Ласло Харш - Ребята не подведут!

Глава первая ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Проснуться можно по-разному. Ну, хотя бы так: чуть-чуть приоткрыть глаза, осмотреться, потом быстро натянуть на голову одеяло и снова заснуть. Но разве можно назвать это пробуждением? Конечно, нет. А можно и так: глубоко вдохнуть, моментально соскочить с кровати и запеть какую-нибудь веселую озорную песенку, как тот самый Йошка, что живет на третьей странице «Родной речи» для второго класса. Однако и это еще не все. Можно сначала осторожно высунуть из-под одеяла одну ногу, потом руку, немного погодя — другую руку, за ней — ногу… Глядишь, не прошло и минуты, как ты уже весь выполз из- под одеяла.

Но Га́би[1] проснулся совсем не так: сначала он задрал вверх нос, сощурился, принюхался и тут же уловил дразнящий запах поджаренного лука, который просачивался из кухни через щель под дверью, как бы напоминая о том, что пора вставать. Недаром уже наступило утро, причем не обычное утро, а особенное — утро его дня рождения, что случается не слишком-то часто.

Вспомнив об этом, Габи широко раскрыл глаза и с любопытством оглядел себя с головы до ног: заметно ли, что ему уже не семь, а восемь лет? Увы, никаких признаков, во всяком случае на первый взгляд. Та же ночная рубашка с красной оторочкой, то же полосатое одеяло, те же руки, тот же самый Габи. Н-да, досадно… Он ощупал свои руки: может, за ночь они окрепли и налились силой — ведь ему уже восемь лет? Но нет, и тут никаких перемен. Даже ноги и те ничуточки не подросли… Круглые настенные часы, похожие па человеческое лицо, смотрели на него своим бесстрастным взором и монотонно тикали. Столик возле кровати тоже не подавал вида, будто знает об этом важном событии. Покосившиеся на окне жалюзи, казалось, лишь равнодушно пожимали плечами. Ну, а перекладина для выбивания ковров, торчавшая посреди двора, вообще не обращала на него никакого внимания. Поэтому Габи ничего не оставалось как сообщить им громогласно:

— А мне восемь лет…

Это и много, и мало. Ну хотя бы потому, что Дуци со второго этажа всего четыре с половиной года и она совсем еще маленькая, зато толстяку Эде с первого этажа скоро стукнет девять. Конечно, на будущий год и Габи будет девять, но, к сожалению, к тому времени Эде станет уже десять… Впрочем, надо бы узнать поточнее…

— Габи, ты проснулся? Иди умываться, — донесся из кухни голос матери.

— Сегодня девятнадцатое марта, воскресенье. Это — мой день рождения, и мне уже восемь лет, — еще раз поведал Габи, уже не часам и не перекладине, а всему миру. Потом, чтобы не опоздать на свой день рождения, быстро соскочил с кровати — ну просто как тот самый Йошка, что живет на третьей странице «Родной речи» для второго класса, — и с настороженным видом вышел на кухню: а вдруг в воскресенье, да еще в день рождения у него не спросят, почистил ли он зубы? Может, пронесет?..

Мать стояла у плиты и вилкой переворачивала в шипящем жире подрумянившиеся ломтики хлеба. Отец сидел возле прикрытой брезентом корзины для дров. У него на тарелке лежало несколько ломтиков поджаренного хлеба, пропитавшихся жиром и отдававших запахом лука. Отец встал из-за стола, подхватил Габи на руки, поднял до самого фарфорового абажура, свисавшего с потолка — Габи даже успел заметить на абажуре тонкий слой пыли, — и торжественно произнес:

— Расти вот такой, сынок! С днем рождения тебя, Габи, будь счастлив!

Очутившись снова на полу, Габи поцеловал маму, подошел к голубому тазу и принялся так усердно фыркать, отдуваться и плескаться, что забрызгал весь кафель в кухне. Но, несмотря на это удивительное усердие, его все же заставили вымыть с мылом уши и лицо, хотя мыло вечно лезет в глаза и немилосердно щиплет. Не повезло ему и с зубами: пришлось их чистить. Ну а когда его заставили надеть белую рубашку и темно-синий костюм, он совсем пал духом и принялся озабоченно разглядывать свою нарядную одежду. Дело в том, что еще вчера они с Эде решили отправиться на разведку в мрачный подвал, укрепленный толстыми бревнами и балками. Подвал этот официально назывался бомбоубежищем, но ребята придумали для него другое название — «бомбоприют». Они даже решили захватить с собой карманный фонарик, иначе в темноте не дойти до той самой замурованной комнаты, о которой не знает ни одна живая душа, кроме них. Да и сами-то они тоже толком о ней ничего не знали. Вот потому-то и надо было все разведать.

Наконец, основательно изучив свой темно-синий костюм, Габи смирился: придется идти в подвал в нем.

