Дарья Донцова - Муму с аквалангом Страница 40

– Вы выбрали самое подходящее место, чтобы остаться незамеченной, вечеринку «Тутси», – фыркнул папарацци. Хорошо, мне нужен эксклюзив, а другим он ни к чему. Щелкнемся пару раз?

– Ладно, – безнадежно кивнула я.

Репортер навел объектив.

– Улыбочку!

Я оскалила зубы.

– Ну что уж так… – обиделся журналист. – Добавьте искренности, пожалуйста! Чи-из! Шикарно! Может, наденете туфли? Понимаю, у вас заболели ноги, но сниматься лучше в обуви.

– Вы о чем? – изобразила я непонимание.

Мужик ткнул пальцем в сторону.

– Лодочки нацепите…

Я покосилась в указанном направлении. У стены сиротливо стояли дамские туфли, чуть поодаль валялась меховая горжетка, еще дальше лежала сумочка. Кто-то из гостей, очевидно, хорошо покушав коньяку, растерял часть гардероба. Кстати, вещи тут давно, я обратила на них внимание, как только появилась на вечеринке.

– Пожалуйста, – поторопил меня корреспондент.

Я хотела было сказать, что обувь не моя, но бросила взгляд вниз. Так и есть! Махровые салфетки развязались, лежат чуть поодаль. Писательница Арина Виолова стоит в носочках на каменной плитке!

– Плиз, – стал нервничать папарацци, – всего один снимок.

Что делать? Честно сказать: «Обувь не моя»?

Репортер, конечно, удивится и задаст вполне логичный вопрос: «Вы пришли босиком?» И тогда я окажусь в ловушке.

Если сообщу правду, борзописец состряпает статейку с броским названием «Заплыв Виоловой в унитазе». Совру, что люблю прогуливаться босая, – напишут: «Издательство „Элефант“ платит Виоловой такие копейки, что несчастная не может себе купить туфли». Куда ни кинь – везде клин.

Но делать нечего, надо выпутываться из очередной неприятности.

– Вы правы, – забубнила я, надевая чужую обувь, – от жары ноги отекли, вот я и сняла шпильки.

– Сам еле стою, – ответил папарацци. – Бедные женщины! Как вы только на каблучищах носитесь. Можете сделать шаг влево? А то в объектив коридор попадает, некрасиво.

– Конечно, – улыбнулась я и попыталась выполнить просьбу журналиста.

Но ноги не послушались, они словно приросли к полу. Я дернулась раз, другой, третий…

– Что случилось? – удивился корреспондент.

– Э… я мозоли натерла, – пролепетала я, – двинуться не могу. Очень больно.

– Бедняжечка, – проявил человеколюбие корреспондент. – Ладно, спасибо!

Щелкнув еще пару раз затвором, папарацци исчез в толпе.

Едва он убежал, я попыталась вылезти из слишком больших для меня туфель, но и тут потерпела фиаско. Ступни словно приклеились, вытащить их оказалось невозможным, а сделать шаг в чужих баретках не получилось. Я чуть не упала, пытаясь отодрать от пола подошвы. Положение было катастрофическим – в зал прибывали все новые гости, число журналистов тоже увеличивалось, меня могли узнать другие папарацци и сфотографировать. Будет странно, если я останусь стоять на одном месте, но самая большая неприятности произойдет, если за туфлями вернется их законная владелица и с возмущением завопит: «Какого черта ты делаешь в моих шпильках?»

На крик, естественно, сбегутся представители прессы. То-то им будет радости! Но в еще больший восторг придет Ребров, когда прочитает в Интернете сообщения, типа: «Арина Виолова от безденежья пустилась на воровство»; «Авторы „Элефанта“ вынуждены красть туфли на тусовках»; «Детективщица сперла алмаз „Шах“; „Арина угнала самолет с сорока сиротами на борту“.

Журналисты обычно сильно преувеличивают. Очень хорошо помню, как год назад прочитала в одной, кстати говоря, позиционирующей себя как общественно-политическое, а вовсе не желтое издание, газете драматическое сообщение: «Прозаик Смолякова сломала шею, лежит в коме».

В полной панике я позвонила Олесе Константиновне и спросила:

– Что с Миладой? Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, – измученно ответила редактор, – все в полном порядке. Тетя Смоляковой заболела гриппом, Милада вызвала врача, а он сообщил в «Желтуху»: у Смоляковой слегла родственница. В редакции все перепутали и дали заметку: «Писательница потеряла трудоспособность». Сразу отреагировал Интернет, но там появилась уже «уточненная» инфа: «Смолякова вывихнула руку». И понеслось! Еженедельник «Орс» обрадовал читателей заявлением: «Криминальный жанр редеет. Смолякова сломала ногу». Таблоид «Красное слово» подхватил сенсацию: «Смоляковой ампутировали обе ноги». «Радуга» выдала фишку про свернутую шею и кому. Тетя Смоляковой давно выздоровела, «Элефант» разослал пресс-релиз с сообщением о богатырском здоровье писательницы, но это лишь подлило масла в огонь – в газетах опубликовали новую сенсацию: Милада умерла, издательство замалчивает факт смерти Смоляковой, в «Элефанте» создали бригаду литературных негров и собираются выпускать романы, прикрываясь раскрученным брэндом.

