Миллион оттенков желтого - Елена Ивановна Логунова Страница 40

— Хоть две! — пообещала я.

И тут же вспомнила, как Вася Кружкин с такой же интонацией обещал нашей общей подруге нарисовать хоть два новых портрета.

— Значит, слушай сюда. — Бабка придвинулась ко мне, зашептала заговорщицки: — Вышла я, стало быть, калоши отряхнуть. У меня калоши новые, модные, подошва у них тракторная, по лужам — самое то ходить, но мелкие камешки в ней застревают.

Я покивала: знаю о такой проблеме, сама с ней сталкиваюсь. В Питере парковые дорожки не мостят, засыпают гранитной крошкой. Для экологии это, наверное, хорошо, для обуви не очень: из фигурных вырезов подошвы мелкие каменные горошины выковыриваются с трудом. А забиваются туда, что интересно, запросто.

— И вот стою я за порогом и слышу: топает кто-то сверху. Да торопливо так, спеша и падая! — Татьяна Викторовна удивленно покрутила головой и выразительным вращением кисти изобразила этот скоростной спуск. Судя по жесту, кто-то катился кубарем. — А шаги тяжелые, явно мужские. Я и подумала: опять наш художник набрался! Хотя он в последнее время вроде не пьет…

Она задумалась, пытаясь понять причину нынешней трезвости Кружкина. Пришлось слегка подтолкнуть ее:

— И кто же это был?

— Так хахаль же, кто еще! У нас тут, кроме художника, мужиков нет…

Громко, с сердитым намеком кашлянул Леонид Игнатьевич.

— Ты не в счет, — отмахнулась от него супруга и снова повернулась ко мне. — Разве что у вашей соседки сын взрослый, но он нашей лестницей не пользуется, через парадную ходит.

— Можно все-таки про хахаля поподробнее? — Я начала терять терпение.

— А что подробнее? Мужик. Взрослый. Скатился с лестницы, бежал прямо в дверь, но увидел, что там я стою, и вроде как оробел.

— Так вы ж с галошей тракторной в руке стояли, — ехидно напомнила незаметно подобравшаяся к нам Ирка. — Я б тоже оробела.

— Вот и робей, — кивнула бабка. — А я его и вправду строго спросила: «Ты кто такой? Чего тут шастаешь?»

— Вот это правильно, — одобрила я. — Нечего тут шастать.

— А то шастают тут всякие, а потом галоши пропадают, — в режиме «реплика в сторону» язвительно нашептала неугомонная Ирка.

Я поспешила заглушить ее вопросом:

— И что он вам ответил?

— Хахаль-то? — Бабка тоже все никак не могла успокоиться. — Да то и ответил: ищу, мол, женщину. Вот такую, такую и такую. — Она руками в воздухе показала Иркины габариты — рост, объем груди и ширину бедер. Напоследок нарисовала нисходящие завитушки от ушей и добавила: — С вот такими рыжими волосами.

— С каштановыми! — заспорила Ирка.

Я бросила на нее укоризненный взор. Лаконичное описание и особенно сопровождавший его сурдоперевод позволяли безошибочно опознать искомую женщину. Неизвестный определенно спрашивал именно ее — мою дорогую подругу.

— И что вы ответили? — спросила я бабку.

— Да я-то ничего не ответила, а вот ваша фифа радостно ахнула и защебетала: «Мон ами, вам наша Ирочка нужна? Так она сейчас не здесь проживает, вам бы ее в другом месте поискать!»

— Наша фифа — это Марфинька? — легко догадалась Ирка.

Татьяна Викторовна очень похоже передразнила нашу гранд-мадам. Опять же, кому еще незнакомый подозрительный мужчина был бы сразу «мон ами», как не нашей неисправимой кокетке.

— И она сказала ему мой новый адрес? — Подруга грозно нависла над бабкой.

