Пароль «Стрекоза» - Владимир Лукьянович Разумневич Страница 27

Густой дым валил из трубы «Смелого». Дымный хвост дотянулся до самого плота, заволакивая все вокруг непроницаемой чернотой.

Славе Кубышкину показалось: плот несется прямо на бетонные устои, возле которых бурлит и пенится вода. Он крикнул:

— Ой, сейчас о мост трахнется…

Носик ошалело метался по мостику и гавкал.

Вода под мостом дыбилась, швыряла плот из стороны в сторону. Нелегко капитану удержать караван в пролете. Приходилось то и дело браться за штурвал. Переднюю часть каравана Шубин провел в самой середине пролета и, выйдя на простор реки, вдруг круто повернул «Смелого» навстречу ветру. Капитан разрешил Феде Малявке подержаться за руль штурвала. И тут хвост плота, прибитый ветром почти к самым устоям, сдвинулся левее, встал в центре пролета. Федя закричал «ура!». Грозные металлические сплетения, повисшие над рекой, теперь не страшны.

— За такую работу Константину Ивановичу законно пятерку можно поставить. С плюсом! — оценил Андрейка.

— А я вот этими руками штурвал повернул! — хвастался Федя. — В самую решающую минуту! На всю жизнь запомню!

— Старым капитанам можно на пенсию подаваться. Есть кому вахту сдать, — сказал Константин Иванович. — Прощайтесь со «Смелым», ребятки. Штурман доставит вас к Соколиной горе. А я прибуду попозже — еще два плота остались за мостом… Да, чуть не забыл — на берегу вас ждет письмо. Я его вчера вечером написал, зная, что мне задержаться придется, и спрятал возле одинокой березы у реки. В письме — новый приказ. Ищите его в десяти шагах от березы по направлению к югу. Итак, до встречи, следопыты! — И Шубин помог ребятам спуститься в шлюпку, что покачивалась на волнах за бортом «Смелого».

Глава девятая

«Будем как невидимки»

(Из дневника Юли Зубровой)

«Сегодня мы всей семьей прибирали комнату. Мама решила выбросить на свалку ненужный хлам.

В горке рваных галош, гнилой картошки, черепков от горшка и старых газет я увидела… свой дневник! Он чуть не угодил в помойку. Ужас. Подумать страшно.

Я обиделась на маму. Как она могла свалить в одну кучу дырявые галоши и мой драгоценный дневник! Ведь в нем записаны все мои мысли и переживания начиная с первого класса.

Наверное, маму смутил неряшливый вид тетрадки. За три года дневник пожелтел, стал лохматым, как та старинная летопись, которую однажды приносила нам в класс учительница. Но ведь это и хорошо! Через много-много лет и мой дряхлый дневник могут показать в школе. Будут изучать мысли и переживания школьника.

Только мне не хочется, чтобы изучали первые страницы. Там много ошибок, а мыслей мало. Переживаний в первом классе тоже почти не было.

Настоящие переживания и мысли начались в третьем, когда я стала пионеркой и наши мальчишки приняли нас двоих, меня и Лену Портнову, в свое звено следопытов.

Вот где мы напереживались! И сейчас еще переживаем. И когда кончим переживать — не знаю. Мы узнали про мальчишек такое, что, наверное, будем переживать всю жизнь до самой старости.

Оказывается, у нашего звена есть тайна, но ребята скрывают ее от нас с Леной: они считают девочек ниже себя! Ну подождите…

Сегодня первый раз за все лето я сажусь за дневник. И вовсе не потому, что мама решила выбросить тетрадь на свалку. Нет! Я просто не могу молчать. Будущие историки должны знать чистую правду о том, как плохо иной раз вели себя мальчишки в наше хорошее время!

Тайный заговор следопытов мы раскрыли совершенно случайно. Идем с Леной мимо Фединой избы и видим — Андрейкина собака. Скулит на крыльце и просится в дом. Ее не пускают. Тогда Носик сам себе открывает дверь лапой.

— Там Андрейка, — сказала Лена. — Можешь не сомневаться.

— Ни капельки не сомневаюсь, — сказала я. — Где Носик, там и Андрейка.

— Ромка тоже там, — сказала Лена. — Видишь, он своими башмаками истоптал весь двор. Следы изучал… На крыльце палка валяется. Час назад Слава Кубышкин гонялся с этой палкой за козой. Значит, и он здесь…

— Странно, — сказала я. — Все звено в сборе, а нас не пригласили…

Мы забрались на завалинку. Окно занавешено, и мальчишек не видно. Но слышно, как они в избе спорят. О чем? О браконьерах и первобытных собаках. Перечисляют похождения Носика и несколько раз называют пароль — не то «сто коз», не то — «стройхоз». Обсуждают, что взять завтра в поход, и наконец вспоминают о нас. Слава называет меня и Лену «куклами», Ромка — «визгушками», Андрейка — «обойдемся без девчонок». Ни одного хорошего слова. Только Федя никак не обзывает нас, но тоже голосует против.

Они договорились, что рано утром встретятся на пристани и отправятся на Соколиную гору. Без нас!

— Как гербарий делать — нас зовут, — сказала Лена. — Как боевая разведка — мы им не нужны. Бессовестные люди! Ни капельки мужского благородства!

Я предложила немедленно пойти к мальчишкам и заставить их взять нас в поход. Но Лена сказала, что лучше не связываться.

— Надо проучить этих зазнаек! — сказала Лена. — Давай следить за ними. Будем как невидимки.

Хорошо придумала Лена! Уверена, мальчишки не выдержат такого позора, сгорят со стыда.

Так им и надо, задавакам!

Скорей бы наступило утро…»

Глава десятая

Южное направление

Береза стоит на берегу, как часовой на посту. Отсюда ей далеко видно: и разбег реки от горизонта до горизонта, и лес в заречье, и мост в утренней дымке, и зеленый склон Соколиной горы, подпирающей небо.

Тело у березы белое, словно бинтом перевязано. Лишь в некоторых местах зажившими ранами проступают на коре пятнышки — подпалины. Дунет ветер, и курчавый лиственный малахай зашумит, затрепещет, закивает во все четыре стороны.

Слава Кубышкин прислоняется спиной к холодному стволу и затем делает несколько шагов вперед.

— Куда ты шагаешь? Вот бестолочь! — ругается Федя Малявка. — Нужно на юг. Понимаешь? А ты шагаешь куда попало.

— Откуда я знаю, где юг? Во все стороны буду шагать, раз компаса нет.

— Сначала определим южное направление, а потом отмерим десять шагов.

— А как найти юг?

— По муравьям.

—