Татьяна Гармаш-Роффе - Завещание с того света Страница 19

Елизавета Николаевна замолчала, чем усложняла детективу задачу. Он не мог вдруг взять и сменить этот скорбный поворот в разговоре, чтобы задать свои вопросы. Однако как вырулить из темы поделикатней, Кис не представлял.

– Я вот тоже не могу поверить… – он вспомнил о своей роли «друга детства» и побрел наугад, – что Жеки нет… Хоть мы и редко виделись, но мы всегда… Знаете, бывает так, что человека не видишь годами, но любишь. И когда встречаешься с ним снова, так будто расстались только вчера. У вас бывало такое?

Алексей говорил правду. Не о «Жеке», конечно, но дружба такого рода ему была ведома.

Елизавета Николаевна кивнула, и Кис перевел дух: ему удалось вполне пристойно уйти от скорбной темы.

– Большинство людей за дружбу принимают тусовку. И за повседневностью общения перестают различать ее качество… Так мне кажется, – продолжил он.

– Любовь. Она одна и та же. То есть суть любви одна и та же. К ней добавляются разные нюансы, как разные приправы к одной и той же пище. Есть любовь родителей, есть любовь детей, сестринская-братская, мужчины и женщины, любовь к друзьям… Тем не менее суть не меняется: это любовь. Я вот старый человек, мои половые гормоны уже давно завяли… что это вы засмущались? Я врач и говорю, как врач. Так вот, гормонов уже нет, а любовь есть. К сыну, к внукам… И ее так много, что однажды она разорвет мое старое сердце.

Елизавета Николаевна опустила веки, будто занавесом отгородилась. Алексей молчал – что тут скажешь?

С минуту висела тишина. Наконец детектив поднялся:

– Не буду вас больше тревожить, Елизавета Николаевна. Доброй вам ночи.

– Ты ведь что-то хотел спросить? – открыла глаза Машина бабушка. – А я тебя заболтала, Костя. Прости меня, старуху. Я редко людей вижу, у меня дефицит общения, как сейчас говорят, – улыбнулась она. – Так что ты хотел? Или мне показалось?

– Ничего такого… Просто, знаете, мне тоже не верится, что Жека мог так нелепо погибнуть. Не верится, и все тут! Не мог Жека…

Вот он, нужный поворот в разговоре! Кис вышел на него. Сейчас еще пара слов, и он сможет наконец задать свой заветный вопрос, не обидев мать и не вызвав ее подозрений!

– …не мог он слететь с дороги ни с того ни с сего! – продолжал детектив. – Он любил машину, он отлично умел водить. Нет, тут что-то другое вмешалось… Он был погружен в мысли, в серьезные мысли – настолько серьезные и беспокойные, что они заставили его отвлечься от вождения!

Насчет «бодуна» Елизавета Николаевна не должна знать. Если верить Алану Бицаеву, то он никому об этом не говорил, оберегая память учителя от любителей перетряхивать чужое белье. Значит, предположение «школьного друга» ей покажется вполне разумным, и она подключится к его ходу мысли. Если только, конечно, не скажет снова, что ее сын «уехал в командировку»… Алексей совершенно не представлял, до какой степени эта «командировка» может оказаться реальна в ее воображении.

– Женя не был чем-то расстроен или подавлен в последнее время? Что-то его беспокоило? Вы как мать должны были почувствовать, даже если он скрывал…

Все, он добежал до «финиша». Ленточку разорвал, свой бестактный вопрос озвучил относительно тактично.

– Был он, вы правы, чем-то озабочен. Женя дипломат, умеет скрывать свои чувства, но я ведь мать… – попалась в сети детектива Елизавета Николаевна. – Я эту озабоченность ощущала. Спрашивала его пару раз, но Женечка уверял, что мне показалось, что он просто сосредоточен на своей работе…

– Он не упомянул какие-то сложности? Или что ему угрожали… угрожала… грозила какая-то неприятность?

…Он, Кис, дебил. Полный и конченый дебил. Ну какой, спрашивается, нормальный мужик скажет своей старой матери, что ему угрожают? Чтоб она тут же, на его глазах, скончалась от сердечного приступа после подобного откровения?!

– Э-э-э… – промямлил детектив вдогонку, – я имею в виду, что клиентура у вашего сына была специфическая, люди высокопоставленные, а такие всегда чрезвычайно капризны… Могли немало крови попортить Жене.

– Я же сказала вам: Женечка меня щадил, не вываливал на меня свои проблемы. А что вы, собственно, ищете, Костя? Зачем все эти вопросы?

– Прошу прощения. Я физик, у меня логический склад ума… Это само по себе работает, непроизвольно: пытаюсь понять, как могло…

…Нет, Кис, ты все-таки идиот. Ну куда ты завел разговор, а?! Ты почти уже спросил: «Как могло подобное произойти?» И сразу ясно: в несчастный случай ты не веришь, – то есть ты почти прямо говоришь матери, что, по твоему мнению, ее сына убили – или он сам ринулся в пропасть.

