Дин Кунц - Демоны пустыни, или Брат Томас

Дин Кунц

Демоны пустыни, или Брат Томас

Тем, кого я знаю давно и кем восхищаюсь, потому что они хорошие люди и делают важную и полезную работу: Питеру Стайлсу, Ричарду Бауксу, Биллу Андерсону (привет, Дэниэль), Дейву Гулку и Тому Феннеру (привет, Габриэлла, Катя и Трои). Мы устроим отличную вечеринку на Той стороне, только давайте не будем торопиться.

Научи нас…

Отдавать и не вести счет;

Сражаться и не замечать ран;

Идти вперед и не знать усталости…

Глава 1

Окруженный камнем, окутанный молчанием, я сидел у высокого окна, когда третий день недели уступал место четвертому. Река ночи катилась мимо, безразличная к календарю.

Я надеялся дождаться того магического момента, когда с неба повалит снег. Ранее оно расщедрилось на несколько снежинок, но не более того. Снегопад все не начинался.

Комнату освещала одна толстая свеча, которая стояла на угловом столике в подсвечнике из стекла цвета янтаря. Всякий раз, когда сквозняк находил свечу, свет принимался гоняться за тенями по стенам, выложенным плитами из известняка.

Вечерами я, по большей части, считаю электрические лампы слишком яркими. И когда пишу, светится только экран компьютера, с серым текстом на белом поле.

Без электрического света в окне не отражается мое лицо. И я отлично вижу ночь.

Если ты живешь в монастыре, пусть как гость, а не монах, у тебя больше возможностей, чем где бы то ни было, увидеть мир таким, какой он есть, а не сквозь тень, которую ты отбрасываешь на него.

Аббатство Святого Варфоломея окружено дикой природой Сьерра-Невады и расположено по калифорнийскую сторону границы между штатами. Девственные леса, покрывающие горные склоны, по ночам скрыты тьмой.

Из окна третьего этажа я вижу только часть большого переднего двора и асфальтовую дорогу, которая прорезает его. Четыре фонарных столба (лампы под колпаками в виде колоколов) окружены кругами света.

Помещения для гостей находятся в северо-западном крыле аббатства. На первом этаже — гостиные, апартаменты для проживания — на втором и третьем.

Когда я смотрел в окно, ожидая начала снегопада, белое пятно, определенно не снег, пересекло двор, из темноты ступило в один из световых кругов.

В аббатстве только одна собака, помесь немецкой овчарки и ретривера, весом в добрых сто десять фунтов. Кобель совершенно белый и передвигается с присущей собакам грациозностью. Зовут его Бу.

Я — Одд Томас. Мои родители заявляют, что в свидетельство о рождении вкралась ошибка и они хотели дать мне имя Тодд. Однако никогда не звали меня Тоддом.

И сейчас у меня нет ни малейшего желания менять свое имя на Тодд. Особенности моей жизни однозначно указывают на то, что имя Одд подходит мне, как никакое другое, независимо от того, досталось оно мне благодаря чьей-то ошибке или по велению судьбы.

Бу остановился посреди дороги, которая уходила вниз по склону и растворялась в темноте.

Горы — это не только склоны. Иногда земле надоедает подниматься, и она решает сделать остановку, чтобы отдохнуть. Аббатство стоит на широком лугу-плато, фасадом развернуто к северу.

Судя по вставшим торчком ушам и поднятой голове, Бу унюхал приближающегося гостя. Хвост пса спрятался между ног.

Я ничего не мог сказать насчет шерсти на загривке, расстояние и освещенность не позволяли, но, судя по напряженной позе, предполагал, что она встала дыбом.

Фонари во дворе зажигают в сумерках, а гасят на заре. Монахи аббатства верят, что ночных гостей, хотя и приходят они крайне редко, нужно встречать светом.

Пес на какое-то время застыл, потом повернул голову направо, принялся разглядывать зеленую лужайку, что подступала к дороге. Опустил голову. Уши прижались к голове.

На мгновение я не мог понять причину тревоги Бу. А потом… увидел нечто, едва уловимое взглядом, ночную тень, скользящую по темной воде. Тень эта промелькнула рядом с одним из фонарей, вот я ее и углядел.

К нам пожаловал гость, увидеть которого даже при дневном свете могли только собака да я.

Я вижу мертвых людей, призраки ушедших, которые, каждый по своей причине, не покидают этот мир. Некоторые приходят ко мне за справедливостью, если их убили, или за утешением, или в поисках общения; другие ищут меня по мотивам, которые я не всегда понимаю.

