Руслан Белов - Руслик и Суслик

Белов Руслан

Руслик и Суслик

Руслан БЕЛОВ

Руслик и Суслик

1.

- Что тебе подарить на день рождения? - уже попрощавшись, шепнул Чернов дочери.

- Мужа Сусе, - ответила девочка, лукаво улыбаясь.

У Чернова упало сердце.

...Сусю, розеточную морскую свинку, он подарил Полине (так звали семилетнюю хозяйку его души) на предыдущий день рождения - первый, после развода с Верой. Хотя дочь была несказанно рада, тетка Лиза затеяла скандал.

- Вот старый дурак! - закричала она в лицо. - Подложил свинью! Ты что, не знаешь, Полина поиграет, поиграет с ней, да и забудет? И она сдохнет где-нибудь под кроватью!

***

Лиза, грузная шестидесятилетняя женщина, до замужества Чернова и Веры (ее племянницы) была полновластной хозяйкой большого болшевского дома и двадцати окружающих его соток. По бумагам он принадлежал Вере и дочери Лизы, Люсе; обе они обретались по родителям и долгое время в нем жили лишь в дачный сезон. Но через три года после того, как Вера привела в него Чернова, Люся вышла замуж, и тетка с мужем переехали в одну из трех комнат. Вскоре после этого Чернов предложил жене разделить дом на деньги, заработанные им в иранской командировке, но получил отказ.

Позже он узнал, что решение было принято матерью Веры. "Он бесперспективен, старше тебя на двадцать лет, трижды был женат, не имеет ни жилплощади, ни имущества, - сказала она дочери в присутствии Лизы. - И если вы разведетесь, а это случиться, не через пару лет, так через пять, - то он будет иметь юридические права на твою часть дома".

Чернов любил жену и боготворил Полину. Он все проглотил, пытался быть мудрее, но...

***

Суся не умерла, наоборот, под Новый год родила крохотного детеныша, зачатого ею, по всей видимости, в зоомагазине. Полина праздники провела у бабушки, вернувшись домой, узнала от Лизы, что новорожденный сдох под кроватью. Раздумывая о подарке на свой день рождения, девочка вспомнила этот трагический для нее и свинки случай. И решила дать Сусе возможность восполнить свою потерю.

- Ты понимаешь, что они сделают со мной, когда я появлюсь со второй свинкой? - придя в себя, зашептал Чернов (Лиза притихла на кухне). - Я как минимум месяц после этого не смогу тебя видеть... Как после волнистого попугайчика и черепашки.

- Хочу Сусе мужа, - твердо повторила дочь и, помахав отцу на прощанье, убежала в комнату тетки смотреть начавшийся мультфильм.

***

За несколько дней до дня рождения, точнее, до дня визита по этому поводу, Чернов позвонил Полине и, как ни в чем не бывало, поинтересовался, какой подарок она хотела бы получить.

- Пап, ты что, забыл? - удивленно воскликнула девочка.

В трубке было слышны приглушенные голоса тетки Лизы и ее мужа.

- Что я забыл? - притворно удивился Чернов.

- Ты же дважды спрашивал меня, и я дважды тебе ответила, - проговорила Полина с укором.

Эта маленькая женщина знала, что такое конспирация.

- Сусе мужа? Ну, ладно, готовься тогда к поросячьей свадьбе, помрачнел Чернов, поняв, что день рождения дочери не станет для него праздником.

***

Получилось гораздо хуже, чем он ожидал. Получился постыдный межнациональный скандал. Когда ждешь плохого, всегда приходит отвратительное.

Свинка была куплена. Красивая. Черно-белая, большая, с умильной, умной мордочкой. Дешевая, за сто пятьдесят рублей. К чему покупать дорогую, если все равно кому-нибудь отдадут?

Руслик-Суслик (так его представили в магазине) быстро освоился в жилище Чернова. Он все время ел и потому на руки шел неохотно. Несколько дней до поездки к дочери Чернов спешил уйти с работы, покупал морковку свежее, яблоки. Старался угодить, чувствуя, что этой живности предстоит перенести в скором времени.

Вера была дома. Зато не было зловредного Макарыча, мужа тетки. Полина (вот женщина!) подбежала к отцу со словами:

- Ну что, что ты мне принес?

Чернов опешил.

- Как? Ты же сама просила...

- Что я просила? - довольно искренне удивилась дочь.

- Вот это... - растерянно проговорил он, вынимая из коробки брыкавшегося Руслика-Суслика.

Полина завизжала от восторга, кинулась к свинке. Вера, став выше, застыла. Тетка посерела лицом, заклокотала:

- Вот сволочь! Посмотри, что он принес! Да он издевается над нами!

- Да, ты издеваешься над нами! - согласилась Вера.

Она всегда соглашалась с теткой.

- Мамочка, мамочка, смотри, какой он красивый! - пытаясь разрядить ситуацию, приблизилась к матери Полина. - Возьми его, возьми, он тебе понравиться!

Вера отдернула руку, потянувшуюся к свинке.

- Я унесу его через неделю, - пережив "сволочь", сказал Чернов заранее приготовленную фразу.

