Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов Страница 13

— Это полезно, — брякнул я и попытался улизнуть из-за стола. Бабушка положила ноги на стул, стоящий рядом, и полностью отрезала меня от двери.

— А вот это неприлично, — делано небрежно заявил я и попытался попросить стул пойти. Такое неплохо удаётся и мне. Хотя мамина скамеечка для ног гонялась как-то за Басей целый день. Даже попыталась влезть на штору.

— Ничего неприличнего, абсолютно, — заявила бабушка и выпустила из ноздрей клубы дыма. — Размышляла тутай, мала час; таемница[6] страшна близкие люди — просто неведомая жизнь. Согласен?

И она подкрепила слова дымом. Снова.

— Наверное, я выйду на балкон, тут накурено очень, — отозвался я.

— Тераз, — сказала бабушка и нахмурила брови. — Буду сердита. Не испытывай терпенья! То всё так, слова, за ними подводное течение, очевиште …

— Где-то тут собираются рыть метро, — сказал я. Стул не желал двигаться, Бася опасливо прижала уши…

— Метро я знаю, — сухо сказала бабушка. — Там несложне. Пьять копеек и вперёд, скрозь землю. Для чéго ты хочешь, жебы стул бежал? Тогда упаду.

— Вот вечно вы так, — сдался я. Бабушка раздавила окурок в блюдечке.

— Ты стал брать деньги, — утвердительно сказала она. — Гроши дар. То шимония. Личная выгода. Шарлатант.

V

Тихие воды осени…

 Посмотри, как прибывает время,

 оно уже выше лодыжек…

Не люблю классическую астрологию: все эти Венера в пятом доме — вожделение, Марс в первом — гнев. Если Меркурий, то в парадоксе.

Но Альманах веду. Не без напоминаний. У каждого из нас должен быть Альманах, так утверждает бабушка. Свой я маскирую под календарь — так он и называется: «1973». Незатейливо. Бабушка одобряет такой подход в целом.

— Та пышнота ни к чему не ведёт, — удовлетворённо сообщает она, завидев «1973», — то всё больные формы. Барок. Золото дутое. Вот, Лесик, бывает, кто-то назовёт Альманах «Гринуар» и носится с грязной бумагой. Или «Кондокрустис»… и всё у него тарахтит и звякает в той книге, нет покоя. А вот ешче — «Либорея»! Что то за такое слово?

Слова имеют силу, это я знаю хорошо, а особенно те, что идут от сердца, даже и из тёмной его части.

— Шарлатан, бабушка, это наш врач участковый, — вежливо сказал я. — Чего это вы, с порога в ссору? Плохо спали?

— Мне было знание, — заявила бабушка зловеще и погладила добродушно мурлычущую Басю. — Что ты занялся ремеслом. Здесь…

— В смысле: развожу нутрий, шью шапки? Брехня, — тут же отозвался я. — Клевета.

Бабушка покрутила в руках коробок спичек.

— Возможно, тебя следует перекинуть в хомяка, — произнесла она. — Или же в соню, албо[7] в ту нутрию. В что-то, что мыслит кратко, молча.

— Вы это сказали, не подумав, — опасливо заметил я, перебираясь к балконной двери. — В хомяка нельзя, меня кошка съест, она у нас недалёкая. Ей пока объяснишь…

— Я думаю всегда, — ответила бабушка, несколько высокомерно. — О последствиях. Дзерзость безперспектывна, — сказала она мрачно и помахала перстом у меня перед носом. — Одни пустые бздуры[8]. Бегом за книгой! Чародзейчик!

Я отправился за Альманахом, озадаченно потирая лоб.

— Скорейше поспешай, — подтолкнула меня силой слова бабушка. Неси альманак, — сказала она. — Проверю знаки в нём… Тебе будет лучше молчать.

Когда я вернулся в кухню, посуда стояла на сушке: вымытая и блестящая, на клеёнке не было крошек, следов от курения не осталось, ни единого, а Бася, уютным чёрным клубком, спала в кресле. Телевизор показывал какой-то старый фильм…

— Магия кухонная, — удовлетворённо сказал я.

— Она разрешена, — подтвердила бабушка.

— Получается, вам можно, а мне нет? — сварливо спросил я.

— Именно так, — сухо подтвердила бабушка. — Надо подрасти, обгрызаться после.

Я положил Альманах на стол. Бабушка потёрла ладонью о ладонь, раздался шорох.

— Откроешь сам? — спросила она у меня, смягчаясь. Я глянул на бабушку хмуро, копируя её взгляд с величайшей точностью.

— Хотел бы помолчать, но если вы так просите, — заявил я. И постучал по календарю с надписью «1973». — Фат-фит! — сказал я книге.

Альманах вздрогнул, испустив облачко едва заметной пыльцы, и не открылся.

— Так и знала. Знала, — произнесла бабушка довольным тоном и нацепила на переносицу очки. — Попроси хорошо, слышишь меня? Книга должна слышать прошение, не приказ.

— Не дури́, — сказал я Альманаху сердито. Календарь дрогнул, открылся неохотно и застрочил подслеповатой печатью: «Глаза серого цвета с оттенком голубого, не знают ни стыда, ни верности, ни справедливости, такие люди кормятся несчастьями других. Марс восходит в Неомении беда из стены спасение».

— Похоже, понимает и слова прóстые, ешче и римует[9], — удовлетворённо сказала бабушка. — Было знание — ты доиграешься.

В дверь робко позвонили, три раза. Кошка встрепенулась.

— Поспешай, эскулапа, — усмехнулась бабушка. — К тебе гость…

— Гость, я помню, приходил к вам, — ощерился я. — У меня кверенты[10].

— Алзо[11]. — высказалась бабушка. — Эвентуально[12], то непросто — называться так.

Я ринулся к двери. Стоящий за ней позвонил ещё раз — робко и неуверенно, звонок оборвался буквально на вздохе.

«Женщина, — подумал я. — Быстро выставлю… эвентуально».

За дверью стояла невнятная дама, замаскированная в фетровую шляпу и подозрительный дождевик, в лучшие свои дни бывший китайским плащом «Дружба». Выдающимися в даме были модные затенённые очки. «Из комиссионки, французские, — подумал я. — Дарёные, что ли…»

— Я к шаману, к мальчику-целителю, — тускло заявила женщина и извлекла из недр дождевика бумажку, — Саша Апб… Авк… — она подняла очки на лоб, — улица Пробитый Вал, сорок два, квартира шиисят девять. Я, того-этого, правильно попала?

— Смотря куда стреляли, — вырвалось у меня. Недолюбливаю я имя Саша.

— Что-что? — растерянно трепыхнулась женщина, и очки её сползли обратно на нос, она судорожно схватилась за них обеими руками. Бумажка порхнула на пол площадки.

— Проходите, — буркнул я. — Здесь сквозит.

Женщина вошла, я отсёк шедшее за ней и закрыл дверь…

— Идите прямо по коридору, затем направо, там кухня, — сказал я. Женщина оглянулась и наконец-то сняла очки.

— Ох, как тёмно у вас, — плаксиво сказала она. — Видно плоховато.

— Всё что надо я вижу, — отозвался я, — вы идите, идите — прямо и направо, там светлее.

Она послушно поплелась впереди меня.

В кухне бабушка задумчиво докуривала тоненькую чёрную сигаретку, пахло вишнями и табаком.

— Ой! — нервно заметила дама. — Я и не знала, что будет кто-то ещё!

— Не следует беспокоиться, — светски заметила бабушка. — Вы ведь никого не видели.

— Очень