И. Уварова - Глина, вода и огонь

И. Уварова

Глина, вода и песок

Клад в горшке

Хоть я усердно булькаюУ жаркого огня,Ты с простой кастрюлькоюНе спутывай меня.

Помнишь, кто поет эту песенку?

Ее поет Говорящий Горшок из сказки «Принцесса и свинопас», которая записана на пластинку. Этот горшок сделан из глины, как и все горшки на свете. Правда, он говорящий, потому что волшебный.

Но по-моему, всякий горшок немножко волшебный. По-моему, неволшебных горшков не бывает. И потому, пожалуйста, никогда не путай его с обычной кастрюлей.

Ты, может быть, возразишь мне:

— Вот тебе и раз, отчего же? Почему же? Ведь и горшок и кастрюлька служат человеку для одного и того же дела. Ведь всю жизнь они оба варят кашу или другую какую-нибудь еду. Так почему же горшку такая честь? И почему это всякий горшок волшебный?

Отвечаю:

— Во-первых, горшок старше кастрюли на несколько тысячелетий. Ему чуть не десять тысяч лет. Так что горшку больше чести за то, что он опытнее, за то, что больше знает.

Во-вторых, можешь мне поверить, какой бы замечательной ни была кастрюля, в горшке всякая еда получится вкуснее.

В-третьих, тебе ведь приходилось читать в книгах о том, что в былые времена люди прятали в глиняный горшок золото, серебро, жемчуг и закапывали в землю. Горшок не проржавеет. Горшок в земле пролежит тихо, как в перине, и не разобьется.

Горшок верой и правдой бережет тайну своего клада.

А если хозяин не смог откопать свой клад по какой-нибудь причине, горшок сохранит его для потомков. И может случиться, что именно ты, копая грядку под редиску, заденешь лопатой его глиняный бок.

В-четвертых, клад, конечно, спрятан не во всех горшках, это верно. Зато в каждом горшке спрятан свой собственный секрет. Этот секрет известен всем горшкам без исключения, и, по-моему, он стоит любого клада.

Сидит закопченный горшок у огня в деревенской печке, тихонько булькает и хлопочет, чтобы каша не пригорела.

А когда хозяйка тычет его в бок ухватом, он усмехается и думает про свой секрет.

— Эге, вы, люди, считаете, что вы меня сделали из куска глины, — усмехается горшок, — и в этом, мол, ваша заслуга.

Все дело в том, что это я, горшок, делал человека, лепил его, выводил в люди. Это и есть мой секрет, мой клад, который спрятан на дне каждого горшка.

И это начиналось восемь или десять тысяч лет назад, а иногда мне кажется, что и того раньше.

Человек считает, что он придумал горшок для того, чтобы варить зерно и мясо или прятать золото. Но если бы у человека была такая память, какая дана нам, горшкам, он бы помнил, с чего все начиналось…

А я помню.

Вначале была земля, вернее, глина, рыжая и вязкая, с мелкими корнями, желтыми комьями песка. Глиняный пласт нависал над глубокой рекой, такой прозрачной, что видны были самые малые гальки на дне.

В холодное, сырое утро человек ловко вскарабкался на обрыв и отколупнул кусок сырой глины. Он понес эту глину к жилищу, и она облепила его ладони, склеила пальцы, пока он нес ее.

Древний человек был храбр.

Но все же он шел, стараясь ступать осторожно, потому что не знал, какое настроение у нечистой силы и не захочет ли она отобрать у него эту липкую глину.

А вот глины он, пожалуй, не боялся. Не боялся, потому что считал ее землей, просто землей, только рыжей. Земля же была ему роднее, чем собственная мать.

На земле он засыпал, когда его подстерегала усталость.

Из земли он выкапывал съедобные корни, а позже научился бросать в землю зерна, и она возвращала ему целый колос, наполненный десятками зерен.

Он прикладывал землю к открытой ране, чтобы зажила.

Прямо на земле женщины рожали детей, и в землю уходили умершие.

Нет, человек не ждал от земли зла, потому он принес рыжий липкий комок с речного обрыва к костру, у которого грелось его племя.

Люди совали в огонь куски мяса, наколотые на прутья. Но огонь был велик, он сжирал прутья, мясо падало в пламя и обугливалось, и люди жалели свою погибшую пищу.

Тогда тот, кто принес глину, обмотал гибкими ветками свой кусок мяса, облепил ветки глиной. И этот неуклюжий рыжий ком он положил в огонь.

Может быть, это было так, а может быть, иначе. Сейчас никто не сумеет сказать точно, как это было.

