Людмила Ситникова - Кино с клубничкой

Людмила Ситникова

Кино с клубничкой

Пролог

– Светка, иногда мне кажется, я готова тебя убить!

– Мама, что ты несeшь? Мне тридцать шесть лет, я уже достаточно взрослая и вполне могу принимать самостоятельные решения.

– Решения? Вы только послушайте, что бормочет эта идиотка! Видимо, когда раздавали мозги, ты смотрела очередную мексиканскую муть.

– И тем не менее мы уезжаем! – Светлана топнула ногой и, дабы поставить точку в неприятном разговоре, твeрдо добавила: – Нравится тебе это или нет.

Елизавета Викторовна прошлась по гостиной и, плюхнувшись в кресло, тихо прошептала:

– Это всe он… Он тебя взбаламутил, его вечные искания до добра не доведут.

– О ком ты?

– Прекрати строить из себя кретинку! Сама знаешь о ком – о твоeм муже-неудачнике.

– Вадим не неудачник, он…

– Конечно… Надурили мне голову! И как я только пошла у вас на поводу? За каким лешим согласилась продать квартиру?

Света отвернулась. Рано или поздно скандал должен был разразиться. Он разразился сегодня. Тем лучше, по крайней мере, теперь она сможет с чистой совестью отбыть в Гамбург. Гамбург… Почему-то от названия города по телу бегут мурашки. Скорей всего от страха перелeта. Ведь более чем за три десятилетия своей жизни Света Игнатова ни разу не пользовалась услугами авиалиний. Даже в Крыму и пресловутом Сочи ей не удалось побывать, где, как известно, хотя бы раз бывает каждый. В детстве на все каникулы мать сбагривала дочурку в деревню к бабке, где единственным развлечением был пьянчужка дядя Дима, показывавший фокусы. По мнению Елизаветы Викторовны, лучше подмосковного воздуха нет ничего на свете, и дочь должна сказать спасибо, что летом жила у бабушки, а не торчала в пыльном городе, глотая выхлопные газы.

В двадцать пять Светлана вышла замуж. Вадим Игнатов покорил сердце уже не очень юной красавицы своим умением с юмором выходить из любой, даже наисложнейшей ситуации. Вадиму жилось несладко с родителями супруги. Елизавета Викторовна не упускала возможности попилить зятька, поднимая тем самым настроение себе любимой. В середине 90-х умер отец Светланы, а в конце тысячелетия Елизавета Викторовна, сочетавшись браком второй раз, отбыла мотать нервы новому супругу, оставив дочь с зятем хозяйничать в просторной трeшке.

Пару лет назад Вадим сообщил жене о потрясающей возможности поселиться за городом, в коттеджном посeлке. Для этого всего-навсего нужно продать квартиру мамаши и… дело в шляпе. Как бушевала Елизавета Викторовна, вспоминать не стоит, главное, что через шесть месяцев супруги Игнатовы стали хозяевами шикарного, в их понимании, коттеджа. И вот теперь предстояло покинуть насиженное местечко и отправиться в другую страну – с чужой культурой, нравами и устоями. Вадим, архитектор по специальности, давно ждал подобного контракта, но каждый раз возникали всевозможные препоны, и наконец…

На узком семейном совете Светлана решила известить мать о переезде в последнюю очередь, но Вадим возражал. Игнатов планировал обосноваться в Гамбурге, и возвращение на родину в планы мужчины не входило.

– Светик, какой смысл тянуть? Она всe равно узнает. Скандал будет при любом раскладе, тем более что мы оформляем дом на еe имя.

Когда Елизавете Викторовне сообщили о решении деток переписать на неe загородный дом, пожилая дама настолько ошалела от радости, что… напрочь забыла завалить их ненужными вопросами.

– Какая же я дура! – сокрушалась мать сейчас, глядя на Свету. – Вы же уже тогда знали, что останетесь там навсегда.

– Мама, успокойся, все ещe вилами по воде писано, может…

– Может? А может, ты заткнешься, неблагодарная? Оставляете мать одну умирать здесь, а сами…

– Ты проживeшь минимум лет сорок, о смерти задумываться рано.

В глазах Елизаветы Викторовны блеснул огонeк, она осмотрела гостиную и молвила:

– Посмотрим, посмотрим… А скажи, во сколько приедeт Вадим?

Света бросила взгляд на часы.

– Сейчас три, думаю, через пару часов будет. Ты его дождeшься?

– Нет-нет, мне нужно идти, у меня… дела.

– В любом случае без съeмки я тебя не отпущу.

– Что?

Света юркнула в кабинет и спустя минуту вернулась, держа в руках видеокамеру.

– Я собираюсь запечатлеть на память наше российское жилище… и тебя, мама.

– Нет уж, уволь. Я не желаю позировать, словно мартышка в зоопарке. Лучше снимай своего мужа, пока он на седьмом небе от своего долбаного контракта. Не пройдeт и года, твой Вадька останется у разбитого корыта, тогда и будете смотреть запись.

