, там, у дерева, серьезный, говорят, был человек.

Она проследила за его взглядом: за аккуратной медной оградой на лавочке неподвижно сидел, выпрямив спину, импозантный седой человек. На вид ему лет шестьдесят пять. Он из тех людей в возрасте, что стремятся отодвинуть наступающую старость и тщательно следят за внешностью: ухожен, гладок, одет не броско, но качественно.

— Не сильно похож на братву, — усомнилась она.

— Это есть, — согласился Лупа. — Не похож. Такие пушки под мышкой не таскают. Ни к чему она ему. Ювелир он, Да, говорят, завязал с делами, — Лупа плеснул в стаканчик остатки коньяку, выпил, занюхал тыльной стороной ладони. — Там дочка его лежит и зять. Въехали на машине в стену и прямым ходом — сюда. Уже лет десять как. Люди трепались, с тех пор он дел и не касался. Может, в Бога уверовал, — Лупа вяло усмехнулся, — а может, еще чего. Не знаю. А только он каждую неделю тут, ага, по четвергам. И даже зимой — прикинь? — зимой-то. Скорбит человек... Он один с внучкой остался. Хорошая девчонка, в теннис классно играет.

— Откуда ты знаешь про теннис? — изумилась она.

— У меня баба там работает на стадионе, ага, в буфете работает, — пояснил он.

— Ну-ка, расскажи мне про девочку.

Вскоре она знала — немного, но вполне достаточно, чтобы составить себе представление об этом пожилом человеке. Девочка, судя по всему, с ним не живет. Лупа рассказал, что на кортах она появляется четыре раза в неделю в сопровождении какой-то пожилой дамы, то ли бонны, то ли дальней родственницы. Раз в неделю туда приходит ювелир, садится на трибуну и осмотрит издалека за игрой детей. Вот и все.

— Ага, — задумчиво протянула она, — держит девочку на расстоянии. Стало быть, чего-то опасается.

Попрощавшись с Лупой, она двинулась по аллее, делая вид, будто рассматривает памятники. Бродить пришлось долго, седой человек не спешил покидать свою лавочку. Наконец он направился ей навстречу. Когда он проходил мимо, она подала голос:

— Извините, пожалуйста.

Он был погружен в свои мысли, поэтому остановился не сразу, прошел мимо. Через пару шагов обернулся и рассеянно посмотрел на нее:

— Мадам?

Она быстро и четко изложила суть дела: у нее есть некоторое количество камней — привезли по случаю из Южной Африки, — ей необходима консультация опытного человека на предмет их качества. Для хорошего ювелира это не составит труда.

Некоторое время он молча рассматривал собственные ногти, потом оценивающим взглядом окинул собеседницу, улыбнулся и сказал:

— Вы, я вижу, человек деловой...Судя по туалетам и вообще... — Он аккуратно ладонью поправил у виска и без того идеально лежавшие седые волосы.

— Предположим.

— Деловой человек обязан понимать партнера по переговорам с полуслова.

— Предположим. И что дальше?

— Дальше? Дальше я скажу вам: до свидания. Успехов и всяческих благ. Позвольте мне пройти.

Заложив руки за спину, он расслабленным прогулочным шагом двинулся прочь. Она усмехнулась, покачала головой и направилась следом. Он явно чувствовал ее присутствие за спиной, но виду не подавал и только ближе к выходу, неподалеку от церкви, резко остановился, развернулся всем корпусом.

— Ваша настойчивость достойна лучшего применения. — Он опять осторожно прикоснулся к виску. — Ну так и направляйте ее на разумные дела... Кстати, ваши партнеры по бизнесу столь же долготерпивы, как и я? Это, должно быть, очень полезные люди. Интересно, кто они такие.

— Кто? — в замешательстве переспросила она.

Глядя через его плечо, она будто наяву увидела опять события полугодовой давности: вот под арку медленно вползает черный лимузин, выходит шофер, открывает заднюю дверцу, вытягивается у нее чуть ли не по стойке "смирно", а из салона вышагивает Игнатий Петрович, ищет кого-то взглядом и наконец находит. Не спеша приближается, наклоняет голову и прикасается губами к ее руке. И что-то показалось странным... Да, прежде чем оставить на тыльной стороне ладони прохладный след поцелуя, он, кажется, сплюнул.