Газетная истерия прекратилась лишь после появления Смоляковой на книжной ярмарке, где она подписывала свою новую книгу всем желающим. Но даже увидав и пощупав Миладу, корреспондент «Желтухи» заявил: «Элефант» нашел потрясающего двойника».

Вот так рождаются слухи и разносятся сплетни.

В сумочке затрезвонил мобильный. Сохраняя на лице глупую улыбку, я вытащила сотовый и как можно более беспечно ответила:

– Алло!

– Ты не ошиблась, – произнес мне в ухо густой баритон.

– Ну конечно, – моментально согласилась я, – в девяноста девяти случаях из ста я бываю права. Простите, вы кто?

– Роман, – коротко ответил мужчина. – Пистолет, который лежал у дивана, никак не мог выпасть из руки самоубийцы. Его положили на ковер после того, как застрелили женщину. Это раз. А во вторых, на нем нет никаких отпечатков пальцев.

– Вот видишь! – заорала я и тут же осеклась.

Не надо привлекать к себе внимание. Если стоишь в чужих туфлях и не можешь сдвинуться с места, соблюдай тишину, превратись в мышку. Надеюсь, мне удастся остаться незамеченной.

А вот преступнику, который пытался представить смерть Поспеловой как суицид, не удастся улизнуть. Если бы люди достаточно знали о такой науке, как криминалистика, они бы поостереглись совершать преступления. Ведь дело может попасть к умному следователю и опытному эксперту, и тогда у человека, покусившегося на чужую жизнь, не остается шансов. Специалисты великолепно знают, куда упадет пистолет самоубийцы, когда разожмутся его пальцы, и малейшее отклонение от рассчитанной траектории вызовет у следствия подозрение. Знаете, почему я так уверена, что Эмма умерла не по своей воле? Олег как-то объяснил мне:

– Женщины очень редко используют для самоубийства огнестрельное оружие. Чаще всего они наедаются таблеток или перерезают себе вены. Но если уж дама схватилась за пистолет, то девяносто шансов за то, что роковой выстрел будет произведен в сердце. А вот мужчины палят себе в голову. Поэтому большинство баб, выстреливших в себя, благополучно выживает, их откачивают в реанимации.

– В особенности, наверное, легко оживить бедняжек, которые прострелили себе сердечную аорту, – не удержалась я тогда от ехидного замечания.

Куприн пожал плечами.

– Люди без медицинского образования не знают точно, где расположено сердце, пуля попадает либо выше, либо ниже. А мужики действуют наверняка, палят в висок. Лично у меня, если я вижу труп дамы с простреленной головой, сразу появляются сомнения в ее самоубийстве, и потом, как правило, выясняется, что несчастной действительно помогли умереть. Запомни, женщины не способны выстрелить себе в голову, тем более в лицо, им психологически трудно изуродовать себя.

А Поспелова выстрелила именно в лицо.

Был еще один момент, вызвавший у меня сомнения в том, что она покончила жизнь самоубийством. Когда ее труп уносили из дома, я ведь недаром спросила у Романа, где ее очки. И тот ответил, что их нашли под диваном, у стены.

Ну и как они туда попали? Упали с лица несчастной? Тогда им положено лежать около пистолета. А если женщина перед смертью сама сняла очки, она бы положила их на столик. Получалось же, что Эмма-Софья сначала зашвырнула очки глубоко под диван, а затем застрелилась. Не кажется ли вам такое поведение странным?

– В крови трупа обнаружили сильнодействующее снотворное и вино, – продолжал Роман. – Алкоголь, как правило, усиливает действие лекарств, даже двух таблеток транквилизатора, запитых стаканом вина, может хватить, чтобы уехать на тот свет.

– Ей подсыпали препарат в бокал! – ахнула я.

– Ну, наверное, да, – подтвердил Роман.

У меня на душе заскребли кошки. Что-то тут не так…

– Эксперт определил лекарство, – сообщил Роман. – Очень старый препарат, когда-то он был популярен, но теперь нигде не производится, кроме России, и продается лишь в Москве и Подмосковье. В Грецию не поставляется. Погибшая не могла его купить ни в Сантири, ни в Пелоппонесусе. И, похоже, она его принимала в больших дозах длительное время.

– Ей мог дать таблетки кто-то из соотечественников, – пробормотала я, – во Флоридосе сплошняком живут русские олигархи.