Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов Страница 15

— Склоняюсь перед вашим знанием, — безучастно сказал я.

Бабушка встрепенулась и окинула меня замечательно длинным взглядом.

— В знании имела весть, — заковыристо сообщила она, — об опасности.

Я вздохнул и налил себе чаю. Серая клиентка навела на меня грусть.

— Гадаешь ты верно, — продолжила бабушка, прощупывая почву для спора. — Но не вижу поиска.

— Сегодня утром едва нашёл расчёску, — возразил я, немного окрепнув.

В чай я добавляю лимонную цедру и мяту, это замечательно возвращает силы.

— Звыклые бздуры[14], — радостно сообщила бабушка. — Узнала их. Дзерзость и дзикость.

— Приятная встреча, — отозвался я. — Какую опасность вы видели?

— Мусорный фургон, страх твой реалный, — сообщила бабушка, выйдя наконец на тропу войны. — Сколько дней до неомении[15]?

— Если бы и помнил, что это — сказал бы точно, — пробурчал я.

— Безтолковость! — самодовольно произнесла бабушка. — Ранейше видела в тебе ум…

— Раньше и вода была мокрой, — заметил я, — не то, что сейчас…

— Где теперь север? — продолжила бабушка, и я ощутил прибывающий Дар. Родственный, но неодобрительный.

— Там, где всегда мороз… — пискнул я. — Что это у вас, бабушка, за вопросы такие, тут ведь не география.

В ответ бабушка пошевелила пальцами, легонько. Запахло марганцовкой. Чашка в моих руках значительно потеплела.

— Не бывать, не бывать, не бывать… — успел сказать я с опозданием. Чай в чашке загустел, вытянулся вверх и принял очертания ладони — от общей массы отделились большой и указательный пальцы и больно ухватили меня за нос.

— Не напрасно колотилась в тым вагоне и каталась на трамвае. Успела, — размеренно заметила бабушка. — Тутай опасна сытуация. Непокора. Глум. Знай — ты засорил тут всё чарами и магией, загадил абсолютно. Как можно жить в том… таком… такой квартыре?

— Депдохо! — прогундел я. — Озобеддо, гогда дед гоздей!

— Кто тот Дед Гоздей, не в курсе, — доверительно сообщила бабушка, разворачивающая неизвестно где взятую трюфельную конфетку. — Но чары не любят жадность. Уясни уже. Чары любят уважение, послушание. Внимание к знакам. Но ты не уважаешь, не слушаешь, не видишь, — она со вкусом запила конфету кофейком. — Но стал куркуль, то недоладне[16]. Решилась поймать внимание твоё, — она отставила чашку. — За нос.

— И дапдасдо! — обиженно сказал я. Коричневая длань подёргала мой нос вправо-влево.

— Но лучше послушай, — сказала бабушка. — Одпочину, ты сходишь на рынек, мы приготовим обед и пойдём тебя одчистим.

— Покдошиб и свадиб? — уныло поинтересовался я. Бабушка поморгала.

— Нет, — уверенно сказала она, — ни вáрить, ни крóшить. Какой с тебя навар? Одни кости. Такое.

Чайная рука отпустила меня и с плеском уместилась обратно в чашку. Я оперативно вылил зловредное пойло в раковину, послушав для верности, как оно журчит в трубах. От греха подальше.

— Вы успеваете так быстро? — спросил я у бабушки, забыв про «мусорну фургону». — Вы ведь уже совсем ст…

— Хотел сказать «старая»? — удовлетворённо переспросила бабушка, смакуя ещё одну неизвестно где взятую конфетку.

— Э-э-э, — пробормотал я. — Ну…

— Старый не всегда глупый, — обронила бабушка, превращая «л» в «в». — Но не люблю это слово: «старость». Оно ни про что. Пустое. Абсолютно.

— Запомню и сделаю выводы, — сдался я. Бабушка скатала обёртку от конфеты в шарик и поколыхала его на ладони, Бася насторожилась, неотступно водя глазами за шуршащей забавкой.

