Клара Моисеева - Роковая строка Памеджаи

Клара Моисеевна Моисеева

Роковая строка Памеджаи

Памеджаи высекал на камне строки священной надписи, то и дело заглядывая в свиток, доставленный ему писцом. Он высекал эти строки на стене храма, словно по волшебству возникшего среди скал на берегу священного Хапи. Строки ровно ложились на розовой стене, чтобы увековечить величайшее событие, свершившееся на тридцать четвертом году царствования великого божественного фараона Рамсеса.

Он писал о том, как фараон Рамсес победил хеттов во время битвы при сирийском городе Кадеше на реке Оронт:

«…Он захватил их войско самолично, на глазах у всей армии. Он создал себе имя этим навеки. Они будут помнить победу его руки. Кто ускользнул от его длани, тех он поразил своим словом. Мощь его среди них подобна горящему факелу и спустя много лет, в течение которых страна их погибала и опустошалась из года в год бедствиями…»

Памеджаи помедлил, снова прочел высеченные резцом строки и призадумался. Эта надпись увековечит победу над хеттами. Но есть, должно быть, надписи на стенах и на камнях, которые увековечили победы фараонов над страной Куш? Хотелось бы знать: кто и когда протянул свою длань к земле его предков, так разумно названной страной Отрогов Земли?

Он писал о победе Рамсеса над хеттами, а думал о покорении страны Куш. Да и как можно было не вспомнить об этом – ведь там осталась его семья и, может быть, живы престарелые родители? Хотелось бы знать, какому фараону понадобилась страна Куш? Кто сделал ее людей достоянием египетских правителей?

Высекая строки о победе Рамсеса над хеттами, он вдруг отчетливо увидел круглую тростниковую хижину и две пальмы над ней. Он вспомнил мать, сидящую в тени пальмы, увидел, как она плетет из диких трав легкие красивые сосуды, миски и чашки. Покидая дом, он унес с собой ложку из травы, сделанную матерью. Эта ложка и сейчас хранится у него как талисман. Перед ним предстал худой и черный, словно обугленный, с неизменным копьем в руках, отец. Памеджаи увидел его уходящим на охоту; на спине его висел круглый, вырезанный из шкуры жирафы щит. Он вспомнил его робкую улыбку на морщинистом лице. Сейчас ему показалось, что, если бы он вернулся в родные края, он увидел бы вот так же уходящего на охоту отца и мать, занятую плетением. Но он тут же подумал, что не увидит их никогда. Ведь с тех пор тысячи раз сменялись день и ночь, а люди в стране Куш не так уж долговечны. И какой-то голос внутри его говорил ему: «Их нет, Памеджаи…» И от этих мыслей вдруг стало горько на сердце. Очень горько! Горько от того, что не увидит он своих близких. И не менее горько от сознания, что уже ушел безвозвратно самый большой кусок жизни.

И вот он, Памеджаи, раб, увезенный в Египет много лет назад, из юноши превратился уже в зрелого человека. Его черные курчавые волосы посеребрились, а в глазах появилась печаль. Он стал совсем другим человеком. И все, что он думает, и все, что он делает сейчас, совсем не похоже на то, что он смог бы думать и делать у себя дома, когда он пас скот на зеленых холмах Нубии и вместе с отцом ходил на охоту. Давно уже нет того Памеджаи. Но его изменили не только годы: он изменился в тот день, когда пришли в страну Куш воины фараона, чтобы угнать в города великого царства Кеми людей Куш.

С тех пор он много раз спрашивал себя: почему пришли? Он помнит, еще тогда, давно, в пути, люди говорили о том, что страна Куш богата золотом, черным деревом и слоновой костью. И еще говорили, что из стволов пальмы дум делают превосходные корабли, а корабли нужны фараону для новых походов. Но теперь Памеджаи понимает, что самое большое богатство, которое похитил фараон, – тысячи рабов. Их пригнали в страну фараонов, чтобы воздвигнуть дворцы и святилища. И Памеджаи видел, как трудились люди, прибывшие вместе с ним. Одни добывали камень в каменоломнях, другие обрабатывали этот камень и воздвигали из него дворцы и храмы, третьи возделывали поля и виноградники. Очень многое могут руки человеческие! Но то, что они сделали здесь, среди красных скал, казалось Памеджаи самым удивительным. И, несмотря на то, что это удивительное родилось у него на глазах, оно оставалось для него загадкой.

Он не мог понять, откуда люди узнали, что можно выдолбить храм в обыкновенной горе. Откуда они узнали, что скалы в этой горе именно такой твердости, какой они должны быть для того, чтобы их можно было долбить, резать и превращать в статуи. Ведь могло случиться так, что раздолбленная гора вдруг вся бы осыпалась? А ведь этого не случилось. Говорили, что великий жрец фараона, главный жрец, сам все задумал и сам все увидел. Какое же волшебство помогло ему? Но без волшебства он бы не мог узнать, что камень поддастся кирке и что внутри этих скал можно высечь громадные залы, а в этих залах поставить статуи бессмертных богов. Какой же силой обладает этот главный жрец, если он все смог предвидеть и угадать! Он задумал необычайное, а невежественные рабы осуществили это.