Все это усложняет мою жизнь.

Я не ищу вашего сочувствия. У всех есть проблемы, и ваши кажутся вам ничуть не менее важными, чем мои — мне.

Возможно, вы каждое утро девяносто минут добираетесь до работы, по автострадам, забитым транспортом, вас достают нетерпеливые или неумелые водители, некоторые из них, особенно злобные, частенько пускают в ход средний палец. Однако представьте себе, насколько бы все усложнилось, если бы каждое утро на пассажирское сиденье рядом с вами забирался молодой человек с головой, чуть ли не разваленной надвое ударом топора, а на заднее — задушенная мужем пожилая женщина с лиловым лицом и выпученными глазами.

Мертвые не говорят. Не знаю почему. И призрак с разваленной надвое головой не испачкает обивку сиденья.

Тем не менее компания убиенных удовольствия не доставляет и, как правило, не улучшает настроения.

Гость, который прибыл к нам, не был обычным призраком, возможно, совсем и не призраком. Помимо душ умерших, я вижу и другой вид сверхъестественных существ. Называю их бодэчами.

Они — иссиня-черные, постоянно меняют форму, субстанции в них не больше, чем в тенях. Звуков не издают, размером со среднего человека, частенько передвигаются как кошки, стелются по земле.

Тот, что появился в аббатстве, шел выпрямившись, черный, бесшумный, что-то в нем было и от человека, и от волка. Быстрый, мрачный, зловещий.

Трава не приминалась под его ногами. Если бы он шел по воде, по ней не расходились бы круги.

В фольклоре Британских островов бодэч — злобное существо, ночью проникающее в дом по дымоходу и крадущее детей, которые плохо себя ведут. Этим бодэч напоминает агентов департамента налогов и сборов.

Но я видел и бодэчей, и налоговых инспекторов. Они не уносили детей, которые плохо себя вели, или взрослых, уклоняющихся от уплаты налогов. Хотя мне приходилось видеть, как входят они в дом через печные трубы (и через замочные скважины, щели в оконных рамах, зазоры между дверью и дверной коробкой), легко, будто дым, меняя форму, и у меня нет для них другого названия.

Их нечастое появление — всегда повод для тревоги. Эти существа, судя по всему, вампиры, пьющие души, а не кровь, и им ведомо будущее. Они собираются там, где грядет резня, бойня или ужасная катастрофа, потому что кормятся человеческими страданиями.

Хотя Бу был храбрым псом, он отпрянул от проходящего рядом призрака. Черные губы растянулись, обнажив белые клыки.

Фантом остановился, словно для того, чтобы подразнить собаку. Бодэчи, похоже, знают, что некоторые виды животных могут их видеть.

Не думаю, что им известно и о моей способности видеть их. Если б знали, уверен, они проявили бы ко мне не больше снисхождения, чем проявляют исламские фанатики, когда у них появляется желание обезглавливать свои жертвы или отрубать им конечности.

При виде бодэча мне прежде всего захотелось отскочить от окна и пообщаться с пыльными катушками под моей кроватью. Тут же я понял, что возникла и потребность облегчиться.

Сопротивляясь и трусости, и зову мочевого пузыря, я метнулся из моих апартаментов в коридор. На третьем этаже гостевого крыла располагались две маленькие квартирки из двух комнат каждая. Вторая в настоящий момент пустовала.

На втором этаже сердитый русский, несомненно, хмурился во сне. Но толстые стены и полы аббатства не могли пропустить мои шаги в его сон.

У крыла для гостей своя винтовая лестница, с гранитными ступенями между двух стен. Ступени черные и белые, напоминающие мне арлекинов, клавиши пианино и старую песню Пола Маккартни и Стиви Уондера.[2]

Хотя каменные ступени не прощают спешки, а чередование черного и белого может дезориентировать, я помчался на первый этаж, рискуя подпортить гранит, если б упал и стукнулся об него головой.

Шестнадцатью месяцами раньше я потерял самого дорогого мне человека и обнаружил, что мой мир в руинах. Тем не менее торопливость мне не свойственна. Пусть меня и лишили многого, но у моей жизни по-прежнему осталось предназначение, вот я и пытаюсь осознать, ради чего живу.

Не запачкав ступени ни кровью, ни ошметками мозга, я пересек большую гостиную, где темноту разгонял только один ночник, толкнул тяжелую дубовую дверь с панелью из цветного стекла и увидел, как мое дыхание белым паром вырвалось изо рта в морозную ночь.