Лиза Гарднер - Убить чужой рукой

Лиза Гарднер

УБИТЬ ЧУЖОЙ РУКОЙ

Глава 1

В тот вечер, когда ему позвонили, у него только что закончилась пятнадцатичасовая смена. Слишком много нетерпеливых водителей на Девяносто третьем шоссе, а значит, много шума, лязга и грохота. Точно таким же в это время года казался и город. Деревья стояли голые, быстро темнело. На улице сыро. После веселых летних посиделок за барбекю нелегко брести в полном одиночестве по городским улицам, слыша лишь неприятный шелест сухих листьев, лежащих вдоль стылого тротуара.

Многие полицейские жаловались на то, что в феврале дни на редкость короткие и пасмурные, а вот Бобби Додж никогда не любил ноябрь. И сегодня ему опять не суждено изменить свое мнение.

Его смена началась с мелкой дорожной аварии; потом одного разиню, пытавшегося выехать по Северному шоссе, «поцеловали в зад». Провозившись четыре часа с документами, Бобби думал, что худшее уже позади. Но едва перевалило за полдень, когда, как ожидалось, основной поток даже на вечно забитом Девяносто третьем вроде бы должен был уже схлынуть, столкнулось сразу пять машин — водитель такси, не снижая скорости, попытался перестроиться из первого ряда в четвертый, и в него со всего размаху врезался парень на джипе. Джип выдержал удар, как чемпион в тяжелом весе, а потрепанное такси явно потерпело поражение — и с ним еще три автомобиля. Бобби пришлось вызвать четыре эвакуатора, начертить диаграмму аварии и арестовать водителя джипа, и тут выяснилось, что этот тип — глава рекламной компании — принял за ленчем несколько стаканчиков мартини.

Арест человека за вождение в нетрезвом виде означает еще больше бумажной работы, возвращение в Южный Бостон в самый час пик (в это время никому и в голову не придет пропустить тебя, даже если ты коп). А тут еще и потасовка с задержанным, отказавшимся входить в камеру.

Парень весил больше, чем Бобби, примерно на пятьдесят фунтов. Как и многие, столкнувшись с более миниатюрным противником, он посчитал, будто избыточный вес — это синоним силы, и попросту проигнорировал все предупреждающие сигналы. Он схватился за косяк правой рукой и изо всех сил качнулся назад, надеясь сбить с ног своего конвоира. И что потом? Он собирался бежать через полицейское управление, кишащее вооруженными копами? Бобби поднырнул влево, подставил ногу и увидел, как нарушитель тяжело рухнул на пол, приземлившись с впечатляющим грохотом. Несколько коллег Доджа задержались в коридоре, чтобы поаплодировать бесплатному представлению.

— Я на тебя в суд подам! — завопил пьяный директор рекламной компании. — Я подам в суд на тебя, на твое начальство и на весь долбаный Массачусетс! И эту вашу контору мне поднесут на блюдечке! Ты меня слышишь? И твою задницу в том числе!

Бобби рывком поднял его на ноги. Директор снова разразился нецензурной бранью — возможно, потому, что полицейский вывернул ему большой палец. Бобби затолкал его в камеру и захлопнул дверь.

— Если начнешь блевать — будь так добр, воспользуйся ведром, — предупредил он, поскольку лицо арестанта приобрело зеленый оттенок. Тот сделал неприличный жест, а потом перегнулся вдвое и его вырвало прямо на пол.

Бобби покачал головой.

— Вот сукин сын, — пробормотал он.

У него частенько случались такие дни, особенно в ноябре.

В одиннадцатом часу вечера благодаря хлопотам дорогого адвоката пьяного директора освободили под залог, камеру вымыли, и смена, начавшаяся в семь утра, наконец закончилась. Бобби мог идти домой. Перепихнуться со Сьюзен. Немного поспать, прежде чем в пять утра зазвонит будильник и вся эта радость начнется с самого начала.

Бобби отчего-то нервничал, и это немного удивляло. Его кровь была перенасыщена адреналином — а он ведь всегда славился спокойствием, хладнокровием и выдержкой.

Додж не пошел домой. Сменив форму на джинсы и фланелевую рубашку, он отправился в местный бар.

В «Бир гарден» вокруг прямоугольной стойки сидели четырнадцать мужчин, курили, пили пиво и смотрели телевизор. Бобби кивнул своим знакомым, помахал бармену Карлу и занял свободное место чуть поодаль от остальных. Кэрри, как обычно, принесла ему сырных чипсов, а Карл — колу.

— Длинный был день, Бобби?

— Как обычно.

— Сьюзен дома?

— На репетиции.

— Ах да, концерт. Через две недели? — Карл покачал головой. — Красивая и талантливая. Говорю тебе, Бобби, она что надо.

— Главное, чтобы Марта это не услышала, — намекнул Бобби. — Я видел, как она таскает пивные бочонки, страшно подумать, что случится, если в руках у твоей жены окажется скалка.

