Елена Логунова - Кляча в белых тапочках Страница 43

Минут через десять я вышла на окраину станицы, оставив позади последний жилой дом. Справа по курсу на пригорке виднелась сосновая роща. В тени высоких деревьев ровными рядами расположились аккуратные могилки. В густой зеленой траве кое-где просвечивали яркие осенние цветы – астры, циннии и тому подобная флора, я в этом не очень-то разбираюсь. Тут и там под соснами стояли простенькие лавочки и столики, а вот оградок вокруг могилок не было. В общем, весьма миленькое кладбище, как говорится, лежи да радуйся!

Ага, а вот бабушка Капа не захотела лежать! Может, если бы возвели тут оградки, покойники и были бы усидчивее. Или про них надо говорить «улежчивее»?

Быстрым шагом я дошла до поворота, точнее, до ответвления от шоссе дороги на кладбище, и увидела то, чего тут не было, когда мы хоронили Капитолину Митрофановну. Напротив погоста, по другую сторону шоссе, в чистом поле был вырыт большой котлован, уже залитый бетоном – явно фундамент под многоквартирный жилой дом. Рядом скромно ютилась деревянная будочка с любовно прорезанным в двери окошечком-сердечком и надписью мелом: «М/Ж». На крыше «домика неизвестного архитектора» громоздился большой плакат, сообщающий о том, что жилкомбинат «Крепость» ведет здесь строительство нового микрорайона и приглашает для долевого участия всех желающих поселиться в экологически чистом пригороде с родными, близкими и друзьями. Плакат украшало изображение идиотски ухмыляющейся дамочки и девиз: «Соседей я выбираю сама!» С учетом близости погоста это заявление приобретало несколько зловещий смысл.

Невольно вздрогнув – мне показалось, что кровожадно скалящаяся с плаката тетка сверлит мою спину пристальным взглядом, – я свернула с дороги и пошла к воротам кладбища. И увидела еще одно послание, адресованное прохожему люду – табличку «Кладбище закрыто». Ниже от руки какой-то шутник приписал: «На учет».

В принципе в свете истории с исчезновением покойной бабы Капы я готова была согласиться с тем, что администрации кладбища не помешало бы вести учет и контроль на вверенном объекте. Но закрывать для этого кладбище? А если кому-нибудь приспичит срочно помереть? Хотя Приозерный – маленький поселок, наверное, здесь похороны случаются не каждый день…

С другой стороны, о каком закрытии можно говорить, если погост не обнесен оградой? Должно быть, из экономии: кладбищу, увы, свойственно расти, и нет особого смысла его ограничивать… Должно быть, высокую арку над въездом возвели исключительно для пущей торжественности.

Так или иначе, ворота тут были, а забор к ним не прилагался, поэтому я просто обошла несерьезную преграду с запретительной табличкой и зашагала в глубь кладбища, к последнему пристанищу бабушки Спиногрызовой, не по скользкой глинистой дороге, а по пружинящему под ногами толстому рыжему ковру опавшей хвои. Двигалась я почти бесшумно, и поэтому мое приближение осталось незамеченным.

Вокруг разрытой могилы с разбросанными венками с озабоченным видом бродили хмурые парни, все, как один, похожие на капитана Лазарчука. Я даже увидела одного полного клона нашего Сереги, в такой же болоньевой куртке и потертых джинсах! Потом клон обернулся, и я поняла, что это никакой не дубль Сереги, а сам Лазарчук, собственной персоной. Надо же, как он оказался прав, действительно, пришлось ему мокнуть под дождем, просто провидец какой-то!

Спасаясь от зоркого ока «провидца», я проворно шмыгнула за ближайшую мачтовую сосну, прижалась щекой к шершавой смолистой коре и задумалась, что же мне теперь делать? Уходить, так и не увидев поруганную могилу Капитолины Митрофановны собственными глазами, мне не хотелось – зря, что ли, приехала? А осмотреть место действия, когда там работают оперативники, не представлялось возможным. Если я сейчас выпрыгну из-за своей сосны, как лесной зайчишка, меня мигом прогонят взашей!

Тут с высокой ветки мне на голову свалилась шишка – как в стишке: «Прямо мишке в лоб!» Мишка, то есть я, не рассердился и не топнул ногой, а, подобно Ньютону с его яблоком, додумался до простой и дельной мысли: дождаться, пока сыщики сделают свое дело и уберутся восвояси, и уже тогда беспрепятственно осмотреться на местности.

Я тихонько отступила и, прячась за стволы сосен, вернулась к кладбищенским воротам. Там по-прежнему никого не было, и я уже спокойно, а не пригибаясь, как новобранец под обстрелом, дотопала до шоссе и пересекла его. Я прекрасно знала, куда иду: спасибо строителям нового микрорайона, они возвели великолепное укрытие для каждого, кто, подобно мне, пожелает следить за подходами к погосту. Я сразу смекнула, что это можно с комфортом делать, засев в деревянном сортире с видом на кладбище! И дождь за шиворот не каплет, и удобства тут же, и смотровая щель в виде сердечка ориентирована точнехонько на арку!

Радостно улыбаясь и хваля себя за находчивость, я подошла к будке, дернула на себя дощатую дверь и успела увидеть внутри что-то белое и какое-то стремительно движение, вроде взмаха крылом, но отскочить в сторону или увернуться не сподобилась. В глазах у меня сначало потемнело, потом заискрилось, а затем снова потемнело, и на этот раз окончательно. А слышать я и без того почти ничего не слышала, поэтому и не заметила, как провалилась в безмолвную тьму…

Катя-Самокат, сорокавосьмилетняя дама без иллюзий, комплексов, зубов и определенного места жительства, вылезла из переполненного пригородного автобуса, дождалась, пока он скроется за поворотом и вынула из кармана нежно-розового дождевика шоколадную конфету «Первоклассница». Она заботливо завернула лакомство с людоедским названием в неведомого происхождения тряпочку и переложила маленький сверток в потертую клетчатую сумку. Туда же поместила аккуратно сложенный дождевик из полупрозрачной клеенки цвета лососины и, оставшись в потрепанном драповом пальто с оторванным воротником, удовлетворенно вздохнула. Ей опять удалось проехать в автобусе «на халяву».

Катино умение бесплатно кататься в общественном транспорте вызывало у собратьев-бомжей зависть и уважение, вылившиеся в прозвище Самокат. В Катином репертуаре было около двух десятков маленьких театрализованных представлений, имевших целью халявное катание. Репертуар зависел от конкретных условий: вида транспортного средства, маршрута, времени суток и так далее.

На протяжении последней недели Катя с небольшими вариациями исполняла одно и то же представление, потому как ездила дважды в день рейсовым автобусом «Хутор Красноперечный – Екатеринодарский кооперативный рынок». Автобус был муниципальный, пенсионеры имели в нем право на бесплатный проезд, поэтому Катя старательно «косила» под пенсионерку. Бродячая жизнь состарила ее так, что сорокавосьмилетняя тетка смотрелась семидесятилетней бабкой. Конечно, у нее не было и не предвиделось пенсионного удостоверения, но Самокат ловко морочила кондукторш, изображая жертву возрастной болезни – склероза. Мол, забывает она это удостоверение, что возьмешь со старой дуры! Выглядела Катя, спасибо копеечному клеенчатому дождевику, достаточно прилично, чтобы сойти за хуторскую бабку с нищенской пенсией. Вдобавок в поисках мифического удостоверения актриса суетливо выворачивала карманы, из которых вываливались пузырек с непонятными таблетками, свернутая в комочек сетка-«авоська», ключи от предполагаемого дома и одинокая шоколадная конфетка, которую «пенсионерка», жалко улыбаясь, тут же заискивающе предлагала кондукторше. Та, как правило, от гостинца отказывалась, так что «Первоклассница» верой и правдой служила Кате уже второй месяц.

Этим элементом реквизита Катя разжилась на городском кладбище – наиболее обжитом бомжами месте. Там всегда можно было пропитаться, чем бог пошлет, с могилок, выпить за упокой очередной отлетевшей души с безутешными родственниками и даже с относительным комфортом поспать на скамейке. Однако эти плюсы, на взгляд Кати, компенсировались минусами: ночными потасовками и бессовестным отъемом личного имущества. Вдобавок Самокат как представительница прекрасного пола в окружении подвыпивших мужиков не могла рассчитывать на спокойный и продолжительный сон, что ей очень не нравилось.

Подумав, изобретательная Катя нашла выход из этой ситуации. Поскольку она в отличие от своих собратьев по несчастью не была ограничена в перемещениях пешеходными маршрутами, Катя подобрала себе симпатичное и абсолютно незаселенное живыми душами кладбище в пригороде, а именно – в Приозерном.

Роскошная высокая ель с пушистыми лапами, шатром свисающими до земли, стала Катиной персональной однокомнатной квартирой. На честно заработанные на паперти деньги хозяйственная Катя купила на рынке десятиметровый отрез обыкновенной полиэтиленовой пленки и ежевечерне старательно окутывала ею свою еловую хижину для пущего тепла и защиты от атмосферных осадков.