Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион Страница 26

Пару раз я тормозил, уточняя у прохожих маршрут следования, и наконец остановился, не доезжая метров тридцати до сияющих свежей зеленой краской железных ворот, за которыми вроде и находились те самые "склады".

Я вышел на мостовую, закрыл машину и, закурив, скучающим шагом направился к воротам. Там немного постоял, дотягивая сигарету, потом постучал в дверь, запертую изнутри рядом с воротами.

Примерно с полминуты все было тихо. Наконец послышались шаги и скрежет отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и я увидел невысокого, но почти квадратного человека — широченные плечи, мощные длинные руки, короткие толстые ноги и физиономия — впору пугать непослушных детей.

Все лицо этого типа было покрыто оспинами — так, словно ему в свое время не сделали прививки от этой уже экзотической болезни и он ее в конце концов где-то да подцепил. Маленький курносый нос вызывающе топорщился между бугристых щек, а чуть выше расположились узкие, близко посаженные глазки серо-голубоватого колера. Уши красавца были плотно пригнаны к голове, а губы казались заскорузлыми и обветренными навсегда. В общем, похоже, на протяжении жизни этого гоблина часто и много били по морде. Но конечно же, и сам он тоже бил по морде других много и часто: классический ходульный пример эдакого мафиозно-уркаганского кинозлодея. Но не слишком высокого ранга. Главари в кино обычно относительно утонченные и даже чуть ли не интеллигентные. А такие вот орангутанги — простые исполнители среднего и низового звена.

"Орангутанг" внимательно окинул меня цепким взглядом с головы до пят и на диво вежливо просипел:

— Здравствуйте.

Я был не менее учтив.

— День добрый.

— Вас что-то интересует? — спросил он. — Вы, смотрю, человек новый?

— Новый-новый… совсем новый… — пробормотал я.

— Так что? Сигареты, спиртное, косметика, ширпотреб, кондитерские изделия?

— М-м-м… — помотал я головой. — Да-да, конечно… Но знаете… — И выпалил: — Мне позарез нужно поговорить с Геннадием.

Квадрат удивился:

— С кем?!

— С Геннадием, — повторил я.

Он полез лопатообразной пятерней к затылку. Не спеша почесал короткий ежик.

— Слушайте, — наконец медленно проворчал он. — А вы уверены, что попали куда надо? Никакой Геннадий у нас не работает. — И сделал почти неуловимое движение, собираясь закрыть дверь.

Меня это вовсе не устраивало, и правая моя нога вроде бы незаметно переместилась чуть-чуть за порог. Однако квадратный это заметил, и маленькие глазки его стали еще меньше.

— Гражданин, — бесстрастно произнес он. — Вы ошиблись адресом. Повторяю специально для глухих и бестолковых: никакой Геннадий здесь не работает.

— Да-да, — поспешно кивнул я. — Знаю, что не работает, он работает совсем в другом месте, просто мне сказали, что его можно найти у вас.

— Во! — изумился рябой. — А кто сказал?

— Секрет — лицемерно вздохнул я. — Покамест жуткий секрет. Но если вы, уважаемый, сведете меня с ним, я непременно и вам тоже что-нибудь занятное расскажу.

Несколько секунд он буравил меня микроскопическими зенками и наконец буркнул:

— Ладно, фамилия?

— Моя?

— Ваша покуда не нужна. Говорите фамилию того Геннадия, с которым вам треба побазарить.

— А-а… Зверев, — моментально отчеканил я.

— За каким он тебе, конечно, не скажешь? — Несмотря на не слишком интеллектуальный облик, мужик был неплохим психологом.

— Конечно, — подтвердил я. — Мне нужно поговорить с ним, а не с тобой. (Ага, мы, значит, уже на "ты".)

— Понял… — процедил квадратно-курносо-рябой и распахнул дверь пошире. — Ну, загребай.

Сделав несколько шагов, я очутился во дворе. Вокруг ничего особенного, склады как склады, чуть дальше — старый трехэтажный, наверное, еще довоенной постройки дом — очевидно, контора и прочее. Все складские двери были закрыты: никто в данный момент никаких товаров не принимал и не отгружал. Взгляд упал на пару собачьих будок внушительных размеров. Будки были пусты.

— Кобели здесь бегают ночью, — любезно пояснил рябой. И я подумал, что это хорошо.

— Ну, где же Геннадий? — покрутил я головой по сторонам. — Чего-то не вижу.