— Почем я знаю? Он к ней во двор вышел, а я калоши вытряхнула и в дом вернулась… Леня, стой! — Бабка оборвала рассказ на полуслове и поспешила прочь от нас, упрекая-причитая: — Старый дурень, куда прешь ковер в одиночку, он же тяжелый, а у тебя грыжа, да постой ты, я помогу!

Она нагнала волокущего ковер супруга у крыльца, и в подъезд они ввалились в гибкой сцепке: дедка — репка — бабка. Только вместо гигантского корнеплода был скрученный ковер.

— Что за хахаль? — Проводив взглядом пару пенсионеров, я оглянулась на Ирку.

— Должно быть, тот грузин из ресторана, — вздохнула она.

— Как бы он узнал, что ты квартируешь у тетушки?

— Загадка, — пожала плечами подруга.

В подъезде хлопнула дверь — пенсионеры закрылись в своей квартире.

— Пойдем. — Ирка первой пошла к крыльцу. — Я есть хочу, а на голодный желудок плохо думается.

— Мойте руки и садитесь за стол! Рассольник еще горячий, а жаркое я сейчас подогрею. — Тетя Ида застучала кастрюльными крышками.

На звон литавров сразу прискакал кот, загарцевал под ногами, рискуя лапами и длинным пушистым хвостом.

— Я буду только жаркое, пусть греется, вернусь через минуту! — предупредила я и вознеслась прямиком в светлицу, а через минуту спустилась обратно — сразу на первый этаж.

Постучалась к старикам. Бабка погремела замками, выглянула в просвет двери, приоткрытой на длину цепочки, неласково буркнула:

— Чего тебе?

— Вот, как обещала. — Я протиснула в узкую щель пару книжек, вдогонку послала вопрос: — А в какой день это было? Когда тот хахаль приходил?

— Это было… дай подумать… не вчера… позавчера? А, нет, третьего дня! — Татьяна Викторовна отложила книжки на стоящее в прихожей трюмо. — И не днем, а вечером. Стемнело уже, я потому вашего хахаля и не разглядела.

Нате вам, этот хахаль уже наш!

Бабка потянула дверь на себя, а я ее придержала:

— Точное время не скажете?

— Я кто тебе, советское радио «Маяк»? «Московское время — восемь часов!» — голосом бодрого диктора пробасила Татьяна Викторовна. — Хочешь знать точное время — фифу вашу спроси. У ней на шее во-от такенная золотая луковица висела!

С этими словами бабка все-таки закрыла дверь, оставив меня во мраке — лампочку на лестнице снова кто-то вывернул — и недоумении: какая еще луковица на шее?

Вопрос я переадресовала тетушке:

— Я не поняла, Марфинька пленилась эко-стилем и украшает себя плодоовощной продукцией?

Ирка поперхнулась супом. Тетя Ида приподняла аккуратно выщипанные брови:

— О чем речь?

Я согнала со стула кота, села за стол, придвинула тарелку, сунула ложку в жаркое и ответила:

— О луке.

— О каком именно луке? — Тетушка была похвально невозмутима.

— Да, о каком? — откашлявшись, включилась в беседу Ирка — совладелица фирмы, торгующей семенами и саженцами. — Бывает репчатый лук — желтый, красный, белый, ялтинский — это розово-фиолетовый, лук-шалот, лук-порей, зеленый лук, сибулет…

— И чем из этого могла, по-твоему, украсить себя наша благородная дама?

Подруга осеклась.

— А бабка снизу сказала: у нее на шее висела здоровенная золотая луковица! — закончила я и принялась за еду.

— Соли не добавить? — спросила заботливая тетушка. Я помотала головой, и она вернулась к теме: — Думаю, здоровенная золотая луковица — это брегет. Марфинька взяла моду носить его на шее, на бархотке, что совершенно бесполезно и даже вредно. Лента недостаточно длинная, чтобы можно было посмотреть время, а брегет слишком дорогой, чтобы носить