Анна и Сергей Литвиновы - В свободном падении Страница 33

– У него, видно, поджелудочная давно не в порядке была, – объяснил Сене Евгений Михайлович. – Жена сказала: сколько раз ей жаловался на тяжесть в брюшной полости, периодические боли. Но у нас же народ какой: пока не припрет, к врачу не пойдут. Вот и дождался: алкоголь, закуска жирная – не выдержал организм. А острые панкреатиты – они всегда стремительно развиваются, в течение суток. И оперировать тут бесполезно.

…Жена (Сеня видел), когда узнала, что почил супруг, рыдала искренне, горько. Но молодой санитар все равно с трепетом ждал результатов гистологии.

Пришли они достаточно быстро, и все оказалось чисто: не травил никто мужика. Сам виноват, что за здоровьем своим не следил, пил много, ел вкусно.

– Не изобрели, Сенька, еще эликсира от всех болезней, – философски подытожил пожилой доктор.

И деньги (что ему жена пациента совала) ей, уже вдове, не вернул.

Данилов

Когда хорошенькая девушка (откровенно, как священнику!) повествует тебе о собственной грешной жизни – это вдохновляет. Усталости как не бывало – я внимательно слушал рассказ Адели. Пытался поймать ее волну.

Тут нужно пояснение. Чтобы почувствовать, мне вовсе не обязательно хватать клиента за руку и уж тем паче вырывать – в цыганском стиле – у человека волосы. Также не требуется испытывать к нему симпатию. (Или антипатию.) Куда лучше, когда он тебе решительно безразличен.

Как все выглядит технически? Бывает, я вижу картинку. Случается, слышу слова. Но в какой-то момент, как правило, неожиданно – просто вдруг понимаю, в чем дело. Кто-то во мне понимает. Самому остается лишь озвучить ответ.

Однако сегодня внутренний голос молчал.

Адель закончила свой рассказ, взглянула вопросительно, с надеждой – но я ничего не мог ей сказать. Абсолютно ничего.

Я, безусловно, ощущал вибрации. Обрывки чужих мыслей, чаяний, чувств. Несчастливый брак. Самовлюбленный, холодный в общении супруг. Амбициозная, тонко чувствующая, молодая жена. Им не следовало связывать свои жизни. Не умри Григорий – пара все равно бы развелась. И на всю жизнь бы они остались врагами.

Но Адель ведь ждет от меня совсем не психологической консультации.

Я произнес – не слишком, впрочем, уверенно:

– Мне кажется, что ваш супруг умер от естественных причин. Вы никак и ничем не способствовали его смерти.

Женщина – кажется, она ожидала от меня совсем других слов – взглянула разочарованно. Потупила очи. Она явно хотела спросить (ее мысль я прочел без труда): не могло ли ее проклятье, в сердцах брошенные злые слова, лишить супруга жизни?

– Нет, Адель, – твердо произнес я.

Она посмотрела озадаченно.

Я улыбнулся:

– Среди кассиров одной известной канадской закусочной недавно проводили анкетирование. И выяснили: каждый работник – как минимум раз за смену! – желает клиенту провалиться в преисподнюю. Однако никакого всплеска смертности среди посетителей не наблюдается.

– То есть вы считаете… – просветлела лицом она.

– Я думаю, врачи были правы. Вашему мужу просто не следовало столько пить. – Нетерпеливо взглянул на нее. – У вас еще будут ко мне вопросы?

– Да, – тихо отозвалась Адель. – Дело в том, что Гришка… Мой муж – он умер первым.

Похороны прошли красиво.

Адели особенно запомнилась графика печально голых (очень в тему!) осенних деревьев и струнный квартет, вдохновенно исполнявший «Air» Баха. Муж – с совсем не страшным, спасибо гримеру из морга, лицом – лежал в гробу умиротворенный, даже, казалось, слегка улыбался.

На похоронах вообще не было по-настоящему печальных, плачущих людей.

Общее настроение хорошо один из Гришиных друзей выразил:

– Давайте, мы не будем скорбеть. Григорий прожил насыщенную, интересную жизнь и заслужил право на отдых. А теперь он свободен, счастлив и беззаботен.

Тут дамы (против логики) дружно взялись хлюпать носами, Адель тоже прижала к глазам носовой платочек. Могильщики нетерпеливо топтались у разверстой ямы, высоко в небе, словно надеясь на пиршество, кружили ястребы.

– Все у человека было, – услышала вдова чей-то философский шепоток, – квартира, машина, слава, жена красивая. Только здоровья себе купить не смог.

Адель тоже никак не могла привыкнуть, что мужа – столь скоротечно, в одночасье, внезапно! – с ней больше нет. Ей всегда казалось, что умирание – процесс мучительный, длительный. А в реальности все произошло, будто в детской сказке: откусила царевна ядовитого яблочка и мгновенно упала замертво. Но погрузилась не в столетний сон – а в вечный. Навсегда.