И вот сейчас в глубине святилища, на расстоянии в сто двадцать локтей от входа, высятся четыре статуи бессмертных богов, и каждый день на рассвете солнечный луч проникает вглубь, в самое сердце горы, и озаряет изображение Рамсеса. Божественный фараон предстает в образе Осириса. Так бывает каждое утро на рассвете. А в дни великих молебствий лучи восходящего солнца выхватывают из кромешной тьмы трех бессмертных богов, оставляя во тьме лишь статую владыки царства мертвых Птаха.

Интересно, как узнал великий жрец, что солнечный луч проникнет в глубину пещерного храма и озарит лица богов? Кто ему об этом сказал? И кто научил людей делать это великое чудо?

Памеджаи отлично помнил тот день, много лет назад, когда сюда, к пустынным скалам, были пригнаны толпы рабов. Он помнил, как мертвая тишина и безмолвие пустынного берега были разбужены звоном кирки и молота. И по мере того как вынимали куски камня, и по мере того, как вырисовывались стены святилища, все неискушенные с удивлением увидели, что красная скала имеет множество оттенков, в зависимости от того, как освещает ее солнце. На рассвете она была совершенно розовой. Днем она выглядела ярко-красной. А к вечеру – лиловой. Казалось, что происходит какое-то волшебное превращение. Но истину знал только верховный жрец, который задумал этот храм. И Памеджаи казалось, что мудрость жреца ведет кирку и резец. Иначе как бы все это свершилось?

Долго, очень долго трудились люди, прежде чем были готовы гладкие стены, на которых можно было высекать священные изображения фараона и строки, повествующие о великой битве на реке Оронт.

Тогда Памеджаи, ученик старого искусного камнереза Пао, начал небывалую для него великую работу. Памеджаи было поручено изобразить фараона Рамсеса во время битвы, когда его мужество и бесстрашие было видно всему войску. Работая резцом, Памеджаи должен был показать на стене святилища фараона на колеснице, несущейся навстречу врагам, с натянутым луком. Царь бесстрашно взирал на ощетинившихся хеттов, и резчику надо было сделать его изображение так, чтобы его величество Рамсес словно бы увидел свое отражение таким, каким оно было в тот великий час.

Тогда еще был жив искусный камнерез Пао. Это он научил его, Памеджаи, удивительному мастерству. Пао был прислан из священных Фив. С ним было немного умелых людей. Но зато ему дали много молодых здоровых юношей с крайнего юга страны Куш, соотечественников Памеджаи. Пао каждому показал, что делать, и зорко следил за работой. Его помощники, словно тени, следовали за каждым из молодых и помогали им то словом, то плетью, то пинком. Но далеко не все овладели резцом. И худо было неумелым. Их погнали в каменоломни. А вот ему, Памеджаи, повезло. Пао его похвалил.

И каждый раз, давая новую работу, Пао показывал, как ее делать, объяснял, где таится удача и где подстерегает зло. Вначале Памеджаи высекал колонны, подпорки, обелиски. Потом из рук его выходили нарядные вазы и головы львов. Не скоро ему доверили великую работу, но такой день настал. После многих хороших и славных работ Пао сказал, что доверит ему, Памеджаи, дело, которое должен был бы выполнить сам. Нужно было изобразить на стене самого земного бога. Но не красками, а резцом.

Никто не знает, как билось сердце Памеджаи, как дрожали руки, когда он выбивал на твердой стене первые борозды, первые линии, из которых потом сложилось священное изображение. И когда перед ним возникла голова великого фараона, он, раб Памеджаи, доверился своим рукам, как доверяются богу, и руки послушно все сотворили.

И вот на стене ожил облик Рамсеса, и стало видно, как он обвязал вожжи вокруг пояса, чтобы свободнее владеть руками в бою. Воевал он бесстрашно, и надо было показать, как бегут от него враги. Только он, Памеджаи, знает, сколько долгих дней провел он у этой стены и как страшился этой работы. Больше всего, как он помнит, ему помогло доброе слово Пао. Этот искуснейший из искусных ни разу не похвалил ни одного из тех, кого знал Памеджаи. Он без жалости послал их грузить камни, под тяжестью которых многие свалились и уже никогда не поднялись. А вот ему он подарил доброе слово, и оно так помогло Памеджаи, что работать вдруг стало легко и хорошо. Когда ему пришлось показать, как пастух в страхе угонял свое стадо, он принялся за это дело с особенной любовью и знанием. И не только потому, что уже многое умел, а потому, что вдруг очень хорошо представил себе своего отца, который пас стада где-то у. Отрогов Земли. Он представил себе, как его отец бежит от вражеской стрелы, бросив деревянное копье, воздев руки в небо в величайшем ужасе и отчаянии. Он очень усердно трудился над сценой убегающего пастуха, и наградой ему было доброе слово камнереза Пао: