Фридрих Незнанский - По живому следу Страница 46

Проснувшись наутро, он долго смотрел на нее и наконец понял, кого же она ему так напоминает. Розу Шаяхметову, смуглую красавицу, отличницу-первоклассницу, в которую он был влюблен в детстве.

Кстати, дела у него шли неважно. Можно сказать, был просто кризис. Для Бориса этот кризис стал действительно крахом — все его заказчики куда-то испарились, а деньги, конечно, сразу утекли. Поэтому когда Лейла на одном из свиданий вновь спросила, в состоянии ли он сделать порносайт, ответ Бориса был уже иной.

— Разумеется! — произнес он. — Если, конечно, заплатят.

— Заплатят, не беспокойся, — успокоила его

Лейла. — Если ты хорошо поработаешь и будешь держать язык за зубами.

— Я буду открывать рот только для поцелуев, — произнес Лузанский, наклоняясь к лицу Лейлы.

— Ты ужасно вульгарен, — поморщилась она.

Никаких угрызений совести по поводу того, чем

он занимается, Борис не испытывал. «Подумаешь, сайт с порнографией, — казалось ему. — Я же никого не убиваю. А если этим буду заниматься не я, то найдут кого-нибудь другого, так что какая разница?» Единственное неудобство, что пришлось заниматься этим дома — на работе слишком много любопытных носов, норовящих сунуться в монитор. Да и дома спокойно поработать можно было лишь ночью, когда засыпали Наташа и маленький сын. К счастью, его жена была не в ладах с компьютером и не интересовалась, чем там занимается муж. Дома, и ладно.

Хотя однажды она все же застукала его: как раз в тот момент, когда он публиковал в Интернете очередную порцию фотографий.

— Что это? — спросила она с ужасом, глядя на изображение голой девушки в крайне вызывающей позе.

— Не знаю, — вполне искренне отмахнулся Борис. — Это какой-то вирус!

Кажется, это успокоило Наташу. С тех пор Борис стал еще осторожнее, и казалось, ничто уже не может помешать его спокойствию.

Но кипучий характер Лейлы покоя ему все не давал. Во время одной из встреч она спросила:

— А как ты думаешь, можно организовать на нашем сайте «живые камеры»?

— То есть? Что ты имеешь в виду?

— Ну я видела на западных порносайтах такие. Девки показывают стриптиз, или даже еще круче… И это транслируется напрямую.

— Погоди, Лейла, но это уже подсудное дело, — сказал Лузанский.

— А что, наш порносайт — это не подсудное дело? Все под кодексом ходим, — неожиданно жестко ответила Лейла, — так что давай-ка не будем распускать сопли.

И Лузанский, немного покумекав, вздохнул и пошел в магазин за оборудованием для студии «живых камер».

Размах у Ладоды был большой. Она планировала организовать круглосуточный показ порнографии в прямом интернетовском эфире. Лузанский взялся за дело, и скоро все было готово. В загородном доме Лейлы они отгородили несколько комнаток, где поставили кровати, зеркала и, главное, камеры. И через некоторое время «живые камеры» заработали. Круглые сутки, сменяя друг дружку, перед камерами происходили крутые секс-шоу, за право посмотреть которые многие на Западе платили ежемесячный тариф. Лузанский организовал рекламную акцию, и скоро количество клиентов стало расти как снежный ком. Соответственно и состояние банковских счетов.

Львиную долю денег Лейла забирала себе, но и Лузанского не обижала, справедливо полагая, что лучше сытый и довольный профессионал, чем голодный и ни на что не годный.

А девочек и парней поставляли Авербух со Щербининым. Конечно, они бы предпочли сами стричь купоны с такого выгодного дела, но Лейла держала их на расстоянии от интернетовского бизнеса, предоставляя им дальше заниматься съемками…

Бизнес Лейлы Ладоды процветал…

И все было бы хорошо, но в один прекрасный день в доме Лейлы зазвонил телефон. Это был милицейский чин, который крышевал подпольную студию Авербуха и Щербинина. С ним расплачивалась сама Лейла, не привлекая порнографов.

— Все, — сказал милицейский начальник, — контору вашу я больше охранять не могу. По городу идет большой рейд.

— Какой еще рейд? — поинтересовалась Лейла, хотя уже поняла, что лавочку пора прикрывать.

— Борьба с секс-индустрией. А на вас в местном отделении лежит несколько заявлений.

— От кого? — оторопела Лейла.

— Да от соседей. Все видят, что к вам какие-то девки подозрительные ходят. Ну старухи и пишут, которым все равно делать нечего… Так что я тебя предупредил.

Лейла положила трубку и тут же послала Мотю предупредить порнографов о приближающейся опасности.

33

Авербух и Щербинин обсуждали отснятый материал нового фильма.

— Девчонка не особенно, — щелкал языком Авербух.

— Да, — соглашался Щербинин, — той девчонке все двадцать восемь дашь.

— Да ей, наверное, так и есть.

— Вряд ли. Но, может, это и к лучшему.

— А что? — Авербух проявлял знание дела. — В Голландии, насколько мне известно, порнография официально разрешена…

Раздался настойчивый, требовательный звонок в дверь.

Щербинин с Авербухом переглянулись, оба встали и подошли к двери. Авербух посмотрел в глазок.

— Кто? — Щербинин насторожился.

— Мотя, кто же еще, — ответил Авербух и открыл дверь.

— Быстро, — Мотя едва переводил дыхание, — уходите, слежка за вами…

— Ты уверен? — с иронией переспросил Щербинин.

— У вас нет ни минуты, — отдышался Мотя.

Авербух со Щербининым переглянулись.

— Он это, — ухмыльнулся Авербух, — в детектив с нами решил поиграть, — да, Мотя?

— Какой детектив? — Мотя вытаращил глаза. — У меня информация есть… Короче, надо срочно уходить.

Ему не дали договорить:

— А кто сказал?

— Кто надо, — сердито отрезал Мотя. — Сказали, что у вас нет времени, нужно быстро смываться.

Щербинин и Авербух не мешкая начали собираться. Уложили в сумки кассеты, аппаратуру, упаковали все самое необходимое.

— Хорошо, что девушек отправили…

— Точно… Возни бы с ними было…

— Все, — сказал Мотя.

Теперь в квартире ничего не напоминало о том, что здесь располагалась подпольная студия, на которой снимали жесткое порно. Еще раз проверив комнаты на предмет обнаружения компрометирующих улик, все трое подхватили сумки и, заперев дверь, ушли.

34

«— Ты кто такой, откуда?

Я ему не сразу ответил. Мало ли, думаю. А потом решил: чего мне особенно прятаться? Если Голубя на меня наведут, так им имени моего для этого не надо. Одна татуировка чего стоит. По ней меня всякий, кто в курсе, узнает.

— Колей, — говорю, — зовут. Книжник — кличка. А сам из Вышнегорска.

— Это где?

Мы тогда с теми двумя по проспекту ехали. Длинный такой. Не помню названия. Там еще площадь посередине и памятник железный. Гагарину. А может, и не Гагарину, черт его знает. Я по сторонам глазею. Во-первых — просто интересно, я на машине еще в том районе Москвы не ездил, а во-вторых — пока дома на проспекте разглядываю, думаю, как да что отвечать. За дурачка держат — ладно. То и буду из себя строить.

— Вы, дяди, не знаете, наверное. Там завод цементный. Во-от такой большой.

И руками размахиваю — типа показываю, какой большой у нас завод! Они кивают, ничего. И все улыбаются. Особенно тот, за рулем который. Его

Авербух зовут. А второй — Щербинин. Но это я уже потом узнал, позже. А тогда еду да слушаю, как мне Авербух этот самый втирает:

— Ну ничего, скоро приедем — поешь. Отмоешься.

И со Щербининым переглянулся. Действительно, скоро уж и приехали. Дом обычный, многоэтажка.

Из машины, помню, вылезать не хотелось. И опасался, конечно. А главное — хорошо в той машине. Иномарка. Сиденья удобные. Но вылез. Раз уж приехал — не век же в этой иномарке сидеть.

Поднялись мы по лестнице. Вошли в квартиру. Я глянул — сразу подумал, что у таких перцев хата могла бы и получше быть. Нет, не то чтобы развалюха или бомжатник какой — ничего квартирка. Только видно, что не живут в ней постоянно. У меня-то глаз наметанный. Голубю я бы о такой хате и рассказывать не стал. Ну это пока всю-то не посмотрел — меня сразу на кухню повели, кормить. А что, думаю, начало ничего себе. Поем, по крайней мере, в этом не обманули, а из кухни дверь прямо на балкон открыта была. Если что, соображаю, я на балкон ломанусь, кричать буду. Знаем мы эти дела. Решил — и повеселел вроде даже. Смотрю, Авербух, жердь тощая, из холодильника то да другое достает. Немного, да и фигня в общем-то, я же чувствовал — не живут в этой квартирке, так, заходят. И Щербинин, на эту еду глядючи, морщится:

— Ты бы хоть по дороге в магазин заехал. Я тоже жрать хочу.

— Так ешь, кто мешает? — Авербух лыбится.

— Сам это дерьмо жри.

Дерьмо, понятно, меня и не стесняются, я на стол, на продукты то есть, глянул, по сторонам, туда, сюда — смотрю, посуда вроде есть, к этим двоим поворачиваюсь:

— А масла нет подсолнечного?