Эдуард Бабаев - Митрохин

Эдуард Бабаев

Митрохин

1

У лесника Митрохина есть мотоцикл с коляской. Он ездит в нём по лесу и глядит, где что…

В коляске у него всё, что нужно для работы. А работа у него повсюду: там дерево надломилось, надо его поправить, иначе оно пропадёт; там скворечник надо поставить, чтобы птицам было где жить.

Однажды Митрохин привёз в коляске медвежонка. Он сидел испуганный и злющий, но смирный. У него была обожжена лапа. Возле Алтын-Сая попал он в лесной пожар…

Митрохин стал его лечить. Даже в город ездил в ветеринарную больницу советоваться с врачом.

И выздоровел медвежонок. Стал по всему дому ходить, по двору. Выбрал себе место для жилья на чердаке. Тепло, сухо и далеко видно. И лестница есть. Понравилось медвежонку по ступенькам забираться на чердак. Смотрит сверху и всё замечает. Если кто-нибудь к воротам подходит, ворчит медвежонок: не нравится ему.

Приезжали из городского зоопарка, предлагали Митрохину:

— Продай медвежонка!

Он отказался.

— Мне, — говорит, — это ни к чему. Пускай в доме живёт.

Жена Митрохина вернулась к осени, говорит:

— Что такое! Медведь в доме! Не пущу!

А лесник посмеивается:

— Ничего! В тесноте, да не в обиде…

А тут медведица пришла. Стала медвежонка звать. Тот испугался, спрятался на чердак, слушает, что ему медведица говорит, только уши торчат. Митрохин ворота отворил, а сам вошёл в дом.

— От всех, — говорит, — оградил, а от родной матери нельзя.

Закурил махорочку, смотрит в окно. Медведица в воротах маячит. Один бок её густой шерстью зарос — память лесного пожара. Видно, потеряла она тогда своего медвежонка, а теперь разыскала, и он её сразу вспомнил.

Сполз медвежонок с лестницы, урчит, повизгивает. Подошёл к воротам. Поднялся во весь рост и обожжённой лапой машет. Лапа давно зажила, а как в лес идти, он опять о ней вспомнил.

— Ну, прощай, прощай! — сказал Митрохин.

И ушли медведи в лес.

Митрохин вышел во двор, закрыл ворота и стал чинить свой старый мотоцикл с коляской.

2

Было мне лет восемь. Митрохин сказал:

— Хочешь волчонка поглядеть?

— А где?

— Попроси у отца бинокль, тогда увидишь…

Ближе к вечеру мы пошли с Митрохиным через лесничество к скалам, откуда начинается спуск в долину. Залегли в кустах.

Митрохин говорит:

— Гляди в оба!

Быстро темнело. По небу бежали тучи. Наконец взошла луна.

— Волчье солнышко! — сказал Митрохин. — Сейчас объявятся.

И вот шевельнулись кусты далеко-далеко на скате. И на полянку выскочил щенок. Он покрутился на месте, почесал лапой за ухом и тявкнул. Я не слышал его голоса, но в бинокль видел ясно, как он скалит зубы.

Я протёр стёкла рукавом рубашки и снова приставил бинокль к глазам.

Рядом со щенком уже стояла волчица. Она загородила щенка и поглядела на меня. Её глаза вонзились в мой бинокль.

— Учуяла, — сказал Митрохин, наблюдая за волками в свою старенькую подзорную трубу, которую всегда носил с собой в кармане.

Волчонок валялся по земле, дурачился. Волчица рыкнула на него.

Он сразу сел на хвост, поднял уши и уставился на меня.

— Что она ему сказала? — спросил я.

— «Гляди в оба!» — ответил Митрохин.

3

Собаку свою, большого, косматого и доброго зверя, Митрохин называл Зорро.

— Защитник заповедника! — говорил он про него.

И действительно, Зорро отважно сражался против волков, когда они стали тревожить заповедник.

На теле защитника заповедника остались глубокие рубцы и шрамы, полученные в схватках с вожаком стаи.

Митрохин уважал Зорро.

И Зорро всегда шёл с ним рядом: и в лес, и в правление заповедника.

Даже директор разрешил Митрохину входить в его кабинет вместе с Зорро.

И пока Митрохин толковал с директором, никто не мог войти в кабинет, потому что у порога лежал защитник заповедника.

Он никогда не подавал голоса напрасно и был уверен в себе и в других.

Его душа была создана для больших и сильных чувств. Поэтому и в голосе Зорро слышались только радость или гнев.

И вдруг Зорро потерял спокойствие, стал суетливым, что так не шло к нему.