— Моя Марта тоже что надо, — уверил его Карл. — В общем, поэтому я и боюсь за свою жизнь.

Карл оставил Бобби с чипсами и колой. Началась сводка новостей: в Ревере закрутилась какая-то заварушка. Вооруженный преступник забаррикадировался у себя в доме и несколько раз выстрелил по соседям. Бостонская полиция вызвала группу быстрого реагирования, но ни одна из сторон пока не предпринимала никаких действий.

Да, ноябрь — забавный месяц. Люди совершенно беззащитны перед надвигающимся зимним мраком. Даже такие парни, как Бобби, барахтаются изо всех сил, лишь бы не сбиться с курса.

Бобби доел чипсы, допил колу, расплатился, и в тот самый момент, когда он решил, что пойти домой — это и в самом деле хорошая идея, у него на поясе вдруг запищал пейджер. Он быстро взглянул на экран — и в следующую секунду уже стоял на улице.

Тяжелый день. И, судя по всему, ночь также будет нелегкая.

Кэтрин Роуз Гэньон тоже недолюбливала ноябрь, хотя все ее проблемы начались в октябре. А если точнее, 22 октября 1980 года. Она в своем любимом наряде — коричневых гольфах до колен, темной вельветовой юбке и золотистой блузке с длинными рукавами — шла из школы домой, воздух был теплый, а солнечные лучи нежно касались ее щек. Кэтрин несла в руках книжки.

Сзади подъехала машина. Сначала девочка ее даже не заметила, а потом ощутила смутную тревогу, когда поняла, что за ней по пятам медленно движется синий «шевроле». Мужской голос произнес: «Эй, детка, не поможешь мне? Я ищу свою собаку».

А потом боль, кровь, сдавленные крики. По ее щекам текли слезы. Зубы впились в нижнюю губу.

А позже — темнота и ее еле слышный жалобный зов: «Здесь есть кто-нибудь?»

А после — и очень долго — не было ничего.

Как ей сказали, это продолжалось двадцать восемь дней. Кэтрин не могла этого знать. В темноте не существовало времени — только одиночество, длившееся без конца. Холод и тишина. Иногда он возвращался. Но по крайней мере хоть что-то. Ее окружала абсолютная, бесконечная пустота, которая могла свести с ума.

Ее нашли. Восемнадцатого ноября. Охотники обнаружили фанерный люк, пробили его прикладами и с изумлением услышали слабый крик. Они извлекли Кэтрин из подземной темницы площадью четыре на шесть футов, и ее легкие вдохнули морозный осенний воздух. Потом девочка видела свое фото в газетах. Огромные темные глаза, похудевшее лицо, тощее тельце. Она съежилась, как маленькая летучая мышь, которую внезапно вынесли на свет.

Пресса окрестила этот случай «чудом». Родители забрали Кэтрин домой. Дверь не закрывалась, впуская родных и соседей, дружно восклицавших: «Слава Богу!», «Подумать только!» и «Надо же, в самый праздник!»

Кэтрин сидела и позволяла им болтать. Она хватала еду с переполненных подносов и прятала ее в карманы. Голова у нее была опущена, плечи подняты до ушей. Она по-прежнему оставалась маленькой летучей мышкой и по каким-то необъяснимым причинам избегала света.

Приехала полиция. Она описала им мужчину, его машину. Они показывали ей разные фотографии, и она указала на одну. Спустя много дней или недель — впрочем, какая разница? — ее привезли в полицейское управление, где она взглянула на выстроившихся для опознания людей и торжественно указала на одного из них.

Полгода спустя Ричард Умбрио предстал перед судом. Кэтрин стояла на возвышении в своем простом синем платье и в лакированных туфельках. Она снова, уже в последний раз, показала на него. И Ричард Умбрио ушел навсегда.

А Кэтрин Роуз вернулась домой.

Она мало ела. Ей больше нравилось брать еду и прятать в карман или просто держать в руке. Кэтрин почти не спала, просто лежала в темноте, и ее невидящие, как у летучей мыши, глаза искали нечто, чему она не могла подобрать названия. Часто она, замерев, проверяла, можно ли дышать, не производя при этом никаких звуков.

Иногда на пороге появлялась мама, она стояла, нервно перебирая бледными пальцами, до тех пор, пока отец не говорил ей: «Иди спать, Луиза. Она позовет, если ты ей понадобишься».

Но дочь никогда не звала.

Прошли годы. Кэтрин выросла, распрямила плечи, отпустила длинные волосы и обнаружила, что обладает какой-то зловещей, но необыкновенной красотой, заставляющей мужчин замирать от восторга. Белая кожа, сияющие черные волосы и огромные наивные глаза. Мужчины с ума сходили от вожделения. И она ими пользовалась. Это была не ее вина. И не их. Она просто ничего не чувствовала.