— Не бойтесь, я постараюсь его не запачкать, — хмуро пообещал он родителям, сел за стол и сразу же обратил внимание на красные горошины, нарисованные на чашке.

Это было очень интересно. Когда огонь в плите падал на бок чашки, все горошины, не скрытые крепким чаем, четко проступали на чашке. Поэтому Габи торопливо выпил чай и принялся разглядывать горошины, казавшиеся внутри темнокрасными.

Мама отобрала у него пустую чашку, сунула в руку ноздреватую, пропитанную жиром гренку, и пальцы его сразу же стали жирными и скользкими. Это тоже было очень интересно. Но тут он вспомнил, что обещал не испачкать синий костюм. Недолго думая, потихоньку, чтоб никто не заметил, он вытер руки о штаны и, выкрикнув «спасибо», выбежал во двор.

Двор у них был на диво просторный, раз в сто, а может, и в тысячу раз больше, чем сам Габи. Даже толстая перекладина для выбивания ковров и та как бы терялась в этом просторе и казалась совсем маленькой. Со всех сторон во двор выходили двери и окна: два окна и одна дверь из каждой квартиры. А наверху висел широкий балкон, опоясывавший весь дом. Габи вдруг представил себе, что бы случилось, если бы балкон рухнул. Тогда, Чобаны, например, выйдя из двери, свалились бы прямо во двор… Однако балкон у них крепкий, надежный. А было бы еще интереснее — ну, просто здорово! — если бы балкон рухнул не просто во двор, а во двор, затопленный водой. На этот раз Чобанам пришлось бы перебраться на чердак, а всем прочим прыгать прямо в воду, и к воротам добрались бы только те, кто умеет плавать.

Но поскольку все эти сумасбродные мысли были плодом чистой фантазии, Габи вздохнул, сунул в рот два пальца и, надув щеки, с силой выдохнул воздух. К сожалению, свиста не получилось. А ведь он много раз пытался научиться свистеть, но так и не сумел. Поэтому он вынул изо рта пальцы, вытер их опять же сзади о штаны и, вытянув губы, трижды свистнул: фюить, фюить, фюить.

«Мяу, мяу, мяу…» — послышалось в ответ со ступенек подвала, где под вывеской «Бомбоубежище» сидела Мурза, кошка тетушки Варьяш, и розовым язычком прилизывала спину.

— Мурза, а мне восемь лет, — сообщил ей Габи важную новость. — Сегодня девятнадцатое марта тысяча девятьсот сорок четвертого года, воскресенье и мой день рождения. Поняла? Идем играть.

Но играть Мурза не пожелала. Вымыв лапкой уши — видно, у нее тоже день рождения, — она потянулась и ушла в подвал.

«Теперь все ясно: там, внизу, живут мыши, а может, и крысы», — подумал Габи и решил поиграть сам с собой. Но во что играть? Кем лучше стать: разбойником или Котом в сапогах? Лучше, конечно, сделаться Котом в сапогах и отправиться на поиски преступников, проникших ночью в подвал и похитивших у бедной Мурзы ее котят. Решив так, он тут же завопил на весь двор:

— Караул! Украли! Держите вора!

Потом, перестав кричать, вообразил себе, будто едет он в автомобиле, гудит, сигналит напропалую и, наконец, притормаживает у подвала. Машина останавливается, а он, Кот в сапогах, выскакивает из нее и принимается за поиски.

Так обошел он весь двор в надежде обнаружить следы похитителей. Возле дверей Колбы нашел пуговицу от брюк — великолепную улику. Чуть дальше, у самых дверей дяди Варьяша, под вывеской «Дворник» валялась белая нитка, затем на глаза ему попался разорванный синий конверт, на котором крупными буквами было напечатано:

Милостивый государь…

Ваше превосходительство…

«Может, разбойники где-то совсем близко», — подумал Габи и осторожно прокрался по незримому следу до самых ворот. У ворот он остановился, прислушался. На улице что-то звякало, лязгало. «Так и есть! Разбойники тащат добычу!» Он затаил дыхание, забыв обо всем на свете, даже и о том, что котята Мурзы никак не могли издавать такие звуки. Хоть Габи и онемел от страха, но воображение у него разыгралось вовсю: вот сейчас, как только разбойники подойдут к воротам, он подскочит к ним и крикнет: «Именем закона вы арестованы». И все тогда скажут: «Вот это да! Молодчина этот Габи Климко! Ничего не скажешь: парень он ловкий, смелый и даже собственноручно разбойников поймал. Недаром ему восемь лет».

А тем временем лязг и грохот звучал все громче, все явственнее…

— Вот они, разбойники, — прошептал Габи и почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Он ухватился за большую медную ручку на воротах и затаив дыхание осторожно выглянул на улицу.