Роберт Ротенберг - Старая ратуша Страница 14

Фернандес подождал, пока за ними захлопнется дверь, затем залез в нижний ящик стола и вытащил оттуда коробочку с пометкой «Судьи». Он стал листать расположенные в алфавитном порядке карточки, пока не добрался до той, на которой было написано «Саммерс». Он помнил почти все, о чем там говорилось. Карточек было три. Первая относилась к начальному периоду его службы:

«Немолод, придирчив к новичкам, любит хоккей с шайбой, получил право на стипендию в Корнельском университете, играл в низшей лиге. Тройное „А“? Семейный абонемент на игры „Кленовых листьев“? более пятидесяти лет, криклив, назвал меня „мистер Фернандо“. Служил на флоте. Капитан судна. Имеет осведомителя. Никогда не опаздывает».

Фернандес умилился своей наивности пятилетней давности. В непонятных для себя в то время местах он ставил вопросительные знаки. Сейчас бы он ни за что не назвал хоккей «хоккеем с шайбой».

Вторая карточка появилась три года назад:

«Дослужился до старшего судьи… яркий пример „судака“… торопит с завершением дел, сокращает списки дел к слушанию… занимается политиканством… любит девятичасовые новости Би-би-си… слаб по бытовой части… вне работы постоянно — даже летом — болтает о хоккее. В любой разговор вставляет, что учился в Корнельском университете. Обожает говорить о своем катере. Отец Джо».

«Судаками» как прокуроры, так и адвокаты называли судей, которые, возомнив о своей персоне, превращались в напыщенных грубиянов. Саммерс мог послужить классическим примером. Он становился хамом, если вовремя не получал отпор. «Слаб по бытовой части» означало, что Саммерс имел обыкновение выносить оправдательный приговор мужчинам, обвинявшимся в физическом насилии над супругами. Не лучший выбор для дела Брэйса. Джо — Джо Саммерс. Недавно пришла в прокуратуру, уволившись из солидной фирмы на Бей-стрит. Трудолюбивая и добросовестная, никогда не появлялась на судебных заседаниях под председательством своего отца.

Третья карточка была годичной давности:

«Засадил черного парнишку, и тот покончил с собой… Парень был невиновен… В предсмертной записке обвинял судью. Слухи: торопился на выходные, на какой-то турнир по хоккею. Стал сговорчив по вопросам освобождения под залог. Обвинение представлял Каттер».

Фернандес хорошо помнил, как делал эту запись. Дело было жуткое. Калито Мартин, тощий чернокожий восемнадцатилетний парень из Скарборо, обвинялся в изнасиловании в изощренной форме. Прокурор Каттер убедил Саммерса отказать юноше в освобождении под залог, хотя он никогда не состоял на криминальном учете и считался одним из лучших учеников. В первую же ночь, скрутив вместе несколько наволочек, Мартин повесился. Полученный неделей позже результат анализа ДНК показал, что он был невиновен.

«Самый жуткий кошмар, который может преследовать государственного обвинителя, — размышлял Фернандес, вновь перечитывая свои карточки, — осудить за преступление того, кто невиновен».

Глава 13

«Интересно, можно ли в предрождественскую пору отыскать в мире более тоскливое место, чем тюрьма?» — думала Нэнси Пэриш, плетясь по длинному бетонному пандусу к дверям тюрьмы «Дон». И можно ли представить для одинокой женщины более жалкий способ провести вечер за неделю до Рождества, в то время когда весь мир веселится? Разумеется, кроме тех, кто сидит в тюрьме…

Тучная дама шла вниз по пандусу, держа за руку маленькую девочку. Малышка выглядела так, будто ее специально нарядили по случаю посещения тюрьмы, — волосы были заплетены в тугие симметричные косички, пальтишко тщательно отглажено. В одной руке она несла книжку в другой — палочку, которой вела по металлической ограде вдоль пандуса.

Пэриш улыбнулась, вспомнив, как в пятилетнем возрасте любила совать свои цветные карандашики в проволочную ограду, когда с отцом за ручку ходила на уроки рисования.

Мать девочки вдруг резко остановилась.

— Дай сюда, Клара. — Она выхватила у нее из рук палочку. — Мне надоел этот стук.

Пэриш заметила взгляд ребенка и едва сдержалась, чтобы не вырвать палочку у ее матери.

«Что ж, Клара, познакомься — это тюрьма „Дон“, — подумала она, когда мать с девочкой проходили мимо. — И лучше бы тебе ее не видеть».

Тюрьма «Дон» — известная всем просто как «Дон» — была построена в начале шестидесятых годов девятнадцатого столетия. Это серьезное сооружение в тогда еще молодом городе Торонто возвышалось над рекой Дон и городскими жилыми постройками. Своим устрашающим каменным входом и тяжелой готической архитектурой тюрьма бросала холодную тень викторианской эпохи на растущий город-порт. Попытки как-то ее приукрасить, снабдив, например, в пятидесятых годах двадцатого века более современными воротами, лишь усугубили ее мрачный вид и порождаемое этим местом чувство угрозы.