— Обучу тебя в остатне[17], — сказала бабушка и кашлянула в кулак. — Задурно[18]. Пока есть час.

— Слово сказано, — обрадованно заметил я.

— Попрошу три услуги, навзамен, — продолжила она и бросила шариком в Басю; та, с грацией молодого бегемота, кинулась ловить игрушку и свалилась с уютного кресла.

— Три услуги за одно искусство? — подозрительно осведомился я.

— То значит, ты не хочешь реално, — резюмировала бабушка и дунула поверх стола.

— Так всегда, — оскорблённо заметил я, — до всего приходится доходить самому…

— Идёшь ли ты верным путём? — задумчиво спросила бабушка. — И куда?

— В гастроном, — рявкнул я. — Купить что-то к чаю. По списку.

— Но ладно, — смилостивилась бабушка, — дозволение тебе на просьбу. Одну прозбу. Алзо. Слово услышано.

Из-под кресла вылезла Бася, морда у неё была в пуху, в зубах она держала воробушка.

— Неживое в живое? — изумился я. — Так быстро? Обучите меня, бабушка, я очень прошу. Очень-очень.

— Вот и прозба, — довольно отметила бабушка. — Осталось напомнить за услуги.

— Только назовите их, — льстиво сказал я.

— Всему свой час, — отозвалась бабушка и включила телевизор.

— …Исполняет Анна Герман, — отозвался тёмный экран.

«И ведь никакой личной выгоды», — подумал я.

VI

В середине осени время истончается, впуская даже днём темноту, будто капельку туши в воду. Сумерки являются всё раньше: длинные и голодные. Набравшись с ночи сил, куражатся они в городе. Дворы, сады, купола и крыши, окна и двери, сопротивляясь недолго, спасаются придуманным светом… Хочется спать. С утра, до третьего урока и потом.

— Сашя, — сказала Фаина Борисовна из отдела «Бакалея», где продают также и сладкое, а на ложномраморном углу прилавка уцелели конусы с соком. — Ты так постригся или просто хочешь кушить? У тебя лица стало меньше. Ты здоровый, Сашя?

— Это всё от школы, тётя Фая, всю кровь выпили, — сообщил я.

— Собачье мясо, — фыркнула она. — С этой учёбы одни нерьвы, всегда говорила. Давай продам тебе «Лещину»?

— И дамского, грамм триста, — пискнул я.

— Всегда да, — златозубо ответила Фаина Борисовна и отсыпала в бумажный фунтик маслянистые печеньица. — Мамочьке приветикь.

После посещения гастронома мне всегда хочется побыть в тишине — там у нас очень… людно. И постоянная сырость. Там, где теперь гастроном, в войну держали пленных. Из котла. Пока солдатики были на ходу и в силах, их водили разбирать развалины и баррикады, засыпать воронки, собирать трупы…. Потом спустилась осень, пленные стали умирать. Холод, голод, тиф — немцы заложили окна первого и второго этажей, двери подъездов, витрину, обнесли дом колючкой, расставили посты и стали ждать. Наверное, часовые слыхали, как скребутся с той стороны люди — поют, молятся, зовут маму.

Все они умерли до зимы, все заключённые в этом доме на углу — в нынешнем гастрономе. У него удобный перерыв — он работает, когда все остальные закрыты, но я его не люблю. Слишком шумно…

— Заметила, — начала бабушка подозрительно добрым тоном. — Же ты совсем не смотришь на воду. Как читаешь знаки?

Я задумчиво потер нос.

— Да никак, бабушка, не читаю. — ответил я, — знаю, как отвертеться, вот и всё. К чему тут знаки… Оно само.

— Неверно понятое знание, — начала бабушка. — Не без алкохоля, — жёстко завершила она. Я потрогал нос ещё раз.

— Ну, — сказал я, — коньяка чайная ложечка, и