И какие-то новые ноты послышались в его голосе. Он как будто был чем-то смущён, растерян…

Зорро убегал в лес, возвращался, снова исчезал… И даже скулил под окнами.

Жена Митрохина сказала:

— Житья нету! Спать не могу из-за него…

И Митрохин посадил Зорро на цепь.

Зорро успокоился, как будто цепь снимала с него ответственность за то, что происходило в лесу.

4

А в лесу шла тайная охота, незаконная, неразрешённая.

Митрохин случайно увидел следы, нашёл один капкан, другой, сорвал сетку и страшно разволновался.

Сейчас же спустил с цепи Зорро.

Но это не помогло, потому что охотник был неуловимый.

И становился всё смелее и смелее, выхватывал из заповедника самых дорогих и редких зверей.

Однажды раздался страшный удар в ворота, и в калитку вломился наш Мишка с обрывком цепи на шее.

Значит, хотели его взять живьём и как-то изловчились накинуть ему цепь на шею.

Цепь он оборвал, но обида осталась.

И пришёл он к Митрохину как бы с челобитной, чтобы его и от цепи, и от обидчика избавили.

Насилу совладал с грозным просителем Митрохин. Но цепь снял.

Мишка походил по двору, залез на чердак, а потом ушёл в лес.

Охоту Митрохин называл «похищением у природы».

— Это для чего же такое похищение у природы? — говорил он о тайном охотнике, браконьере. — Сегодня редкую птицу, завтра редкого зверька, послезавтра нашего медвежонка…

Он боялся погрешить против истины, но был уверен, что в лесу орудует кто-то из тех, кого Зорро привык считать своим.

— Нехорошо обманывать честного Зорро, — говорил старик Митрохин. Ох, нехорошо!

Нехорошо обманывать Митрохина, думал я.

Митрохин всегда говорил правду.

5

Иногда в заповедник приезжал на попутной машине киномеханик Шумилин и привозил с собой аппарат на треножнике и жестяные коробки с лентами.

Его здесь все знали и любили, потому что он однажды привёз картину, которая всем очень понравилась. Называлась она «Знак Зорро». Это была не цветная и не звуковая картина, но всё, что там происходило, было всем понятно.

Благородный рыцарь освобождал и спасал животных.

Шумилин сказал:

— На базе выбрал специально для заповедника.

Было это ещё в начале 30-х годов.

Кинопередвижка была большой редкостью.

Шумилина встречали, как волшебника.

Жена Митрохина сказала:

— К чему нам этот Зорро, у нас и свой есть… Рыцари! — И она взглянула на Митрохина. — А вот вы лучше привезли бы нам картину «Два друга, модель и подруга». Это было бы чудесно!

— Очень ценная лента была! — говорил Митрохин о старом фильме «Знак Зорро».

Но его интересовала новая кинохроника. И он всё спрашивал Шумилина, нет ли у него знакомого оператора хроники.

— Всё бы надо снять — и утреннюю зорьку, и вечернюю, и водопой, и луга, и жену мою Ангелину, как она, сердечная, тут живёт и мается…

А мне хотелось запечатлеть в памяти, как на хроникальной плёнке, самого Митрохина с его ружьишком за плечом, в ветхом плаще.

Он был великий, вечный работник на пользу заповедных лесов и полей, боровшийся с похищениями у природы всеми силами, какие только у него были. И заповедник жил спокойно, пока по тропе с Зорро шёл старик Митрохин.

6

Мы уже миновали ореховую рощу, когда услышали рёв нашего Мишки.

Слышен был его голос, а самого Мишки нигде не было видно.

Он попал в капкан и жаловался всему лесу на свою беду.

— Стой! — скомандовал Митрохин.

Из глубины леса кто-то приближался к Мишкиному капкану.

Мы спрятались за корнями и замерли. Зорро был взъерошен и испуган.

Из глубины леса вышел кассир заповедника Решка в гражданской фуражке.

Он любил загадывать на счастье: «Орёл или решка», подбрасывая пятак в воздух. Его и прозвали: «Решка».

Митрохин выскочил из укрытия, не помня себя от гнева, и крикнул:

— Ты что же делаешь, а?

Решка замер на мгновенье, потом оглянулся на Митрохина.

У него было другое лицо, не такое, как прежде.

— Тебя судить надо, — сказал Митрохин. — Предатель!

— Свидетелей у тебя нет, — ответил Решка.

— Бог свидетель! — закричал Митрохин и навёл на него своё ружьишко.

Решка хотел отвести ружьё, но, схватившись за ствол, уже не выпускал его из рук.

Он тянул и опрокидывал старика Митрохина. И уже падал в густые заросли орешника старик Митрохин, и плащ его беспомощно мотался по воздуху.