Каро Рэмси - Распятие невинных Страница 16

На ее улыбку он не ответил.

Еще неделя. Еще семь дней постепенного возвращения к обычной жизни.

Еще неделя… и он снова увидит ее. Семь дней ожидания, но это ерунда по сравнению с четырьмя годами. Он опустил ложку в чашку и начал помешивать, рисуя на белой поверхности узоры. В последнюю встречу она шла по дороге в летной куртке и мешковатых джинсах, светлые волосы были перекрашены в черный цвет, коротко подстрижены и зачесаны вверх шипами, как у обычного шотландского подростка. Он бы ни за что ее не узнал, да и кто бы смог? И еще он вспомнил, как стоял у окна темно-зеленой спальни на Петри-стрит, и постель еще хранила тепло их тел, и он провожал взглядом ее полную жизни фигуру — она спешила на автобусную остановку. Он тогда почувствовал, как к глазам подступают слезы.

И сейчас он чувствовал то же самое.

Он отпил кофе. Запах был лучше вкуса.

Две недели назад его выпустили под опеку социального работника Мартина, анемичного выходца из Тайнсайда, одетого словно для покорения ледовой вершины. Мартин никогда не призывал Шона задуматься о психологических аспектах его преступления, никогда не спрашивал, почему Шон забил Молки Стила до смерти, разорвав ему печень. Мартин просто поинтересовался, где Шон хотел бы жить — в квартале «Макэванс» или «Теннентс», — и вручил ему ключи.

В тюрьме Шон научился чувствовать, когда за ним наблюдают, и сейчас он знал, что мисс Перекись с алыми губами его разглядывает и ищет возможности встретиться с ним взглядом. Он знал, в какую игру она играет. Он был привлекателен и пользовался этим.

Он оглядел кафе, не останавливая взгляда на блондинке. Она смотрела на него сквозь белесую челку, закрывавшую глаза. Черты ее лица были тяжеловаты, но макияж безупречен, глаза — по-восточному раскосые, широкий нос, губы накрашены алой помадой.

Шон усмехнулся. Скоро он окажется дома, по утрам и вечерами будет бегать вдоль моря по бесконечному пляжу, начиная от белого коттеджа в тени старого замка, пока не окажется у прекрасной светловолосой колдуньи.

Мисс Перекись улыбалась ему. Он улыбнулся в ответ, но тут же отвернулся, заметив мини-юбку и толстоватые ноги в коротких зеленых сапожках.

До совершенства ей было далеко.

Но после трех с половиной лет заточения это было не так важно. Важно, что она женщина, и у нее бьет пульс. И у нее наверняка удобная кровать, чистые простыни, пуховое одеяло и хорошая туалетная бумага.

Он снова посмотрел на нее, загадочно, как Джеймс Дин,[6] и задержал взгляд на бедрах.

— Привет! — услышал он, и хрупкая старушка водрузила перед ним пластиковый пакет для покупок. До него донесся аромат дорогого кофе в ее чашке.

— Привет, Нэн. Ну как ты? — Он встал и коснулся губами ее холодной впалой щеки, чувствуя неловкость от нахлынувших чувств.

Это была его Нэн — как всегда, несчастная, с кривой улыбкой. Она не изменилась, только исчезли привычные ему бирюзовые очки-бабочки, маленькие, в золотой оправе, и волос, торчащих из родинки над верхней губой, явно прибавилось. Она натянула поглубже серую вязаную шапочку и, чтобы никто не подумал, что в кафе ей понравилось, начала ругать его за выбор места; при этом волоски на родинке сердито шевелились.

Мисс Перекись, все еще не потерявшая к нему интерес, наблюдала за происходящим и смотрела на него с сочувствием. Подошла официантка с чаем на подносе.

— Я заказала тебе, — пояснила Нэн.

Шон расплатился и отказался от чая, велев официантке оставить сдачу себе.

Мисс Перекись слегка повернула голову, отчего три золотые цепочки еще глубже погрузились в декольте на груди, и положила ногу на ногу, обнажая бедро. Она поднесла чашку к губам, снова ему улыбнулась и отвернулась.

Нэн высморкалась в салфетку, основательно прочистив нос. На него вновь нахлынули воспоминания детства: как его заставляли пользоваться жестким, как наждак, носовым платком и каждый раз награждали основательным подзатыльником, если он вытирал нос рукавом.

— Ты похудел, — сказала она. — Я принесла тебе суп.

— Это здорово. И какой? — И он вспомнил настоящий перловый суп, дымящийся на его мини-кухне.

— Такой, какой тебе полезен. Уж куда лучше, чем это, — кивнула она в сторону мисс Перекись. Нэн замечала все.

— Да она мне никто, — тихо возразил он. — Ну так как ты?

— А кому нужны мои жалобы? Двадцать минут ждать поезда — это, я тебе скажу…

— А что еще в пакете? — Он заглянул внутрь.

