Виктор Пронин - Ошибка в объекте

Виктор Пронин

Ошибка в объекте

Глава 1

Это была маленькая железнодорожная станция, какие, наверно, сотнями разбросаны по всему югу страны. Приземистый кирпичный вокзал с узкими окнами и сумрачным кассовым залом, крашеные скамейки, уборные, стыдливо увитые плющом, невысокий забор вдоль перрона, дальше – акации, какие-то запыленные кусты, подсолнухи. Что там еще? Кажется, навечно закрытый киоск с выгоревшими на жарком солнце обложками журналов, рядом такой же киоск с выцветшими этикетками на консервных банках и окаменевшими бутербродами. Чуть поодаль – клумба с увядшими цветами, посредине клумбы, конечно же, стоит пионер в гипсовых трусах и уж который год дудит в обломленный гипсовый горн. Каждую весну и самого пионера, и остатки его горна освежают белой известью, но уже через неделю металлическая, угольная, земляная пыль от проходящих товарняков восстанавливает прежний грязно-серый цвет пионера.

За жиденьким алюминиевым столиком с голубоватым пластмассовым верхом на металлических стульчиках под открытым осенним небом сидели двое парней. Расслабленно вытянув под столом ноги, они рассматривали царапины стола, пустую бутылку из-под пива, стаканы с подсохшей пеной. Время от времени кто-нибудь из них передвигал стул, и он раздражающе скрежетал по асфальту разболтанными ножками. Иногда то один, то другой брал стакан и рассматривал сквозь него бесконечные ряды рельсов, платформу, прикорнувших в ожидании поезда старушек, продающих пассажирам вареную картошку, соленые огурцы, осенние яблоки, сало, нарезанное на рублевые куски. Желтые листья лежали на перроне, на шпалах, и, когда проносился поезд, они кружились, поднятые вихрем; ветер обдавал лица парней жаркими волнами, запахами дыма, гари – тем неповторимым воздухом железных дорог, в котором чувствуются мазут, пропитывающий шпалы, степные травы, разогретый металл. Пока они сидели на перроне, солнце успело опуститься за невысокую крышу вокзала, тени стали длиннее, заметно похолодало.

Сухов зябко поежился, начал было застегивать тоненькую курточку, но, наткнувшись на насмешливый взгляд Николая, верхнюю пуговицу оставил расстегнутой.

– Дрожишь? – спросил Николай.

– Да нет, ничего, – как-то слишком уж поспешно ответил Сухов. Даже приосанился, но тут же сник и поспешил отвернуться.

Мимо них прошло уже десятка полтора поездов – пассажирских, скорых, товарных. Это была напряженная ветка, и составы с шахт, металлургических заводов, карьеров, из больших и малых городов грохотали круглые сутки. Иногда проносились составы с еще не ошкуренными тонкими бревнами для шахт, и тогда станция наполнялась влажным запахом леса.

Дежурный по станции уже давно поглядывал на них с подозрением, но не решался подойти, чувствуя, что люди они другие, не такие, как он. Медлительный, с плотным брюшком, в замусоленном кителе, он несколько раз прошел мимо, неодобрительно покашливая и кося маленькими настороженными глазками. Но наконец не выдержал и, когда отошел очередной пассажирский поезд, направился к парням.

– Ну что, хлопцы? Все ждем? – спросил он, стараясь придать голосу доброжелательность.

– Ждем, батя, ждем, – быстро ответил Сухов, глядя почему-то не на дежурного, а на Николая. А Николай долго смотрел вслед уходящему поезду, скучающе взглянул на Сухова, словно бы удивляясь ему, потом резко, со скрежетом придвинул стул, уселся поудобнее, поставил локти на пыльный исцарапанный стол и поднял наконец глаза на дежурного. И ничего не сказал. Отвернулся и начал внимательно рассматривать прыгающих по асфальту воробьев.

– А чего ждем-то? – дежурный понимал, что его вопрос неприятен парням, что и он сам не нравится им, но уже не мог замолчать и пройти мимо.

– У моря погоды ждем! – хихикнул Сухов и опять быстро взглянул на Николая. – Верно, Коля?

– Так это, хлопцы, вы маленько ошиблись. До моря еще часов десять езды скорым. – Дежурный маялся, не зная, как быть: уйти ни с чем вроде унизительно, да и стоять перед незнакомцами тоже неловко. И он осматривал платформу, кому-то махнул рукой, опять повернулся к парням. – Или вы, может, заночевать решили? – Дежурного настораживали эти двое, которые, прибыв несколько часов назад, не спешили уезжать, ожидая, видно, какого-то своего поезда.

– Чего, батя, не бывает! Глядишь, и заночуем! – ответил Сухов, стараясь говорить легко, беззаботно. Он, похоже, не мог промолчать, видя, что к нему обращаются. Но отвечал незначаще, каждый раз словно извиняясь перед своим приятелем за болтливость.

– А если ночевать надумали, чего ждать? – не унимался дежурный.

