Ветер из рая - Анна и Сергей Литвиновы Страница 16

Он заказал бутылку «пино гриджио», гребешков, устриц – они были мощные, размера «нольноль», наверное. Им принесли огромного живого краба. Тот зло смотрел глазамибусинками, хаотично шевелил ногами и щупальцами.

В следующий раз его подали разделанным, и мяса оказалось так много, что пришлось взять с собой.

Тем временем стало темнеть. Они вызвали такси, и по улице, куда она сказала ехать (Тигровая), он понял, что она живет совсем рядом с его гостиницей.

На заднем сиденье они, совсем как сто лет назад, когда он вез ее, пьяненькую, из советского ресторана «Арагви» на Чуркина, поцеловались. Только в этот раз инициативу проявил он.

Она жила в пентхаусе высоченного небоскреба, возникшего среди старых пятиэтажек и частных домов. Вид был на три стороны: город, океан, огоньки судов и мостов.

– Хорошая квартира, – сдержанно похвалил он.

– Мы со вторым мужем заработали. Потом он ушел, дурачок.

– Слушай, а скажи – наверно, ты знаешь: что стало с тем чуваком, который в начале восьмидесятых тут рыбой занимался? – Он обрисовал своего контрагента из частного дома в центре города, к которому его тогда возили из «Арагви». И с которым он потом тут большие дела имел.

– А, поняла, о ком ты. Его убили в середине девяностых. Тогда город под себя стали подминать те, кто на экспорте иномарок поднялся. А тот чел, говорят, новым бандитам дорогу перешел, его и грохнули. Да, представляешь, как экзотически: он чувствовал, куда ветер дует, всюду с охраной ходил и дом превратил в настоящую крепость. Так ему отравленную сигару прислали, он до них очень был охоч. Пропитали какимто нервнопаралитическим ядом.

– Да, про сигары помню, тогда это точно он.

Она сказала ему выбрать вино – в специальном холодильнике оказалось множество бутылок – и пошла переодеться в домашнее.

Вернулась в халатике на голое тело.

– Надеюсь, теперь мы не будем терять времени. Ты как любишь, со светом или в темноте?

Утром он сказал, что у него есть дела на другом конце России.

– Понимаю. Мне завтра тоже на работу.

– Но давай я все закончу, и встретимся, где ты скажешь? Хочешь, я снова приеду сюда? Мне не впервой мотаться. Или в Москве? Или на юге? Я оплачу тебе билет.

– Ой, вот платить за меня не надо. Я обеспеченная женщина. А по поводу твоего предложения снова встретиться: я согласна. Давай созвонимся, спишемся.

На следующий день он полетел «на материк» – как многие во Владивостоке говорили. То есть в центральную часть Россииматушки.

В этот раз взял билет до Сочи с пересадкой в Новосибирске.

В восемьдесят первом, помнится, летел через Москву: надо было доложить Гремячему, как началось выполнение задания.

Полковник тогда купил ему билет из Москвы на юга на следующее утро – переночевал Синичкинстарший в той самой конспиративной квартире: в «сталинке» на набережной Максима Горького.

А назавтра рано утром поехал в аэропорт Быково – был тогда такой, самый бедный и захудалый из четырех московских.

Синичкин старший

1981 год

Он летел до Южнороссийска.

Да, в те поры в портовом городе Южнороссийске действовал аэропорт, прямо на самой легендарной Малой земле. Теперь его давно закрыли, а на месте взлетки возвели жилые кварталы.

Зато появилась воздушная гавань в близлежащем курортном Суджуке – только построили ее так, что взлетатьприземляться самолеты могут лишь в одном направлении. Поэтому, когда дуют сильные попутные ветры, авиалайнеры там не садятся, их отправляют в близлежащую Анапу.

Впрочем, сейчас и суджукский, и анапский аэропорты все равно закрыты.

А тогда он летел до Южнороссийска на Яке40, небольшом советском лайнере, куда пассажиры поднимались по откидному трапу с кормы воздушного судна.

Вылетал он из Москвы рано утром, в семь с копейками. Перед конечной остановкой, помнится, были две посадки: в Воронеже и РостовенаДону. Трудяга Як40 не летал на большие расстояния.

И только около часу дня Синичкин вышел на откидной трап в Южнороссийске: дул горячий ветер, было жарко, сухо, как в сауне, но менее влажно, чем во Владивостоке, который по летней погоде больше напоминал русскую парную.

Прямо в южнороссийском аэропорту опер зафрахтовал таксиста до Суджука.

Через весь портовый город, подковой раскинувшийся по берегам Цемесской бухты, через десятки светофоров выехали на Сухумское шоссе.

Спустя сорок лет тут ничего не переменилось. Те же неширокие улицы, куча светофоров, только машин стало раз в десять больше.

Но никто даже не говорит и не надеется, что, как во Владике, две стороны бухты свяжет красавецмост.

Тогда, как только выбрались из города, он попросил тормознуть на смотровой площадке. Белоснежный город, десятки кораблей на рейде.

Сухогрузы ждали, чтобы разгрузить зерно, которое Советский Союз за золото покупал в Канаде да Аргентине. Сейчас торгаши, напротив, стоят в очереди, чтоб загрузиться российской пшеницей.

В восемьдесят первом он попросил отвезти его в Суджуке туда, где дежурят жучки, сдающие квартиры.

Ему не нужна была халабуда с десятком соседейкурортников и общей кухней с удобствами. Петр Зверев, сиречь опер Семен Синичкин, искал отдельную квартиру или частный дом без всяких хозяев под боком. Сразу сказал: готов заплатить по запросу. Таксиста (чемодан в багажнике) попросил не уезжать.

Хмырьпосредник в белой кепочке с бегающими глазками предложил: «У меня есть что тебе надо. Пойдем, покажу. Подойдет – с тебя червонец».

Сумма за посредничество была невообразимая. Подобные информационные услуги в Москве и Ленинграде обходились в рубль. Но что делать – курортная наценка. Синичкин не стал торговаться.

В таких местечках все всё обо всех знают. Вот и пусть пройдет слух: приехал откудато с северов барыга с немереными запасами «капусты».

Обиталище оперу понравилось. Беленькая мазанка с шиферной крышей. Чистенько, две комнатки. В красном углу – икона с лампадой, большая редкость на шестьдесят четвертом году советской власти.

Пузатый телевизор на четырех длинных ножках. Скрипучий шифоньер. Кровать с атласной периной и никелированными шарами. Холодильник ЗиЛ. Плитка с газовым баллоном.

Во второй комнатке – беленая русская печка, широкая тахта.

Туалет на улице, там же и душ – вода нагревается солнцем в баке, густо обмазанном битумом. По летнему времени вполне можно притерпеться. Зато от центра недалеко – ехали они минут семь от силы, пешком, значит, пятнадцатьдвадцать. И от посторонних глаз жилище скрыто. По забору – терновник в два человечьих роста: никто не увидит, кто, когда, с кем пришел. А напротив, через немощеную улицу, жилища никакого нету: пустырь, тоже весь заросший колючей растительностью.

«Договаривайся сам с хозяйкой,