— Еще увидишь, — пообещал рябой, — не гони. Так может, все-таки скажешь, на кой он тебе?.. — И на какое-то мгновенье в глазах его вспыхнули огоньки. Знаете, голову даю на отсечение: подобные глаза бывают только у человека, проведшего в местах, как говорится, не столь отдаленных не один год. И не два. И не три. И вовсе не за мелкое хулиганство или дешевую драку "в общественном месте" такие типы попадают за решетку — нет, это хищники приличного класса: такие не размениваются на мелочи и если погорают, то уж по-крупному. На таких ведется самая настоящая облава, их обкладывают со всех сторон с трещотками и факелами как волков или тигров-людоедов вооруженные до зубов охотники, и часто, очень часто эта облава заканчивается плачевно для загонщиков и стрелков, а вовсе не для самих зверей.

Я покачал головой:

— Извини, не скажу.

— Ладно… — Он молча пошел в направлении одной из дверей. Приоткрыл ее, просунул голову внутрь, что-то кому-то рыкнул и так же степенно вернулся: — Щас позовут, жди.

Ждать пришлось недолго. Минуты через полторы дверь распахнулась и во дворе показался парень лет двадцати трех — двадцати пяти, одетый в выцветшие синие джинсы и майку. Он был довольно высоким и жилистым, но каким-то нескладным: узкие плечи, длинные, шишковатые в локтях руки, острые колени и кроссовки сорок пятого размера минимум. Этот красавец двигался к нам какой-то вихляющей, раздолбанной походкой — возможно, эдаким манером ходил от рождения, а может, ему совершенно искренне казалось, что только так и никак иначе и должен передвигаться по суше бывалый, тертый и повидавший на свете все виды бедовый чувак.

Уже почти приблизившись к нам с рябым, он небрежно спросил:

— Ну, что тут за гости?

И тогда…

Слушайте, не знаю, какую именно, но какую-то ошибку я в тот момент совершил. То ли чуть напрягся, то ли глаза мои расширились чуть сильнее положенного, но этот худой прыщавый блондин вдруг замер, впившись взглядом в мое лицо, и — внезапно как заяц дунул в глубь двора.

И я… на миг опешил. А когда собрался дунуть вслед за проклятым молокососом, железные пальцы рябого уже крепко вцепились в мое плечо. Их я сбросил, одновременно крутанув руку наглеца вверх, — но не сильно, чтобы не поломать, — и рябой присел на асфальт, кривясь от боли и выплевывая из себя в окружающую среду грязные матерные ругательства. (Впрочем, разве могут матерные ругательства быть чистыми?)

А чёртов Геннадий был уже в самом конце двора, и я, бросаясь наконец в погоню, с тоскою подумал, что, похоже, сего субчика мне уже не догнать.

Но, как ни странно, удача оказалась сейчас на моей стороне. Геннадий, видимо, и сам не очень хорошо здесь ориентировался, а может, со страху дёрнул куда глаза глядят — но глядели-то они явно не туда: когда перед носом оказался высокий забор и ничего боле — ни калитки, ни щели, ни лаза, в который можно было бы юркнуть, он резко остановился, потом обреченно махнул рукой и, повернувшись, медленно пошел мне навстречу.

Я же как раз находился неподалеку от трехэтажного дома, примыкавшего к складам, и тоже остановился, поджидая незадачливого беглеца.

Он приблизился и молча уставился на меня, дыша тяжело и натужно. Либо был просто гнилым хилаком, либо смертельно напуган, хотя, казалось бы, чем я, совершенно незнакомый человек, мог его напугать? А может, гадёныш прикидывался — и напуганным, и гнилым, и хилаком.

— Это ты Гена Зверев? — спокойно и дружелюбно спросил я.

Он вспыхнул:

— А твое какое дело!

Я укоризненно покачал головой:

— Мальчик, когда разговариваешь с большими дядями, грубить не стоит: можно получить пыром по попе, а можно и не по попе, что будет куда больнее.

— Да пошел ты!.. — браво взмахнул он рукой, которую я тут же вывернул до отпущенных матерью-природой пределов. Поэтому следующие звуки его были уже менее воинственными и грозными: — Ой-ё-ёй!.. Да пустите же!.. Да бросьте ж!..

— А волшебное слово? — удивился я.

— Какое, на… ой!.. слово?.. — проскулил он, однако я решил быть принципиальным до конца.

— Во всяком случае не "Сезам, откройся". — И чуть-чуть увеличил угол нажима.

— Пожалуйста!.. Пожалуйста!.. Ну пожалуйста!..

— Молодец, — похвалил я и отпустил руку. Он, морщась и пожирая меня отнюдь не взором агнца, принялся растирать покрасневшую кисть.

Но я не располагал временем и потому повторил первоначальный вопрос:

— Ты Геннадий Зверев?

— Я, — буркнул он и опять напыжился: — А в чем, собственно, дело?

Но хотя мальчонка и что было мочи старался казаться спокойным, получалось у него не очень — глаза бегали туда-сюда, и бегали быстро-быстро.