— Суп, печенье, шоколадные хлопья. Ты где остановился?

— Здесь, неподалеку, — уклончиво ответил он.

— Ну и хорошо, — отозвалась она, все поняв. — А дискоклуб «Клеопатра» рядом? — спросила она, как будто заранее заготовив вопрос.

— В Патрикхилле все рядом с ним.

— Тебе нужно туда сходить.

— Зачем?

— Обязательно! В воскресенье вечером там собираются люди постарше, вроде тебя.

Он почувствовал, как сердце забилось сильнее. Он был готов ждать, а она — нет.

— Ты выглядишь неважно. Надо чаще бывать на людях. — Сказать так человеку, только что вышедшему из тюрьмы, могла только Нэн.

— Ну так как же твои дела? — Он старался говорить тихо и ровно. Четыре долгих года он вынашивал план, и сейчас впервые в нем шевельнулись сомнение.

— Все в порядке, — кивнула Нэн. Несмотря на отсутствие образования, она была очень и очень проницательной. — Бизнес идет неплохо, достаточно гладко, — она положила ладонь на скатерть. — Картины продаются хорошо. Лестница все такая же, как ты ее оставил. Хочешь взглянуть на дом?

Он скосил глаза влево и кивнул.

— Я принесла фотографии.

— Не картину?

— Ты еще не так стар, чтобы безнаказанно дерзить. — Она протянула конверт с фотографиями.

Он достал снимки. Фото собаки, большой серебристой лайки с умными глазами в черных пятнах на белой морде.

— Гелерт, — сказал он.

— И кличка, и характер — все те же.

— Отважная и преданная собака. Рассказ про нее был моим самым любимым. Ты рассказывала нам…

— Когда вы сидели в шкафу. — На лице Нэн появилась редкая улыбка. — Сейчас это большая собака. — Она ловко всунула ему в ладонь свернутую пачку двадцатифунтовых банкнот. — А здесь ты увидишь, что мы сделали с верандой.

Белый коттедж на песчаном пляже со шрамом из водорослей после прилива, большие окна, недостроенная деревянная веранда, обесцвеченная сильными западными ветрами и скупым шотландским солнцем.

Дом совсем не изменился, как и пляж, и замок. Только лайка, лежавшая у входа, выросла.

Он долго смотрел на фотографию, не замечая, что Нэн хочет убрать ее вместе со всеми. Потом отлучился в туалет, чтобы спрятать деньги в ботинок.

— Ну, мне пора. Увидимся.

— Конечно, увидимся. — Ему вдруг захотелось, чтобы она осталась. — Передавай… привет.

— Съешь суп! — Она потрепала его по голове знакомым с четырехлетнего возраста движением, когда хотела убедиться, что у него нет вшей, и ушла, забрав с собой фотографии.

Он поднял чашку, внимательно посмотрел на молочную пленку и откинулся назад, расслабляясь. Мисс Перекись что-то говорила. А может, если закрыть глаза…

— Извините, — повторила мисс Перекись, — вы не знаете, сколько сейчас времени?

Он перевел взгляд на ее столик. Часов на руке уже не было.

Ну что ж. Он подумал о своем новом жилище, с горячей водой и хрустящими белыми простынями. Он слишком долго жил так, как пожелала Ее Величество. Пора заняться собой.

Макалпину была неприятна предстоящая миссия. «Мне жаль, что с вашей дочерью произошло несчастье».

— Готова? — спросил он.

Костелло бросила взгляд на дом. Зажиточный средний класс, Элизабет-Джейн вполне в него вписывалась.

— Готова.

Дверь открыла некрасивая женщина в годах, кипевшая от возмущения. Золотые браслеты на запястьях звякнули, когда она указала им на улицу.

— Хватит! Имейте совесть! Да сколько можно повторять? — Она начала было закрывать дверь, но остановилась, увидев полицейские удостоверении. — Боже, прошу прошения, — сказала она, переводя взгляд с одного на другую. — Здесь были репортеры, стучали в дверь, перегородили машинами улицу. Никакого уважения, как же так можно!

— Сейчас не самое лучшее время, — согласился Макалпин, улыбаясь как можно приветливее.

Женщина кивнула, улыбнувшись в ответ. Значит, матерью была не она.

— День действительно был ужасный, — подтвердила она с плохо скрываемым интересом. — Просто ужасный. Никогда не думаешь, что такое может случиться с кем-нибудь из знакомых. Я имею в виду — прямо у них дома, вы понимаете? Входите, прошу вас.

Они прошли в большой холл, отделанный терракотовой плиткой, с винтовой лестницей, ведущей наверх. Родители Элизабет-Джейн явно не бедствовали.

— Бетти и Джим там. С ними священник. — Она взглянула на часы и провела по щеке ногтем с медно-коричневым лаком, будто прикидывая, сколько прошло времени. — Он с ними не так давно. — Было видно, что ей не хотелось их прерывать.