Возле металлической двери наверху пандуса виднелась решетка переговорного устройства. Пэриш нажала на маленькую кнопку.

— Да? — раздался сквозь потрескивание унылый женский голос.

— Адвокат, — ответила она.

— А я думала, Санта-Клаус. Входите.

Услышав электронное жужжание, Пэриш дернула тяжелую дверь. Внутри, в углу крохотного вестибюля, стояли три зеленых мешка с мусором. Вонь была невыносимая. Запихнув пальто в убогий шкафчик для одежды, она подошла к толстому стеклу, за которым сидела женщина-охранник.

— Я пришла к Кевину Брэйсу. — Пэриш просунула визитку в узкую металлическую щель под стеклом.

— Так, Брэйс… А… специалист по ваннам? Он на третьем этаже, — отозвалась охранница, сверяясь со своими бумагами. — Вам нужно здесь расписаться.

Пэриш вытащила новую «биковскую» ручку. Листок, где следовало записываться адвокатам, был датирован 17 декабря, однако, несмотря на вечернее время, там не оказалось ни одной подписи.

— Похоже, я так и останусь на сегодня единственным адвокатом, — заметила она, расписываясь.

— А почему вы не на какой-нибудь корпоративной вечеринке? — поинтересовалась охранница.

«Жаль, что я не юрист — специалист по увеселительным мероприятиям, — посетовала в душе Нэнси Пэриш. — Сидела бы сейчас на фуршете в четырехзвездочном ресторане в компании телевизионных продюсеров, сценаристов или актеров и наслаждалась ароматом роз на столе, а не мусорной вонью».

— Хотелось, да босс не позволяет, — ответила она.

— А что это он? — удивилась охранница.

— Когда работаешь сам на себя, — Нэнси забрала подсунутый ей под стекло пропуск, — твой босс оказывается порядочной сволочью.

Стоя перед очередной тяжелой металлической дверью в ожидании уже знакомого электронного жужжания, она услышала, как охранница рассмеялась. Пэриш поднялась в старом скрипучем лифте на третий этаж и, пройдя по коридору до конца, оказалась в маленькой комнате, где обнаружила высокого мужчину с короткой уставной стрижкой в стиле Джона Гленна.[12] Он сидел за громоздким металлическим столом, словно вдавленный в крохотное кресло. Его колени казались на уровне плеч, будто у сидящего в салоне самолета баскетболиста. На столе стояла металлическая тарелка с недоеденной индейкой, картофельным пюре с подливкой и зеленым горошком. На остатках еды валялись пластиковые нож и вилка. Мужчина читал «Торонто сан». Нэнси увидела заголовок, напечатанный большим черным шрифтом: «Листья» забивают три в третьем. «Крылья» подрезаны…

Этот охранник был в «Доне» постоянным действующим лицом — со всеми дружелюбный, всегда готовый чуть-чуть отступить от правил, чтобы немного помочь. Длина его стрижки не варьировалась ни на дюйм, благодаря чему он и получил расхожее прозвище.

— Приветствую, мистер Еж, — поздоровалась Пэриш.

— Добрый вечер, защитник, — ответил мистер Еж, отрываясь от газеты и мельком глянув на ее пропуск. — Как его там… — Он провел рукой по своим похожим на щетку волосам. Мистер Еж говорил с ярко выраженным славянским акцентом.

— Брэйс. Кевин Брэйс, — невозмутимо ответила Пэриш.

— Ах да. Парень с радио.

«Ну, поздравляю, мистер Брэйс, — отметила про себя Пэриш. — Со „специалиста по ваннам“ вас „продвинули“ на радио — начало вашей карьеры».

— Он вам никаких хлопот не доставит, — сказала Пэриш.

Охранник поднялся.

— Да никто из стариков не доставляет. Не волнуйтесь, я ради вас за ним пригляжу. Подождите в комнате 301. Я его приведу.

Нэнси вошла в маленькое помещение типа бокса с привинченным к полу стальным столом и двумя поставленными друг против друга пластиковыми стульями, тоже привинченными к полу. Пэриш присела на тот, что ближе к двери. На заре карьеры ее учили всегда предусматривать пути отхода при встрече с клиентом в тюрьме.

Она вынула из портфельчика блокноте ручкой и стала ждать. Это казалось ей самой ненавистной частью посещения тюрьмы. И дело не в отвратительном запахе, казенной краске или грохоте железных дверей. Даже похотливые взгляды обитателей этого заведения — как охранников, так и заключенных — не особо трогали. Ожидание, ощущение беспомощности — вот что больше всего угнетало.