Николай медленно нагнулся, поднял с асфальта желтый сухой лист, рассмотрел его с одной стороны, с другой, задумчиво растер в ладонях и сдунул труху прямо на дежурного.

– Чего ждем, спрашиваешь? Ждем, пока ты, батя, уберешься. Понял?

– Не понял, – сразу перестав улыбаться, ответил дежурный. Теперь, когда его обидели, он почувствовал себя увереннее. – Я при исполнении. И прошу соблюдать.

– Катись, – тихо проговорил Николай, поднимая еще один лист. Он произнес это почти без выражения, и оттого слово прозвучало еще более вызывающе.

– Добре, – сказал дежурный. – Нехай буде так. – И четким, подчеркнуто официальным шагом направился к зданию вокзала.

Николай даже не посмотрел в его сторону, а Сухов, привстав, проследил за дежурным, пока тот не скрылся за дверью. Вот его плотная фигура появилась в окне служебного помещения, вот он, припав к стеклу, еще раз посмотрел на них и поднял трубку телефона.

Сухов осторожно, чтобы не заметил Николай, оглянулся по сторонам. Платформа была пустой. Ушли старушки со своими кастрюлями и корзинами. Парень с девушкой, которые часа два на соседней скамейке шептались, хихикали и лущили семечки, тоже ушли. Солнце опустилось за деревья, и только мелкие острые его лучики пробивались сквозь поредевшую листву. Дежурный все еще говорил по телефону, время от времени поглядывая в их сторону. Николай внимательно рассматривал на ладони измельченный лист, будто гадая, стараясь увидеть в нем какой-то скрытый смысл.

– Ты чего засуетился-то? – спросил он, не поднимая глаз.

– Да так... Вот смотрю... Надо было в одно место сходить.

– Что-то ты, паря, зачастил, – Николай недобро усмехнулся и быстро в упор посмотрел на Сухова. – С чего бы? Есть не ел, пить не пил... А?

– Сам удивляюсь, – ответил Сухов, уставившись прямо перед собой ничего не видящими глазами.

– Похоже, совсем ошалел, – проговорил Николай.

– А ты думал! Не каждый день... приходится...

– Заткнись. Скоро наш поезд, потерпи.

– Я сейчас, – Сухов поднялся и пошел к уборной. Он оглядывался, стараясь выглядеть уверенным и беззаботным, но в то же время что-то объяснял, с отвращением чувствовал, что оправдывается. Вернувшись, он застал Николая в той же позе – тот скучающе смотрел сквозь грани стакана на приближающийся состав из цистерн, открытых площадок с контейнерами и тракторами. Красные грузовые вагоны казались непривычно яркими в свете заходящего солнца. Состав шел медленно, притормозив у станции, и машинист, высунувшись из окна, помахал кому-то рукой, прощально помахал, – видно, не собирался останавливаться.

«Значит, так, – подумал Сухов, – я выдергиваю из-под него стул. Сидит он косо, две ножки в воздухе повисли... Я запросто выдергиваю из-под него стул, он, конечно, тут же падает, а до того, как успеет подняться, бью по голове. Этим стулом не убьешь, но время выиграю, я успею, запросто успею, а состав... – Электровоз уже прошел мимо, потянулись вагоны... – Была не была – я выдергиваю стул...»

Николай пристально посмотрел на Сухова.

– Ну? – проговорил он, улыбаясь. – Опять за свое?

– Ты о чем?

– Сядь. И не рыпайся, – в его голосе прозвучала скука, которая пугала Сухова больше всего. И еще это спокойствие, с которым Николай может совершить все, что угодно. Он знал – все, что угодно.

– Знаешь, – проговорил Сухов, не в силах оторвать взгляда от проходящих вагонов, – я, пожалуй, еще раз схожу... Если ты не против, – он вымученно улыбнулся сорвавшейся шутке.

– Сходи, – протянул Николай понимающе. – Отчего не сходить, если организм требует...

Заплетающимися шагами Сухов опять направился к увитой плющом деревянной будочке, но как-то вкось, словно обходя невидимую преграду, чуть раскачиваясь длинной нескладной фигурой. С каждым шагом его как бы сносило к самому краю перрона, к рельсам, к составу. Казалось, он вот-вот свалится на эти громыхающие вагоны, на прогибающиеся под страшной тяжестью рельсы. Сухов уже миновал уборную, но продолжал идти рядом с составом, а когда решился оглянуться, то увидел, что Николай смотрит на него с поощряющим любопытством. Ну-ну, дескать, покажи, что ты там задумал! И еще как-то одновременно Сухов увидел рабочих на путях за пределами станции, дежурного, вышедшего на перрон, увидел вдалеке на улице поселка велосипедиста и даже выражение его лица – он равнодушно и сонно лущил семечки, сплевывая шелуху прямо перед собой. И все это Сухов увидел настолько четко, ясно, будто в сильную подзорную трубу. И Николая увидел – тот смотрел вслед презрительно и выжидающе.