– Мама!

– Я сказала, не смей включать камеру! Ненавижу фотографироваться, а снимать на видео тем более не позволю!

– Но ведь на память…

– Не беспокойся, думаю, ты не успеешь соскучиться.

– Почему ты так говоришь?

– Интуиция. Ты долго не выдержишь вдали от дома, ностальгия замучит, вернeшься… никуда не денешься. Знаешь, как говорится: каждый сверчок знай свой шесток. Или – где родился…

– Там и пригодился. Я в курсе, мама. Но позволь…

Елизавета Викторовна вскочила с кресла и, размахивая руками, побежала к двери.

– Не снимай! Не снимай меня!

– Ты уходишь?

– Вечером позвоню, – с силой хлопнув дверью, мать испарилась.

– Что ж, буря миновала… – Света включила камеру, поставила еe на полку, а сама села напротив и заговорила, поглядывая в объектив:

– А сейчас я планирую заснять каждый уголок нашего домика. Но для начала несколько слов для истории…

Минут пять Игнатова вещала о планах на будущее, затем начала шествие по гостиной. В кадр попадали кадки с цветами, камин, кресла, лестница на второй этаж.

– Дамы и господа, теперь мы перемещаемся в столовую, прошу обратить внимание…

Резкий звонок в дверь заставил бывшую хозяйку домика вздрогнуть. Зная, что мать имеет привычку по нескольку раз возвращаться, Света, недолго думая, положила «Панасоник» на пол камина, забыв нажать «стоп». Вздохнула, натянула на лицо улыбку и двинулась к дверям.

Камера продолжала снимать, теперь в кадре была входная дверь и направляющаяся к ней стройная фигурка Светы.

Вадим вышел из машины, с гордостью взирая на коттедж. Эх, какой дом! Жаль покидать такую красотищу. Если бы не радужные перспективы на будущее, он вряд ли бы согласился на переезд в Гамбург. Но, даст бог, они и в чужих краях совьют не менее уютное гнeздышко. Главное – запастись терпением и верить в лучшее. В душе что-то кольнуло. Вадим никогда не был сентиментальным, но с приближением дня отъезда воспоминания, словно сговорившись, посещали мужчину с завидной регулярностью. Порой ему казалось, что какая-то неведомая сила не хочет их отпускать, стараясь удержать в родных пенатах.

«Раньше никогда не замечал за собой особого патриотизма», – подумал он, вставляя ключ в замочную скважину входной двери.

– Светик, я пришeл! Почему не слышу шума-гама и радостных криков? Я… – Он замолчал на полуслове. Спина моментально сделалась мокрой, во рту пересохло, язык прирос к нeбу.

Светлана лежала на полу в гостиной лицом вниз. Еe белое платье было испачкано кровью, левая рука вытянута вперeд.

– Светка, что с тобой? Света…

С обезумевшими глазами Вадим бросился к жене, схватил еe за плечи, перевернул. Света смотрела на супруга стеклянным взглядом… взглядом мeртвого человека. В глазах отражался дикий ужас и в то же время растерянность. Не помня себя, Вадим метнулся к телефону. Стук собственного сердца отдавался в ушах рeвом турбин, заглушая тихие шаги сзади. Схватив трубку, Вадим почувствовал сильный удар по голове. Жуткая боль, темнота, и мужчина медленно сползает вниз. Минуту спустя он уже ничего не чувствовал… он был мeртв.

Глава 1

Катарина Копейкина относилась к той категории женщин, которых принято называть «вечными девочками». Несмотря на возраст, который стремительно приближался к славному сорокалетию (хотя нет, тридцать пять – это не сорок), в душе Катка ощущала себя максимум на двадцать. Даже те, кто прекрасно знал, какая дата рождения стоит в ее паспорте, не переставали удивляться.

– Ты, наверное, частенько наведываешься к пластическому хирургу? – с ехидной усмешкой спрашивала Регинка, стараясь отыскать на лице Копейкиной малейший недостаток.

Но недостатков не наблюдалось. Природа щедро наградила Кату яркой внешностью и не менее яркими умственными способностями. Правильный овал лица с высокими скулами и зелeными миндалевидными глазами обрамляла копна ярко-рыжих, слегка вьющихся волос. Аккуратный носик часто служил поводом для зависти подруг, прозвавших Катку за глаза рыжим идеалом.

Надо заметить, что в подростковом возрасте «рыжий идеал» был страшно зажатым, вечно комплексующим существом. Кате не нравилось в себе абсолютно всe, начиная от ненавистных прыщей и заканчивая цветом волос, которые впоследствии стали еe гордостью.

Пубертатный период миновал, а с ним канули в Лету детские страхи, неуверенность и зажатость. Именно в тот момент из гадкого утeнка начал формироваться прекрасный лебедь.