Женщина, с которой он бок об бок прожил шесть лет, казалась ему механической.

- Унесешь! - подбоченилась тетка. - Да он за неделю Суську трижды обрюхатит!

Глаза ее озабоченно бегали от глаз Чернова к глазам племянницы. "Есть еще что-то между ними, есть! Не дай бог, помирятся!"

- Принес подарок за сто рублей... - почувствовав беспокойство тетки, выдала Вера.

- Да он нищий! - довольно осклабилась Лиза. - Посмотри, на нем все тобою куплено!

Тетка была права. В бытность супругом Веры зарплаты старшего научного сотрудника хватало Чернову лишь на проездные билеты и покупку основных продуктов питания. Все остальное по своему разумению покупала жена, зарабатывавшая во много раз больше.

- Даже носки и те твои! Два года прошло, а твои! - мстительно блеснули глаза тетки.

Несколько лет она терпела этого своевольного человека в доме, несколько лет она была вынуждена молчать, но вот его разверстые раны в ее распоряжении!

Оскорбленный Чернов принялся делать дыхательные упражнения, но йоговские штучки не помогли, и он вышел из себя. И в относительно приличных выражениях сообщил Лизе нечто такое, что та, несколько секунд похватав ртом воздух, ретировалась к себе.

Следом побежала Вера. Успокаивать - тетка могла отказаться сидеть с Полиной вечерами.

Чернов подошел к дочери.

- Дай хоть поцелую тебя на прощанье.

Полина, выронив Руслика-Суслика, отшатнулась, споткнулась об самокат, подаренный матерью, и упала под стол.

- Ты что!? - вскричал Чернов, пытаясь поднять дочь на ноги.

- Не целуй меня, не целуй! Бабушка вчера сказала, что холостые мужчины все болеют от нехороших женщин. Забирай свою свинку и уходи!

***

На станции Чернов зашел в бар и выпил стакан вина. Руслику-Суслику, скребшемуся в коробке, он купил картофельных чипсов.

Макарыч, крепкий и высокий шестидесятилетний мужчина, нашел их на платформе, в двух шагах от милицейского пункта.

- Ты что, подлец, моей жене сказал? - схватив за грудки бывшего свояка, закричал он на весь перрон.

Чернов втянул в себя воздух и понял, что влип: Макарыч, в отличие от него, был безнадежно трезв. Будь он выпившим (как обычно под вечер), Чернов, конечно, немедленно бы освободился от захвата. А в существующем контексте, понял он, стоит хоть легонько оттолкнуть правозащитника, как тот мешком упадет на асфальт, закричит благим матом, и ему, Чернову, ночь, а, может быть, и не только ночь, придется провести в милицейской клетке. Если бы Макарыч хотел посчитаться за кратковременное (и, в общем-то, извинительное) лишение его жены дара речи по-свойски, он наверняка обошелся бы привычными русскому уху оскорблениями.

Плотнее сжав коробку с Русликом под мышкой, Чернов сделал робкую попытку самоопределиться.

Макарыч обрадовался - "Все идет так, как задумано!" - и, готовясь упасть и крича: "Милиция, милиция!", потащил пленника к дверям пункта. "Сейчас ты узнаешь, почем ментовские сапоги в ночное время!" - было написано у него на лице всеми красками злорадства.

"Что делать?! -Чернов закусил губу. - Черт, ведь зарплату еще получил, утром останусь без копейки!"

Черт оказался рядом и подсказал выход. И Чернов, не раздумывая, ухватился за предложенную бесом антисемитскую соломинку.

- Евреи! Евреи! - закричал он во весь голос, зная, что в Болшеве постоянно и небезрезультатно пасутся активисты РНЕ. - Вы хотите отнять у меня дочь! Не выйдет!! Не отдам!

Макарыч опешил, разжал железные пальцы и, окидывая взглядом заметно оживившуюся перронную публику, растерянно проговорил:

- Я не евр-е-ей, я мордви-и-н...

- Нет, ты еврей! - затряс указательным пальцем Чернов. - Ты всю жизнь прожил среди евреев! Прочь с моих глаз, а не то Баркашова позову!

К огромному облегчению обоих на станцию влетела электричка. Вскочив в первую попавшуюся дверь, Чернов уселся подальше от людей.

Ему было стыдно.

Он поднял голову, взглянул в окно и, увидев Макарыча, почесывающего затылок, горько усмехнулся: "Дожил... Разыграл антисемитскую карту. Теперь дочь увижу только через суд... Если, конечно, его выиграю..."

Чернов не был антисемитом. Он, сын геологов, с трехлетнего возраста мотался с родителями по всему многоплеменному Союзу, учился в Душанбе в классе, в котором редкая национальность могла похвастаться более чем тремя представителями. О том, что евреи нехороши, он узнал, поступив в московскую аспирантуру. Но лишь пожал плечами. И жена-еврейка была ничем не хуже первой жены-украинки, или второй русской. И в том, что он не прижился в окружении ее сплоченных родственников, была не их вина. Но так легко, так обычно сваливать неприятности на евреев...