Записка самоубийцы - Валерий Георгиевич Шарапов Страница 32

– Не. Давай тогда свежий «Пионер».

Взяв журнал, плюхнулся рядом со Светкой, не удержался, ткнул в бок:

– Нюни подбери, распустила.

– Я люблю стихи, – шепотом огрызнулась сестрица, но все-таки отвела кошачий взгляд от Ромы и уткнулась в книгу.

Санька же, шуганув ее, сам исподтишка его рассматривал, пытаясь решить для себя, что это за человек.

Обычно ходил в старой, но аккуратно заштопанной тельняшке, которую именовал рябчиком, и клешах. Легкий, быстрый, руки-ноги как на шарнирах. Голова вечно бритая, физиономия удивительно живая, иной раз как скорчит гримасу, поведет бровями – так и разбирает на хохот, ну точь-в-точь Чарли Чаплин-младший. Не имея над собой начальства, в своей будке гаерствовал на свободе, поясняя, что серьезности вредны ему по состоянию организма. Клиентов у него всегда было много, и даже спеша на работу, редко кто из постоянных проскакивал мимо.

У Сахарова был талант работать на совесть и быстро. Тщательно смахивал с обуви пыль, заботливо ограждал ботинки по-особому вырезанными картонками, чтобы не испачкать одежду. Самому делу надраивания обуви отдавался целиком, руки так и мелькали, как у барабанщика. И такой блеск наводил – аж глаза резало. Даже крем изготавливал лично для любимых клиентов, чтобы точно подходил под цвет; что до щеток и бархоток, то у него их была целая батарея.

Окончив свой труд и получив сколько следует, он нередко провожал взглядом свое произведение искусства – ботинки или туфельки – с гордостью мастера, но тотчас принимался за следующий шедевр.

Таким он был в палатке. В библиотеке имел место совершенно иной Сахаров: серьезный, в новехонькой свежей рубашке и брюках, отглаженных до рези в стрелке. Щеки гладко выбриты, руки безукоризненно чистые.

Говорил он тоже по-другому, не как на работе. Уверенно, грамотно, без этой раздражающей вывернутости звуков, когда не поймешь, то ли «ы», то ли «и», «э» вместо «е», без всех этих «шё» и «шёб», без ядовитой мягкости говора при змеином шипении.

«Прям хамелеон. Что ж не повыпендриваться, если девчата смотрят. Но это его личное дело, а по всему видать, что не бич, не кот, не шпанюк… да что с того, что не без греха. Пусть, если с его помощью можно ларь для корма наполнить».

Сахаров, потолковав еще о высоких предметах, глянул на часы, засобирался, по-товарищески пожал ладошку Оле, а вот к Светкиной ручке, к Санькиному удивлению, аж припал. И, разогнувшись, подмигнул:

– Ваша сестрица, достойная во всех отношениях дама, в таком юном возрасте имеет выдающиеся мозговые способности. До скорого свидания.

Когда брат с сестрой вместе вышли из библиотеки, Санька попытался снова поддеть:

– Что, Анчутку побоку? Теперь этому глазки строишь?

Но на этот раз что-то пошло не так. Эта мелкая «дама» нет чтобы ожидаемо надуться, отозвалась по-взрослому, со спокойствием и превосходством:

– Глупости говоришь и пошлости. Человек трудится на совесть, в деле своем мастер. Книги вот читает и не задирает нос только потому, что родился чуть пораньше, – и, подумав, добавила: – Не то что некоторые известные мне люди.

– Это какие же? – прищурился Санька.

– А вот глянь, – она вынула из кармана что-то, ткнула под нос брату.

Оказалось – зеркальце.

Санька надулся и замолчал, а Светка думала о том, что ничегошеньки он не понимает. Само собой, старший брат, всем ему в жизни обязана, но ведь – осел! Воображает о себе много, свято уверен в том, что с первого взгляда может расколоть любого.

Ничего-то он не понимает, а она, Светка, знает, что это за человек, потому что видела поболее любого. Она помнила, как ласково, бережно обращался разухабистый Рома с маленьким хорошеньким котенком, когда они – Светка, Сашка и Алешка, – проходя мимо, ну совершенно случайно заглянули в будку просто поздороваться.

Перед этим у близнецов вышла распря: из пистолетиков они охотились на ворон и галок, потом рассорились из-за того, кто больше подстрелил этих дур крылатых. Светка, которой не по нраву были эти кровожадности, от просьбы рассудить мальчишек решительно уклонилась. Обиделись и на нее. Светка вздыхала про себя: «Ох уж эти пацаны, все бы им стрелять, убивать, драться, ссориться. Вот уж точно, все беды от них. Сначала все понарошку, потом станет мало, а там и до войны недалеко».

И тут увидела картину, от которой возмущение сменилось восторгом: сидя на пороге своей будки, Рома играл с котенком. Рыжий пушистый малютка с сытым трогательным пузом прыгал за бантиком из фантика, навязанным на бечевку, припадал на пушистые толстые лапки, дергал хвостиком. Светка аж задохнулась от умиления. Обувщик, смутившись, пояснил:

– Это подкинули.

Близнецы, позабыв раздоры, с визгами кинулись к нему и к зверушке. Бедный котенок, перепугавшись, прыгнул на колени к Роме.

– Вы что творите? – вылавливая близнецов по одному и легонько встряхивая, спросил он. – Котейку пушками перепугали!

Тут Сашка с Алешкой, вспомнив свой спор, наперебой начали излагать дело, думая, что нашли беспристрастного судию.

– Вот он врет, что сто ворон настрелял!

– Этот болтает, что двести, а если одна галка, то несчитова…

– …надо две, чтобы за одну ворону сошло!

– А этот: нельзя стрелять сидячую!

Они вопили, дергая Сахарова за рукава, раскачивая так, что бедный котенок с трудом удерживался на своем покровителе и, цепляясь за тельняшку, переполз от греха подальше на плечо.

– Ну-ка цыц! – скомандовал Рома. – Как вам не стыдно!

– А чего стыдно? – с интересом спросил Сашка.

– Почему нельзя? – подхватил Алешка. И добавил: – Подари котенка.

– Ни за что! – твердо заявил парень. – Живодерам не подарю.

Близнецы удивились:

– Почему это мы живодеры?

– А вы как думали? Так и получается: сначала ворон стрелять, потом котят вешать, а потом, глядишь, и за людей приметесь. Сколько у нас людей погибло – страсть, сколько от голода умерло, без хлебушка – и не сосчитать. А все почему? Потому что с живодерства начинали. Всегда так получается.

– Гитлер ворон стрелял? – требовательно спросил Сашка.

– Да, – без тени сомнения подтвердил чистильщик обуви.

– А Гиммлер котят вешал, – утвердительно, стараясь окончательно уяснить для себя, уточнил Алешка.

– Гроздьями, – заявил Рома так безапелляционно, что у Светки мороз по коже прошел. – Не отдам вам котенка.

– Так мы не всерьез, – продолжал увещевать Сашка. – Пистолеты ненастоящие.

– Это ты так думаешь, – возразил обувщик, взяв у него игрушку, крутанул на пальце, ткнул в пузо:

– Закрой глаза – и не поймешь, настоящий или нет. Ясно?

– И что? – подумав, спросил Алешка.

– А то, что если он как будто настоящий, значит – все равно что настоящий, – веско проговорил Рома.

Близнецы колебались, ощущая некоторую несуразность в заявлении обувщика, но недолго: глянув друг на друга