Глина была мягкой и вязкой, но, соединившись с огнем, стала твердой, как кость.

Огонь вонзил в глину красные зубья. И ветки, которыми глина была опутана, сгорели, но сама она устояла. Огонь сумел сожрать лишь мелкие корешки и кусочки гнилых листьев, которые попали в землю еще на речном обрыве.

И глина превратилась в твердую корку, укрывшую пищу со всех сторон.

Человек разбил ее, достал пропеченное, сочное и мягкое мясо.

А потом подобрал осколок затвердевшей глиняной корки.

Человек рассматривал осколок и удивлялся тому, что может сделать огонь. Человек чтил огонь так же высоко, как и землю. Среди всех живых существ один только человек не боялся огня и, схватив горящую палку, он мог обратить в бегство самое сильное и яростное животное. Огонь пришел с неба во время грозы, он ударил о дерево, и оно загорелось. Небо послало человеку огонь, небо увидело, что только человек может владеть огнем. И огонь разгонял ночь, огонь грел человека, огонь жарил ему пищу.

А теперь огонь изжарил глину. В пищу она не годилась, но зачем же огонь жарил ее? Человек черпнул воды из лужи обломком твердой глины, и вода осталась в нем.

Человек давно знал, что воду можно хранить в деревянной корчаге или в сухой тыкве, из которой вынимали мякоть и высушивали остов на солнце[1]. Но корчага впитывала воду, а тыква быстро промокала и портилась. Человеку понадобилась другая посуда.

Появился черепок. Чтобы это случилось, нужно было, чтобы накануне прошел дождь и чтобы дождевая вода смочила глину. Соединившись с водой, глина стала податливой, она не крошилась, она облепляла прутья, она стала покорна человеку.

Древний человек сидел у костра и держал горячий крепкий черепок, остывающий в ладонях, и вода стала теплой от черепка. Может быть, он обрадовался, потому что понял, что он теперь всегда сможет готовить вкусную пищу и к реке не придется бегать всякий раз, когда захочется пить.

Человек чтил воду так же высоко, как землю и огонь. Вода приходила с неба, вода неба омывала землю, вода неба поила травы и стебли, и они росли; вода неба пробуждала от сна засохшие ручьи, и они оживали; и люди и звери ходили на водопой и пили воду неба, если небо не посылало воду, пересыхали ручьи, реки и земля, и без воды погибали растения, животные, люди.

Сейчас вода, пролившаяся недавно на землю, хотела жить в человеческом жилище, в глине, которую обжигал огонь.

Почему?

Этого человек еще не знал.

Земля и небо лежали друг против друга. Они лежали далеко друг от друга, но их связывала жизнь на земле, которую поддерживали они вместе: земля, дающая соки растениям, и небо, посылающее влагу для того, чтобы в земле появились соки.

Человек чтил небо так же высоко, как землю, огонь и воду. По небу шло солнце, разгоняло тьму, а вместе с темнотой исчезала опасная нечисть, уходили тайные силы тьмы. Солнце шло по небу, согревая землю. Солнце шло по небу, и тучи спешили прочь от него, спускались близко к земле и проливали дождь на землю.

Древний человек знал, что солнце несет добро, и потому старался удержать его близко от себя, чертя на земле его изображение. Изображение солнца должно было отвращать вражьи силы от человека. Он чертил круг, в нем 4-конечный крест и крест 6-конечный — это были знаки солнца.

Если земля, вода и огонь соединились вместе, чтобы создать эту странную твердую массу, значит, они затеяли что-то очень полезное, очень важное для человека.

И пальцем, вымазанным сажей, человек начертил на твердой глине круг с крестом.

Человек начертил знак неба: знак солнца, бегущего от зари к ночи, дарящего жизнь земле. Человек нарисовал круг, потому что понял: Земля, Огонь, Вода ввели твердую глину в круговорот природы, и потому он связал ее с Небом.

Ибо земля, огонь вода и небо составляли для него одно целое и он не умел разрывать их.

Итак, ветки прогорали. Оставалось глиняное тело, и на нем были следы прутьев.

Наверное, сначала плели неуклюжие корзинки и обмазывали их глиной. И то, что оставалось после обжига, было первым горшком с клетчатым узором — отпечатком сгоревших веток.

Если бы кто-нибудь спросил древнего человека, что такое горшок, он ответил бы: — Он круглый и клетчатый, он из глины, которая жила у реки, а потом побывала в огне. Он для пищи.

А то, что горшки могут быть и не клетчатые, человеку не приходило в голову.