И уже не извинишься перед ним за проклятие, что сорвалось с ее губ, не заберешься на колени, не подластишься. Интересно, каково умирать, когда последние слова, что ты в этой жизни слышал, были пропитаны ненавистью?

«Отольется мне еще наша с Гришей ссора. То, что я ему смерти пожелала», – страдала Адель.

Окружающие ее утешать даже не пытались. Наоборот, смотрели завистливо, косо: еще бы, молодая девчонка без роду, без племени в одночасье стала богатой вдовушкой. Один Иннокентий Степанович поддерживал:

– Не кори себя, девочка. Ты ни в чем не виновна. Судьба.

Эх, знал бы он! Что она сама накликала на мужа страшную смерть!

Адель еле выдержала злосчастный день: прощание в морге, траурный митинг на кладбище, поминальные речи на ресторанном банкете. Кусок в горло не лез, нервы совсем расшатались. Первая же рюмка «за упокой» ударила в голову мгновенно. Кабы не тот же Степанович, быть Адели к завершению поминок пьяной вусмерть. Но верный друг (за столом сидел рядом) плескал ей едва на дно рюмки, а когда она попробовала возразить, шепнул в ухо:

– Адель, девочка, не надо. Не позорься перед ними всеми. Они только того и ждут.

…А разговоры за столом, действительно, шли нехорошие.

Все мужнино окружение и без того давно ее приговорило: выскочка, ни кола ни двора, а вышла замуж за уважаемого, богатого человека. Да еще уморила его в расцвете лет, унаследовала квартиру, две машины, счета в банках. Авторские отчисления за песни до конца собственной никчемной жизни будет получать.

«Будь Гриша поумней – заключил бы с ней брачный контракт», – услышала она злой комментарий на похоронах.

И все, конечно, уже знали: брачного контракта у пары не было.

«Гришенька – он такой был доверчивый… безалаберный», – завистливо вздыхали дамы.

Наконец, томительно долгий день похорон миновал. Но и в пустоте квартиры Адель не нашла утешения. Дом теперь был будто склеп, зеркала завешены черным, отовсюду смотрят портреты супруга в печальных траурных рамках (домработница постаралась). И тишина – звенящая, мрачная. И некому поплакаться. Не с кем даже просто посидеть рядом. Выпить. Помолчать. Бесконечно грузить Иннокентия Степановича своими страхами Адели было совестно. Все прочие Гришины знакомые, безусловно, исключались. Тетя Нина смотрела волком. Коллеги на работе цинично полагали, что у Адели вообще нет повода грустить. Наоборот, надо радоваться, что все удачно сложилось – молода, свободна, да еще с деньгами.

Вот и приходилось изобретать любые пути, чтоб не оставаться одной. Наедине с бесконечными мрачными мыслями.

Адель прошерстила ежедневник. Освежила в памяти: у кого из знакомых, даже самых дальних, в ближайшее время дни рождения? Звонила, поздравляла – ей, конечно, удивлялись, но в гости приглашали.

Однажды вообще забрела на чужую свадьбу – не на халяву, естественно, с букетом и бутылкой.

А как-то заглянула в казино. Местечко оказалось воистину злачным: в нелепой позолоте, прокуренное, пресловутое зеленое сукно – все в неопрятных пятнах. Однако народ, на удивление, выглядел мирно, даже забавно. Весело чирикали китайцы, пара братков угасала над коньяком, и старуха – почти по Пушкину! – имелась, из раза в раз бросала на 33 единственную фишку номиналом в пятьдесят центов.

Адель попыталась было проскочить к бару, но суровый мужчина в черном костюме остановил:

– Бесплатные напитки – только для игроков.

Объяснять ему, что у нее – в отличие от большинства соотечественников – проблема как раз не в деньгах на водку, Адель не стала. Робко села в самом дальнем уголке карточного стола.

Подошла официантка, заученно молвила:

– Есть местное пиво, водка, дагестанский коньяк три звездочки. Остальное – платно.

– Пусть будет платно! – браво молвила Адель. – Принесите, пожалуйста, кампари с апельсиновым соком.

– Самое то. Под блек-джек, – снисходительно фыркнул крупье.

Ага. Хотя бы теперь ясно, во что за столом играют. «Но не очко всегда приходит, а к одиннадцати туз», – вспомнила Адель бессмертное творение Михаила Круга. (Муж, хотя был матерый интеллигент, шансон уважал, часто слушал дома.)

Размер ставок ее – теперь богатую вдову! – не испугал. Может, действительно, сыграть? Правила нехитрые. Ставишь пять долларов, получаешь карты, принимаешь решение…