– …В общем, я на автомате перебираю все возможные объяснения произошедшему, потому что, как и вы, не могу в него поверить.

Выкрутился наконец-то. Молодец, садись, три с минусом.

– Так и не надо! – оживилась Елизавета Николаевна. – Говорю же вам, Женечка вернется! Я вижу его иногда в своих комнатах. Я знаю, он мне лишь мерещится, я не потеряла рассудок, не думайте, – но это хороший знак. Потому как это обратная связь. То есть сын думает обо мне. А мертвые не могут думать, у них для этого мозгов нет. Я врач, я знаю.

Алексей понял, что больше ему ничего не выловить из беседы с Машиной бабушкой, – но сам факт, что Донников был чем-то озабочен (а его матери детектив верил безоговорочно), очень существенен. Завтра с утра он опросит остальных домочадцев…

Как это он опросит? На каком основании? Он – школьный друг, а не сыщик и здесь в гостях по Машиному приглашению. Он не может задавать вопросы домашним, иначе это будет выглядеть странно. Тут надо другой ход придумать… Да только какой?

Посидев еще немножко с бабушкой, он наконец откланялся и отправился в гостевую комнату. Принял душ, почистил зубы, выпил стакан воды… А решение все не приходило. И лишь засыпая, он вдруг подумал: пусть всех опросит Маша! Под тем же предлогом, который нашел в разговоре с бабушкой детектив, – мол, папа отлично водил машину, не мог он просто так слетел с дороги, – наверное, глубоко задумался о чем-то… Может, у него неприятности были, он тебе ничего не говорил? Ты ничего такого не заметил (а)? Какие-то страхи, сомнения, беспокойство, ожидания, озабоченность?..

Да, и пусть Маша сошлется на него, школьного друга Костю Чебыкина, дескать, он об этом спросил, и я вдруг тоже задалась вопросом…

Да, ничего, сойдет.

Я проснулась. Кажется, в коридоре звучали голоса… А, это Алексей Андреевич. И его ассистент Игорь… Точно! И Анна Ивановна что-то говорит… Все ясно: бабушка собирается отловить гостей и рассказать им свою жизнь. У нее дефицит общения, как говорит наш доктор. Жизнь в большом доме имеет свои недостатки: это жизнь на отшибе. В окно даже соседей не увидишь. Надо будет бабулечку свозить куда-нибудь… А то она после того, что случилось с папой…

Я все пытаюсь понять, что же с ним случилось, – и никак. Папа говорил, что никогда не оставит меня. И он не мог нарушить свое обещание. Папа – человек слова! Я не могу поверить в его смерть, не могу. Он просто уехал в очередную командировку, как говорит бабушка, – в длительную такую командировку… Она все спрашивает, когда Женечка вернется… А я ей отвечаю: скоро, бабулечка, скоро…

Папа-папочка, где ты? Что значили твои слова? Может, и вправду существует какой-то параллельный мир, куда уходят души? Пересечься с нашим он не может, но душа все видит и слышит? Папа еще говорил, что, когда мы страдаем, близким за нас больно. Они смотрят на нас из параллельного мира, бессильные помочь, – даже по головке не погладить! – и страдают сами. Получается, что я, чтобы не заставлять страдать папу, не должна позволять себе страдать сама? Но где же набраться сил?! Где, папа?

Я не могу удержать слезы. И так креплюсь на людях, но наедине с собой могу же я позволить себе поплакать! Если тебе больно это видеть, папа, – ты сам виноват. Я знаю, знаю, – люди гибнут, и никто не спрашивает их согласия. От болезней, от несчастных случаев, по воле убийц… Но ты ТАК поклялся не покидать меня, что я поверила. Будто в твоих силах было решать, когда умереть. Ты властен над жизнью, ты возвращаешь ее людям – почему же не допустить, что ты властен и над смертью!..

Подушка промокла от слез. Где-то есть носовые платки, надо встать. Только не хочется шевелиться.

Ой… Дверь тихо скрипнула. Растворилась: луч слабого света из коридора упал на мою постель. Мне не хочется поднимать голову. От рыданий болит горло. Да и показывать свое опухшее лицо тому, кто стоит сейчас в проеме двери – кем бы он ни был, – я не намерена.

– Маша… – тихо прошептал мужской голос.

Чей голос? Никак не могу сообразить. Делаю вид, что сплю.

– Машенька, – мужчина прикрыл дверь, входя в мою комнату, – я слышал, что ты плачешь… Я могу что-нибудь сделать для тебя?

Это Игорь, теперь я узнала голос. Смешной какой вопрос. Верни мне папу, Игорь, если можешь. Это единственное, что нужно для меня сделать. А если не можешь, то не задавай глупых вопросов…